Клоунада по Вырыпаеву: "Пьяные" в ЦИМе

Иван Вырыпаев в одном из интервью назвал "Пьяных" своей лучшей пьесой. Заслуженно ли? Этой весной московский зритель усиленно старается разобраться

Вообще, "Пьяные" были написаны по европейскому заказу — специально для театра в Дюссельдорфе. Именно поэтому премьера спектакля состоялась именно там и с местной труппой, хотя с московскими актерами режиссер Виктор Рыжаков начал репетировать еще в ноябре прошлого года.

Текст, впрочем, как и почти все у Вырыпаева, по своей структуре оказался очень "европейским": новая драма нового века во всей красе. А вот темы драматург поднимает свойственные русской классике, будто перерабатывая Достоевского для современности. В сущности, все герои "Пьяных" не больше и не меньше "русских мальчиков" Федора Михайловича, которые, улучив минутку в вонючем трактире, толкуют о вековечных вопросах: есть ли Бог, есть ли бессмертие. И совершенно неважно, что эти "мальчики" могут быть 50-летними банкирами или юными проститутками, суть от этого не меняется.

Спектакль начинается с сильнейших образов — визуальных и звуковых. Казалось бы, незатейливое пространство (наклонная плоскость, расчерченная световыми прямоугольниками), созданное художниками Марией и Алексеем Трегубовыми, сразу толкает к мощным ассоциациям: с одной стороны, физиологическая неустойчивость мира нетрезвого человека, с другой — то ли тюрьма, то ли сеть, но, в любом случае, несвобода. Словом, зритель сразу может догадаться, что персонажи сами себе не принадлежат. Ближе к концу эта идея будет сформулирована, причем по очереди, двумя героями. Брошенная красавица Лаура (Яна Гладких) декларирует, что ее сердце ей не принадлежит, а принадлежит тому, кого она любит. А ее "экс" Лоуренс (Павел Ворожцов) вслед, кстати, за банкиром Густавом (Дмитрий Брусникин), которому изменяет жена, поделится идеей, что человек говорит не сам, через него говорит Бог.

Что до звука, композитор Александр Маноцков создал партитуру при помощи предметов, прямого отношения к музыке не имеющих. Однако все: звук мнущейся бумаги, скрежет губки по стеклу, шум цепей в фанерном ящике — в театре превращается в музыку. Именно эта гармония дает старт спектаклю.

Пьеса делится на две части: в первой мы узнаем, где и по какому, собственно, поводу герои напивались. Во второй персонажи вываливаются из своих "клеток" на улицу; истории, и без того непростые, еще более затейливо переплетаются.

Первая часть значительно более эксцентрична, чем вторая. В ней актеры много (и заметно...) играют, впрочем, не впадая в кривляние. И возникают лишь жемчужные мгновения искренности. Порой исполнители вместе со своими персонажами впадают в клоунаду — буквально, с красными носами и картонным смехом. Мэтры МХТ Дмитрий Брусникин и Игорь Золотовицкий восхитительно разыгрывают свою клоунскую сцену. Речь в ней по-прежнему идет о глобальных вещах: о божественном в каждом человеке, о смерти и о предательстве.

Под занавес этой новеллы (весь спектакль состоит из таких небольших новелл, в которых мы знакомимся и следим за развитием каждого героя) супруги Карл и Линда, герои Игоря Золотовицкого и Янины Колесниченко, обнажаются. То есть снимают клоунские носы и становятся людьми, просто настоящими людьми. Но это обнажение длится не дольше нескольких секунд — вскоре клоунада возвращается. И мы вдруг понимаем, что это не более чем механизм самозащиты. Так каждый из героев старается убежать от собственной боли. Идея масок в жизни, конечно, не нова. Но от этого она не становится менее правдивой.

Спектакль идет без антракта. Как и в жизни, в "Пьяных" нет перерыва. Можно отворачиваться, закрывать глаза и затыкать уши, но жизнь будет идти, декорации будут меняться. И лучшее, что можно сделать, — смело смотреть и слушать, постигая всю глубину мерзости реальности, чтобы все-таки обнаружить в ней что-то ценное. Об этом, кстати, одна из новелл. Об этом говорит Лоуренс, который, конечно, прав не меньше любого другого героя пьесы. Правда ни на чьей стороне, вернее, на стороне каждого, потому что Бог — каждый, и любовь — каждый. Кажется, именно это хочет сказать Вырыпаев устами своих героев.

Новеллы второй части (как сказано выше, в ней персонажи встречаются друг с другом все в том же пьяном состоянии уже на улице) тоже начинаются с эксцентричных "завлекалочек": то герои рассекают по воде на велосипедах, то еще что-то. Но, по сути, весь второй акт — это открытый разговор актеров, клоунов с осенью в сердце, с залом. Даже не просто разговор, а исповедь. И хорошо, когда в ней не стремятся развлекать публику. Исповедь на то и исповедь — она интересна без "украшательств". И "пьяным" удается выйти на предельный уровень искренности, от которого порой захватывает дух.

Заканчивается все и вовсе библейской историей, в которой проститутка (зовут ее Роуз, но она, конечно, в своем роде Мария Магдалина) внимает речам директора кинофестиваля (его имя Марк, но сам он то ли в шутку, то ли всерьез признается, что он Иисус). В этой новелле подводится итог спектакля и кристаллизуются основные мысли автора. Снова возникает Достоевский с идеей отдать все (а не два рубля). Но, с другой стороны, вдруг становится ясно, что вся, абсолютно вся философия героев так или иначе основана на в общем-то тривиальных событиях: свадьбах, изменах, болезнях. Таким образом, зрителю все объяснено, а актерам, как говорится, есть что играть.

Виктор Рыжаков в очередной раз доказывает, что они с Иваном Вырыпаевым говорят на одном языке. И вместе они стараются научить этому зрителей. Может быть, это именно тот язык, на котором каждый слышит "шепот Господа в своем сердце".