Он был зол. И как всегда, когда был зол, он надел кроссовки и громко хлопнул дверью, надеясь, что от бега трусцой по тропе его злость рассеется, испарится мало-помалу, как роса с восходом солнца.

А между тем ничего, казалось бы, не случилось, Элен не сказала и не сделала ничего особенного, дети тоже. Он не знал, откуда бралось это бешенство, почему оно накатывало на него все чаще и все яростнее. Его могло разобрать когда угодно: утром, еще в постели, среди дня, когда он проверял уровень воды в цистерне, вечером, когда спускался в кладовую, он даже мог проснуться глубокой ночью - открывал глаза и чувствовал, как сердце в груди мечется, точно зверь в клетке; тогда, рывком сев в темноте спальни, он сдерживал крик, рожденный этой яростью, недоступной пониманию, но жгучей, как раскаленный паяльник. Ему требовалось много времени, иногда не один час, чтобы мало-мальски успокоиться и снова уснуть. Иногда, понимая, что успокоиться не получится, он вставал, шлепал в гостиную и стоял там, голый, у застекленной двери на террасу, глядя на мерцающие в ночном небе звезды, названий которых он не знал.

Он был зол, но всегда держал эту злость в себе, прятал ее, как постыдную тайну.

Он добежал до вершины холма. Оттуда открывался панорамный вид на остров: в форме фасолины, восемнадцать гектаров, пятьсот метров в длину, триста пятьдесят в ширину. На севере утес в десяток метров высотой выдавался в море; на юге серела полоса скользкой гальки; на востоке виднелся маленький песчаный пляж, где стоял на приколе «Зодиак», а чуть подальше, в сотне метров от берега, покачивалась на волнах яхта, не двигавшаяся с места пять лет. Далеко внизу он видел дом, по-стройку, смутно напоминавшую асьенду, иными словами, три жилых помещения, обрамляющих внутренний двор, вымощенный охряной плиткой.

Он глубоко вдохнул. Чуть колючий утренний воздух немного его успокоил. Голубое небо, расцвеченное легкими облачками, предвещало хорошую погоду, впрочем, такая здесь стояла часто. На этом острове в Атлантике был идеальный субтропический климат, температура не опускалась ниже десяти градусов (ночи были прохладные) и не поднималась выше двадцати пяти. В зависимости от времени года осадки выпадали от одного до десяти дней в месяц, в разумных количествах; воду он собирал в цистерну, и ее вполне хватало для всех нужд семьи из четырех человек. Местная фауна была мирной и безобидной: никаких комаров и опасных насекомых, только мухи, черные-пречерные, кру-жившие лениво и шумно, еще разные виды морских птиц, ящерицы. Иногда вылезали погреться на скалы тюлени, пухлые и блестящие, как бриоши, вот и все. Пять лет назад, когда с ними еще жили слуги Ида и Марко, у них была собака по имени Жет, черно-белый бордер-колли с перламутрово-голубыми глазами, нервный и безгранично привязчивый. Но это старая история. И сегодня, когда пса больше не было, он по нему скучал.

Фред постоял немного и отправился обратно.

На ходу он заметил, что подошвы его кроссовок

Nike Wildhorse седьмого размера отклеиваются на носках. Он разозлился и тут же встревожился. Что делать, если подошвы совсем отвалятся? Другой такой удобной пары у него не было. Несколько месяцев назад верх его полотняных Asics Nimbus по-рвался буквально в клочья, если теперь и найкам придет конец, у него останутся только высокие

NorthFace Exploris на толстой подошве, слишком тяжелые для повседневной носки. Были еще резиновые сапоги Aigle и несколько пар полотняных мокасин для отдыха: конверсы, доксайды, даже кожаные карлингтоны, а в коробке лежали ненаде-ванными две пары шикарных Berluti, совершенно бесполезных на проселочных дорогах и скользких скалистых тропах острова. На полдороге он подумал, что надо бы попробовать нанести на подошвы капельку клея. В мастерской где-то был суперклей «экспресс», он точно не помнил, в каком углу, придется поискать.

Добежав до подножия холма, он вдруг понял, что слегка проголодался. Как это часто бывало, позавтракать он забыл. С тех пор как они были здесь, на острове, традиция трапез по расписанию - утром, днем, вечером - мало-помалу утратилась. Они с Элен худо-бедно держались поначалу, когда такие вещи еще имели какое-то значение, а потом, он сам не знал, как так вышло, перестали есть все вместе, эта привычка постепенно рассасывалась, пока не атрофировалась совсем. Фред смутно тосковал по тому, что называл про себя начальным периодом, охватывавшим плюс-минус первый год на острове.

Еще при Иде и Марко, когда было кому готовить обед и заниматься всем по части обслуживания и ремонта. Когда работала спутниковая сеть и они могли получать новости из большого мира. В то время ему казалось, что он и его семья уподобились богам Олимпа, наблюдающим сверху, как люди вязнут в трясине своих мерзостей. Мир полыхал в глобальной катастрофе, а Фред, Элен и их дети Жанна и Александр на своем острове, в шести сотнях километров птичьего полета от ближайшего побережья, обедали всей семьей, нежились в джакузи, обследовали остров, смотрели фильмы на большом стапятидюймовом экране OLED в гостиной. В тот первый год Фред гордился собой: он сумел заработать много денег, он оказался прозорлив, и ему хватило присутствия духа уберечь свою семью. Он помнил, как часто повторял про себя эту фразу: «Я уберег свою семью», и с каждым ее повторением гордость за успешно выполненную благороднейшую из миссий распирала ему грудь. Разумеется, тогда их еще мучила тревога за тех, кого они оставили позади: друзей и коллег, недостаточно прозорливых или недостаточно состоятельных, чтобы позволить себе на-стоящее убежище. Тревожились они и за родных, которые уперлись и не уехали с ними; так, родители Элен до конца не верили в катастрофу, так, кузина с мужем предпочли отсидеться в шале в Швейцарии, совершенно непригодном для автономии. Поначалу новости доходили почти регулярно. Потом, по мере того как деградировали условия жизни, то есть быстро, в считанные месяцы, они становились все реже и все трагичнее. А в один прекрасный день новостей не стало совсем. Последним было электронное письмо от родителей Элен: «Твоя мать больна, мы по-прежнему в лагере для беженцев, питание по карточкам очень скудное. Папа». Благодаря спутниковой сети Фред сохранил связь с теми, кто, как и он, загодя купил остров, но большинство выбрали намного южнее, рассчитывая на благодатный климат.

Расчет был неверен: эти тропические острова продержались недолго. Чутье Фреда не подвело: он выбрал довольно маленький остров, не имеющий никакой стратегической ценности, далеко от побережий и в географической зоне, относительно не подверженной климатическим катаклизмам. А по-том, со временем, спутниковая сеть исчезла, да так и не восстановилась, все радиочастоты смолкли одна за другой, и Фред был вынужден признать очевидное: они плюс-минус последние люди на Земле и никогда не покинут этот остров.