В культуре семья воспета и низвергнута бесчисленное множество раз. В русской литературе все лестные слова о семье были произнесены давным-давно. Например, в «Капитанской дочке» Пушкина. У Тургенева семьи несчастливы, между отцами и детьми, как мы помним, понимания нет, а любовь — катастрофическое чувство. У Ивана Сергеевича большой личный опыт: жестокая мать, любовь к замужней женщине и много чего еще. С точки зрения позднего Толстого, современный брак — пропащее дело, требующее коренного преобразования или полного отказа. «Крейцерову сонату» не стоит читать, если раздумываешь о женитьбе. Чехов и вовсе относился к семье и дому с толикой клаустрофобии.

Другое — гангстерские саги, чья эстетика так мила многим мужчинам. Не случайно, разумеется. В романе Пьюзо «Крестный отец» внутри клана царит культ семьи, детей, традиций. Все это настраивает на идею о благородстве героев. На самом деле, романтизируется патриархальная модель, которая держится благодаря круговой поруке и исключает всякую самостоятельность и сепарацию. Тот случай, когда из родительской семьи уходят только «ногами вперед».

Патриархальная семья — это прототип общества, где образ отца — аллегория божественной фигуры. Как Бог управляет судьбами людей, монарх — государством, так отец управляет членами семьи и заботится о них.

Проблема в том, что здесь мы имеем дело не только с поддержкой, но и с невозможностью индивидуации. В то время как для ребенка максимально важна и близость с родителями, и установление собственных границ, индивидуальность.

В традиционных семьях дети часто становятся заложниками. «Поведение ребенка, его переживания и сама его жизнь становятся всего лишь средствами, обслуживающими те или иные потребности его родителей», — пишет Джордж Миллер, мой любимый европейский психоаналитик. И в случае с семьями из романов Пьюзо происходит именно так: как бы ни пытался Майкл Корлеоне избежать участи сыновей клана и жить честной жизнью, ему суждено продолжить дело отца.

В новой литературе, например у Янагихары, семья — это не родственники, а друзья. Новообретенная близость, сознательный выбор и преданность. Современная семья гораздо более гибкая. Брак для нас не долг, а способ удовлетворения. Социальные отношения меняются, женщина сегодня активна и защищена гораздо больше, чем раньше, так что институт брака может стать атавизмом, если не будет трансформироваться.

Мы даем себе и детям больше свободы. Но свобода часто превращается в испытание. Лишенные рамок, люди теряют ориентиры. Четкие границы и роли в семье — залог душевного здоровья.

А как же любовь? Важно видеть разницу между любовью и гиперопекой, которую часто демонстрируют родители, особенно матери. Игра, которая начинается с полной зависимости ребенка от родителей, зачастую продолжается всю жизнь, потому что зависимость детей — наркотик для многих взрослых. Самостоятельность ребенка, его способность к отдельности для некоторых людей равноценны потере и одиночеству. И тогда любовь обретает уродливые формы.

«Окружение однозначно имеет большее значение, чем наследственность», — пишет нейробиолог Роберт Сапольски, прозрачно намекая: не стоит рассчитывать лишь на гены, в здоровую психику нужно инвестировать здоровую любовь.

Пока у меня не было ребенка, казалось, я свободна от чудовищных клише, которыми изобилует детство каждого. Но, когда злюсь на дочь, с уст моих слетают традиционные упреки, триггер работает, и я выговариваю слова, которые произносит мой рот, но не мое сердце. В эти минуты чувствую себя предателем и плохой матерью. Но если копнуть глубже, выяснится: в эти самые минуты предатель я в первую очередь по отношению к себе. Я рычу на саму себя голосом тысячеликого хора всех мам и бабушек ever, злюсь, нервничаю, упрекаю себя, задирая планку материнства выше некуда, этим доставляя всем лишь страдания.

Думаю, в любых отношениях, чтобы не компенсировать за счет близких свои страхи, важно помнить о себе, своем опыте и переживаниях. Тогда получается отыскать внутри место сочувствию, и гнев проходит. Воцаряется любовь.