В Москве, на новой площадке «8/3», идет фестиваль молодой драматургии «Любимовка». Здесь же, на самом первом смотре новых пьес на русском языке, свою работу представлял Николай Коляда. 30 лет спустя он — суперзвезда российской драматургии, режиссер, отец-основатель Уральской школы драматургии и собственного театра. Коляда приехал на фестиваль в качестве приглашенного гостя и за полтора часа рассказал с десяток историй, поделился опытом и дал советы молодым драматургам. Они пригодятся не только писателям, но и всем, кто хочет рассказывать истории и писать нескучные тексты.
На каждом занятии я спрашиваю у своих студентов одно и то же: где исходное событие, где оно? В любой пьесе должно быть исходное событие. Это основа основ. Идеальный пример есть у Николая Васильевича Гоголя, «Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие: к нам едет ревизор». И все, и сразу мир всего городка меняется. Никто не остается безучастным, всех и каждого это событие волнует.
Это как в советских магазинах, где возле каждой продавщицы стояла игла, на которую они накалывали чеки: вот один на рубль двадцать, один на рубль пятнадцать. И без этого шила ничего не получится.
В пьесе должна быть мысль. Если вы садитесь писать пьесу, и вы думаете: строчка — рубль, еще одна строчка — рубль и еще одна строчка — рубль, то ничего не получится. Если я хочу заработать, то ни хера не получится. Неважно, какая история — главное, что я хочу что-то сказать людям, и сердце этого просит. Если в тексте есть мысль, тогда все будет в порядке.
Без великого и замечательного русского языка — неправильного, некрасивого и странного — тоже ничего не получится. Я помню, как однажды к нам на фестиваль в Екатеринбург приехала Людмила Петрушевская. Она сидела в своей шляпе, пела три часа песни, а все столпились вокруг нее и спрашивали: «Что бы вы посоветовали молодым драматургам?» И вот Петрушевская держит минутную паузу и говорит: «Слушайте». Смотрел я на нее и думал: как же она права.
Это может быть какая-то полная чушь, а внутри становятся понятны все подтексты. И обязательно записывайте. У меня есть миллион записных книжек, куда я пишу все подряд — и потом так или иначе использую в пьесе. Вот, например, недавно записал: «Неутомимый творческий зуд бездарности». Теперь это есть в пьесе, которую я только что закончил. Катулл разговаривает с Калигулой и спрашивает у него: «Какую пьесу мы будем сегодня играть?» А Калигула отвечает: «Не твою, с тобой все понятно, неутомимый творческий зуд бездарности». Всякие словечки важно записывать.
Какие люди бывают разные: одни бывают маленькие, толстенькие, другие — высокие. Один бывает глупый, другой умный, третий подлец. И ты смотришь на него и думаешь: «Свинья, свинья». Потом все поворачивается на 360 градусов и оказывается, что он — прекрасный человек. Тот, о ком я тогда думал так плохо. В тексте так всегда: писать человека одной краской нельзя.
Автор должен изумительно точно знать психологию публики. Нужно понимать, что здесь, в этом месте, нужно пощекотать, чтобы люди посмеялись, а там, через две страницы, сказать слово «б****», чтобы проснулись. А еще через три страницы нужно нажать на глазные яблоки, чтобы заплакали. Это закон, и другого закона быть не может, я вас уверяю. Люди только за этим и идут в театр. Может быть, они и не скажут вам об этом, но это так и никак иначе.
Самое главное, что должно стоять за всем этим, пронизывать и мысль, и слово, и характер, — это боль за человека. А боль — это любовь к нему, сострадание. Любить надо людей. Если ты садишься и пишешь с ненавистью, «ненавижу, суки, твари», — то ничего не получится. Всех надо жалеть, потому что жизнь как комета — чирк, и тебя нет. На веки вечные тебя нет. Не может так быть, что все умрут, а я останусь. Мы все умрем, понимаете? И каждого надо жалеть за тот маленький миг, за который он появился на этом белом свете. И сколько страданий у каждого, сколько несчастий, сколько бед, сколько боли!