Культурная жизнь, как и любая другая, меняется. Как литературная, строительная жизнь, как жизнь, связанная с сыроварением, и так далее. Поэтому надо или эту культурную повестку формировать, или с широко открытыми ушами и глазами смотреть на происходящее вокруг. Мне дико интересно, что сейчас происходит в Москве. Например, в «а39» Олег Глушков выпустил «Ледяную синеву» — спектакль по блатным песням. Замечательный, отличный. Интересно смотреть за театральным объединением «Озеро». Андрей Маник с ребятами делают какую-то невероятно свежую театральную историю — спектакль «Ричард» уже стал легендарным, на него не достать билетов. Еще мой друг Антон Федоров продолжает удивлять и восхищать. Собираюсь осенью наконец дойти до «Собачьего сердца» в МТЮЗе и посмотреть этот спектакль. Все, что делает Антон, интересно, индивидуально и ярко.
Вот это понятие «настоящий театр». Искусство продолжает жить, просто на вкус и цвет. В течение года сезоны меняются. Вместе с сезонами меняется набор овощей и фруктов на нашем столе. Поэтому сейчас — сезон такой. Он предлагает такой набор театральной гастрономии, назовем это так. Каждый внутри этого меню и ассортимента должен найти свои строки — этого всем и желаю.
Что значит «пресловутая новая реальность»? Реальность она одна. Нет старой реальности и новой реальности. В течение дня погода меняется: солнце, дождь, снег, снова солнце, ветер. Мы говорим: «Ой, сейчас солнышко, ой, а теперь похолодало». Поэтому мне, как и прежде, интересно ставить про людей и про то, что называется химией между ними. Продолжаю исследовать тему памяти. Все мои спектакли — о памяти и ее свойствах. О том, что человек помнит, как его прошлое влияет на настоящее и как настоящее влияет на прошлое — все зависит от того, что он помнит. Собственно, про память и сюрпризы, которые эта память преподносит человеку, я и продолжаю делать спектакли.
Когда Саша придумал эту серию читок и поделился со мной этой замечательной идеей, я сразу сказал, что готов, и согласился стать одним из режиссеров.
Нет, не долго. Дело в том, что несколько лет назад изучал киносценарии — в основном Виктора Мережко, потому что считаю, что это один из самых одаренных киносценаристов, которые были у нас в стране. И вместе с изучением Мережко однажды мне попался и сценарий «Связного» Бодрова. Прочел его, подумал, какая это классная вещь и когда-нибудь к ней надо вернуться. Поэтому, когда Саша сказал о читках и предложил подумать, я ему сразу сказал, что это будет «Связной» Бодрова-младшего.
Подумал, что надо его еще перечитать раз пять, чтобы понять — кто кому из героев кем приходится, когда кто с кем познакомился, при каких обстоятельствах и так далее. Потому что Бодров, конечно, невероятную гремучую тарантиновскую смесь заварил в сценарии «Связного», что разобрался я не с первого раза.
«Связной» — это настоящий палимпсест. Там такое наслоение времен, пространств, событий, людей. Они так переплетаются друг с другом, что это действительно какая-то многослойная притча. Что касается морали… Знаете, не выношу из прочитанного мораль. То есть для меня важен процесс — процесс смотрения кино, процесс чтения книги или киносценария. Мне было увлекательно. А мораль, наверное, уже личное дело каждого. Поэтому никакой эпилог или моралите я не сформулирую у сценария «Связного».
В 2002 году мы все были юными, практически подростками. Бодрову было 30 лет, когда он погиб, и поскольку он действительно являлся символом и героем поколения, то это было таким большим событием, которое показало нам, что мы смертны. То есть понятно, что когда умирают бабушки и дедушки, это умирают старые люди, и нам жалко, нам больно, но мы это принимаем. Когда умирают молодые, талантливые, яркие и когда мы еще сами молодые, яркие, это кажется дикой несправедливостью. Поэтому, конечно, я хорошо помню это чувство. Какой-то осколок смертности прилетел в нашу юную беспечную жизнь со смертью Сергея Бодрова — младшего.
Сценарий «Связного» написан о конце 90-х — начале 00-х. И если бы этот фильм вышел тогда, он бы действительно стал неким слепком времени. Сейчас, спустя двадцать с лишним лет, он кажется недоформированным слепком времени. То есть в тексте все есть, но, как бы это было реализовано в кино, мы уже не узнаем. Наверное, ответственность только перед нами — командой актеров, с которыми это делаем. И ответственность перед людьми, которые купили билеты, — чтобы не разочаровались и не ушли со словами: «Какая скукотень». Чувствую ли я ответственность перед Бодровым-младшим? В какой-то степени. Как один человек, берущий материал другого человека и пытающийся из него сделать третий материал, чувствует ответственность перед создателем.
Чем дальше, тем больше становлюсь фаталистом, и это очень сильно помогает в жизни. Является ли это каким-то мистическим взглядом на нее? Не думаю. Наверное, это принятие уникальности и мистической составляющей каждого дня, который мы проживаем. Думаю, что у Сергея Бодрова — младшего в «Связном» этот мистический элемент, о котором вы говорите, — давайте не будем спойлеры выдавать, пусть зрители придут и сами поймут, о чем речь, — он, наверное, присущ каждому непростому времени, а времена все непростые. Сейчас оно тоже такое, и мы видим, как люди ударяются в карты Таро, как идут к астрологам, как раскладывают руны и так далее. Наверное, этот мистицизм присущ человеку, когда он пытается нащупать какие-то стволы, за которые можно схватиться во время урагана, чтобы не сдуло.
Опишу его тремя красками. Первое — внимательного, второе — выключившего мобильный телефон до начала читки, третье — открытого.