Вера следила глазами за больничной мухой. Может, она была больна, но теперь здорова и отчаянно хочет на волю. Не ко времени ты заболела и выздоровела, муха. Еще вчера было жарко и рамы настежь, а сегодня серый дождь и духота и все ходы запечатаны скукой. Вера смотрела в окно, но смотреть было решительно не на что. Задний двор городской больницы, политый дождем и грязью, вход в подвал и кусочек мокрой дорожки. Несколько раз в день Вера подходила к окну в надежде увидеть маму, но маму было не поймать. Она прорастала в палате, как будто и не шла ни по какой дорожке, порывисто обнимала ее и доставала из шуршащего пакета съедобные утешительные призы: зефир в шоколаде, пастилу и молочные шоколадки. Всегда не то, что любила Вера, но всегда с улыбкой, от которой по телу пробегала теплая волна.

Мама часто пропадала на консультациях с юристами, на беседах в администрации города и на встречах с «неравнодушными», как она их называла. На следующий день после собачьего происшествия территорию оцепили лентой, повесили табличку «Осторожно!», а собака вместе с щенками бесследно пропала. Два дня спустя мама и ее группа поддержки из соцсетей развернули кампанию против городских властей. «Неравнодушные» требовали провести отлов бродячих собак, а заодно отловить коррупционные схемы по продаже земли главой города. Пока полиции удалось выяснить, что стройплощадка арендована у города на долгий срок, но арендатор давно забросил строительство и собачью охрану не держит.

Из всего этого следовало заключить, что никто кроме Веры в случившемся не виноват. Пострадавшую такое положение дел устраивало, ведь она и сама так считала, а вот общественность и родных — нет. От внутреннего кипения мама даже похудела — да и со всеми этими встречами и забегами до больницы времени поесть не было. Растеряв следы мирной жизни, она очень похорошела: лицо заострилось и разгладилось, тяжесть покинула движения. Все понимали, да и она сама понимала, что эта последняя вспышка красоты предвещает окончательное угасание, как жаркий день в августе.

У мамы даже появился поклонник — лечащий врач Веры, замечательно бровастый мужчина с круглым южным выговором. Они подолгу обсуждали перспективы реабилитации поврежденной руки, он угощал ее кофе из кофемашины вприкуску с разноцветными конфетами из подарочных наборов. Мама находила все это утомительным, но обязательным для достойного ухода за Верой.

На вопросы о состоянии папы она отмалчивалась, выдавая порционно крошки, из которых Вера собрала грустную мозаику папиного сумасшествия. Сказала только, что у папы на днях случилось сильное обострение, он тоже побывал в больнице, но сейчас уже дома, под присмотром бабушки. То ли про случай с дочерью ему не рассказали, чтобы не волновать, то ли он был занят другим, но Вере он так и не позвонил.

Пока мама бегала по встречам, а папа не звонил, в больнице была только сводящая зубы скука. Всё те же уколы, перевязки и ласковые глаза врача, сравнивающие маму с Верой, и не в пользу последней. Только поменялась одна соседка — выгодное место у окна заняла древняя бабуля, которая уже с трудом выносила жизнь. К ней каждый день приходил молчаливый сын пенсионного возраста, приносил суп в термосе и чистую одежду, а потом подолгу сидел возле матери. Говорили они или нет — из Вериного угла слышно не было, но сидели они так тихо, что остальные жители палаты быстро про них забывали. Все женщины втайне надеялись, что у них будет именно такой сын.

Но великолепный сын приходил всего на несколько часов, а все остальное время бабушке по очереди помогали соседки. Поднятая вверх слабая рука означала, что бабушка просит помочь дойти до туалета, усесться на него, а потом встать и вернуться на кровать. Даже Вере пришлось один раз сопроводить больную и поддерживать ее за мягкие руки на протяжении всего мероприятия. Она бы ни за что не вызвалась сама, но отказываться было неудобно, остальные уже много раз помогали, а прямо сейчас в палате кроме них была только одна соседка на капельнице. Не повезло, и бабушка сходила при ней по-большому. Когда пришла мама, Вера опять рыдала и просилась домой, но мама сказала, что лечение еще не окончено, надо потерпеть.

