О ВЫСТАВКЕ

Экспозиция рассказывает о русском искусстве с точки зрения читателей «Столицы и усадьбы» — печатного издания, адресованного высшему свету. Журнал выходил с 1913 по 1917 годы и освещал все сферы жизни «сливок» общества первой четверти ХХ века. Обозрение культурных событий в газетах и журналах было важной составляющей русского художественного процесса начала ХХ века. Конечно, первый российский глянец не мог обойти стороной такой важный тренд: рубрика с рецензиями на выставки стала постоянной уже с первых номеров «Столицы и усадьбы». И если в 1-м номере (1913) журнала обзор двух вернисажей носил скорее характер светской сплетни, то в последующих выпусках печатались серьезные обзоры, постоянным автором которых стал искусствовед и критик Сергей Кондаков. За почти 4 года авторы выпустили множество статей об экспозициях «Мира искусства», Союза русских художников, Товарищества передвижников и других творческих объединений. Составили список самых обсуждаемых тем об искусстве в журнале красивой жизни — кажется, именно они наиболее ярко демонстрируют вкусы и предпочтения в искусстве аристократии начала ХХ века.

АКАДЕМИЧЕСКАЯ ЖИВОПИСЬ, ИЛИ «РАНЬШЕ БЫЛО ЛУЧШЕ»

Журнал, как и общество начала начала ХХ века, был пронизан духом пассеизма — бескрайней тоской по ушедшему «золотому» столетию, в котором искусство переживало расцвет. Вкусы Сергея Кондакова прекрасно подходили под такое настроение: в критических статьях часто присутствовал нарратив о «прекрасной ушедшей эпохе». Так, высокую оценку искусствовед давал классическо-академическому искусству, а также ученикам «гигантов» отечественной живописи — Ильи Репина, Валентина Серова, Василия Поленова и других.

Например, лестно отзывался Кондаков о работах Николая Крымова — ученика Константина Коровина и Валентина Серова. В номере 32 (1915) в обзоре XII выставки Союза русских художников критик пишет: «Своеобразное дарование Крымова сказывается в его сочетаниях блеклой зелени и солнечного света. Большой „Летний пейзаж”, где кусты деревьев, освещенные солнцем, скрывают в своей тени купальщиц, одновременно и реалистичен, и в то же время в нем чувствуется какая-то условность, что-то неуловимо напоминающее выцветший гобелен. Его дарование ярко, о нем невольно думаешь...». Эта работа так понравилась редакции, что была опубликована на обложке номера 38–39 (1915) под названием «Лето». Другой ученик Репина, Николай Харитонов, также получал «благословение» Кондакова: «Хорошо дрожит осеннее золото на березках у Харитонова („Осень”)». Как и живописец Константин Вещилов: в обзоре Весенней академической выставки 1915 года Сергей Кондаков пишет: «А вот Вещилов <...> выставил в этом году несколько свежо написанных итальянских пейзажей. Яркое, южное солнце играет то на веранде, увитой виноградом, то силится проникнуть на дно голубого моря у Капри».

В целом, пейзаж в его классическом виде практически всегда получал положительную оценку от редакции, а его репродукции часто оказывались на обложках. Вот пара ярких примеров — картина «Усадьба» Константина Вроблевского, поддерживавшая название и одну из главных тем журнала, украсила обложку 2-го номера за 1914 год. «Главным героем» январского выпуска 1917 года стала акварель Константина Сомова «Две дамы на террасе», которую в обзорной статье Кондаков именует так: «Две фигуры в фижмах и буклях любуются бледным закатом». Вот что значит «краткость — сестра таланта».