Потом мама ушла, а Вера наблюдала из окна за ее уходом. Дождь прошел и оставил на листьях солнечные лужицы. Вера с завистью следила за мельканием маминых ног, удаляющихся от больницы по влажной дорожке. Из окна тянуло свежей краской. Вера не знала, что не одинока — из другого окна за дорожкой следили граненые глаза мухи.

Так одновременно с мухой они увидели, как навстречу маме двигается Артем Николаевич. Мама заметила врага первая и с размаху остановилась. Он почувствовал изменение встречного движения и поднял глаза от своих кроссовок. Их разговора слышно не было, но Вера примерно представляла содержание. В шахматах такая встреча называется патовой ситуацией. Артем Николаевич — белый король, мама — черная королева. Должна быть третья фигура. Это она сама. Хотя до черного короля Вере как будто расти и расти, но вот она наблюдает из окна, как ее королева запатовала белого короля. Пат традиционно приводит к ничьей, поэтому мама и тренер разошлись на дорожке и направились в разные стороны.

Вера отскочила от окна, как будто с улицы он мог заметить ее замешательство. Схватила из ящика тумбочки расческу, доковыляла до общего туалета с зеркалом, причесалась. Ну вот, так хотя бы аккуратно. Хотя, конечно, голову бы помыть не мешало, но одной рукой ужасно неудобно и компресс на правой мочить нельзя. Только если маму попросить помочь. Вот и он. Вера сделала удивленное лицо при появлении Артема Николаевича, сидя на своей койке в выжидательной позе. Он принес коробку «Рафаэлло». При появлении мужчины непенсионного возраста, соседки завозились, подбираясь и приглаживаясь.

Вера не знала, что ответить на приветствие и на «Рафаэлло». Стоило бы сказать спасибо, но это не то. Какие слова могут выразить, что он был ее кумиром, что он обманул ее и подставил, что он не оценил ее жертвы и, кажется, вообще ничего про нее не понял? Артем Николаевич смотрел внимательно, как будто угадывая движение Вериной мысли. Но на самом деле нет, он ни о чем не догадывается. И ей пришлось снова себе об этом напомнить. Как и о том, что пора перестать приписывать людям ясновидение.

Пока он водил глазами, лица соседок расцветали. Только бабуля у окна уже смотрела в вечность.

Вера поняла, что Артем Николаевич предложил выйти из палаты, потому что смутился от женского внимания. Чужое смущение всегда приносит радость, и ей даже на минуту стало весело и легко. На предложение ответила кивком и принялась обуваться, помогая себе левой рукой, а правую держа наотлет.

Тренер присел на коленку и завязал ей шнурки. Женское одобрение в палате потеплело еще на несколько градусов. Всем стало жарко, особенно вспотел Артем Николаевич. Когда они наконец вышли из палаты в коридор, тренер отдувался, как после пробежки. Вере пришлось спрятать улыбку в вороте кофты.

На улице и правда было хорошо. Нашли пустую лавку, к сиденью дождь прибил пустые оболочки семечек. Мусорные скорлупки почему-то напоминали о приятном: лето, закат, посиделки на закате во дворе. Кажется, в ее дошахматной жизни что-то похожее было, но уже не вспомнить.

Повисла пауза на целую траурную минуту.

Вера кивнула, принимая его сожаление. Ей тоже было очень жаль. Жаль, что никого не было рядом. Жаль, что про нее вспомнили, только когда самое страшное случилось. Жаль, что теперь она им интересна, а себе самой — нет. И их интерес тоже скоро пройдет. Когда выяснится, что играть она больше не может и ничего из себя не представляет. Ноль без палочки. Кстати, при чем тут палочка? Ноль с палочкой похож на букву Р.