ТЕАТР И ЖИВОПИСЬ, ИЛИ «СКРЕСТИЛИСЬ ДОРОГИ ДВУХ ИСКУССТВ»

В «Столице и усадьбе» регулярно писали о событиях из мира театра и балета. В начале ХХ века многие художники создавали эскизы декораций и костюмов для будущих постановок. Этот феномен в одном из выпусков «журнала красивой жизни» подмечает театральный критик Андрей Левинсон — он не без иронии замечает, что художников-мирискусников «объединяет совершенно исключительное, почти патологическое и во многих отношениях роковое для них влечение к театру». Действительно, в журнале активно обсуждались работы для спектаклей и балетов, созданные Константином Сомовым, Александром Бенуа, Львом Бакстом и другими. Так, в сентябрьском номере 1916 года Левинсон пишет: «Творчество Сомова соединяет исключительную сложность сказавшихся в нем стилистических влияний и отражений с мастерством самостоятельным и очень личным. Его идиллии, маскарады и арлекинады XVIII века носят печать самобытного творчества. Сомов, в противоположность некоторым своим сверстникам, не археолог и компилятор, а фантаст, отличающийся беспримерной конкретностью и точностью воображения».

Нравились редакции и работы Бенуа: его декорация для «Дон Жуана» в постановке МХТ украшала обложку 57-го номера «Столицы и усадьбы». О работах живописца Левинсон писал: «В работах А. Н. Бенуа соединяются — не всегда тесно сливаясь — любовь к красочной пышности, великолепному и торжественному распределению декоративных масс — с глубоким тяготением к интимности, к живой теплоте обыденного быта минувших эпох, с проникновением в психическую их жизнь».

Среди «театральных» живописцев Левинсон особенно выделял Льва Бакста и его эскизы костюмов к «Русским сезонам» Сергея Дягилева. Критик отмечал: «Эстетически сомнительный жанр театрального эскиза обязан Баксту первыми громкими успехами: его наброски не раз объединялись в самостоятельные выставки» — и подытоживает: «Париж был подлинно пьян Бакстом». Такие громкие слова говорят сами за себя: работы Бакста нередко появлялись на страницах «Столицы и усадьбы».

ВЫСТАВКИ ФУТУРИСТОВ, ИЛИ «РАЗВЯЗНЫЕ МОЛОДЫЕ ЛЮДИ, НЕ ИМЕЮЩИЕ НИКАКОГО ОТНОШЕНИЯ К ХУДОЖЕСТВЕННОМУ»

Личный вкус Сергея Кондакова оказался довольно консервативен — возможно, именно такой был запрос у аудитории журнала. Особенно ярко демонстрирует это заметка о выставке футуристов, опубликованная в 30 номере 1915 года. О ней бессменный критик журнала писал: «Время от времени дома сумасшедших устраивают выставки изделий своих питомцев. Иногда здесь бывают интереснейшие произведения больной души. Футуристы не сумасшедшие и не больные таланты: это просто развязные молодые люди, вроде тех, что торгуют из-под полы на бульварах Парижа или под аркадой Неаполя. Удивительно одно: каким образом Императорское Общество Поощрения Художеств прикасается к этому делу? Помещения Общества, очевидно, должны быть назначены для поощрения художеств. Эта выставка треугольников, молотков, ложек, коробок от пудры и спичек, старых жестяных труб никакого касательства к художеству не имеет».

Такое негодование и резко негативную оценку к творческим экспериментам Кондаков высказывал от выпуска в выпуску. Например, в 31-м номере «Столицы и усадьбы» критик восклицает: «А вот и вовсе глумление господина Якулова, выставившего свои „Спирали”!». Сокрушаясь в обзоре очередной выставки «Мира искусства», что новое поколение мирискусников не желает идти по пути Александра Бенуа и Константина Сомова, Сергей Кондаков проходится и по натюрмортам представителя Саратовской живописной школы Алексея Карёва: «Эта перспектива мало привлекательная для молодых честолюбивцев со скромными дарованиями и побудила их к различным новым мудрствованиям, чтобы хоть таким образом, да остановить на себе внимание. Выбравши для своих произведений девиз „pour épater le bourgeois” [эпатировать буржуа], они начинают изощряться на все лады. То это кубисты, вроде Альтмана, старающегося геометрически представить „портрет г-жи Ахматовой”, или Корева [Карёва], с его треугольной Nature morte [мертвой натурой]».

Однако все же к некоторым представителям «левых» течений в отечественном искусстве начала ХХ века редакция «Столицы и усадьбы» относилась положительно. Таким «исключением из правил» был Борис Григорьев — его картины неоднократно воспроизводились в обзорах выставок «Мира искусства», а работа «В парижском кафе» даже удостоилась цветной вклейки в 66-м номере (1916).