Режиссёр Сергей Дворцевой — о мигрантах, Москве и проблемах поиска локаций

— Расскажите, откуда взялась идея фильма и когда она появилась — в какой момент?

— Если говорить об идее фильма, то она появилась семь лет назад. Я прочитал в интернете новость о том, что в 2011 или в 2012 году — по-моему всё-таки в 2012-м — в роддомах Москвы женщины-киргизки отказались от примерно 250 детей, там была цифра 240 с чем-то. Эта сухая информация меня взволновала, и я, естественно, подумал: «А почему же так происходит?» Я начал с ними общаться, и, когда появились реальные люди и судьбы, трагедии, драмы и так далее, я решил, что надо снимать фильм. Когда ты встречаешь живых людей, то начинаешь погружаться в эту идею, и от неё уже так просто не избавишься. Тем более я из русской семьи, но из Казахстана, я жил в Казахстане и хорошо знаю природу азиатов и азиатских женщин — они очень внимательны к детям, и то, что они так массово отказываются от малышей, было для меня странно. Но потом я понял, что, значит, есть какие-то причины, и вот об этих причинах и о том, как женщины справляются с ними, я решил рассказать.

— Со сколькими женщинами вы поговорили, чтобы собрать эту историю?

— Даже не могу назвать цифру, очень много.

— Это происходило годами?

— Да. Это происходило за пару лет до написания сценария и в процессе написания сценария. Я увидел реальных женщин с конкретной судьбой и, конечно, решил, что надо делать картину о реальной судьбе человека.

— То есть история Айки — это, по сути, это сборная история из историй этих женщин?

— Я бы сказал, что есть конкретный человек с похожей судьбой, но что-то я добавлял от других женщин. 

— Как вы разрабатывали эту историю в других направлениях? Общались ли вы с другими мигрантами, а не только с женщинами? Как писали сценарий?

— Конечно, мы общались со всеми, потому что было важно погрузиться в эту закрытую среду. Мигранты не подпускают чужих слишком близко к себе, хотя они, в принципе, очень открытые люди. Когда начинаешь с ними общаться, они очень многое рассказывают о себе, но как только начинаешь заходить дальше, например, говоришь: «А можно посмотреть, как вы живете?», то, может быть, они и хотели бы, а вот соседи — нет. Люди боятся, потому что у всех какая-то проблема с документами, они живут тут нелегально или полулегально, но даже если легально — всё равно боятся.

— У вас было ощущение, что, может быть, они сильно стесняются, что находятся в таком положении, и поэтому ещё не хотят пускать к себе?

— Безусловно, они и стесняются тоже. В Киргизии у них есть дома, квартиры, а здесь они вынуждены ютиться, потому что стараются жить подешевле, а Москва — очень дорогой город, и люди вынуждены покупать спальные места, просто чтобы бросить матрас, а не снимать квартиры или даже комнаты.

— А «хостел», который у вас в фильме показан, это какое-то реальное место или это декорация по мотивам?

— Это декорация по мотивам. Эта квартира построена нами, но это абсолютная копия реального места, достоверная на сто процентов.

— В целом легко ли было договориться по локациям, Москва же в этом смысле тоже город очень непростой?

— Очень сложный. Мы везде брали разрешение, это огромная работа. Нельзя снимать просто так, где ты захотел, в любой момент могут сказать: «Нет, здесь вы не можете снимать». И не только власти не дают снимать, но и обычные люди. Они говорят: «Зачем? Меня в кадр нельзя. И вообще, уходите отсюда, нам надоели съёмки». Так происходит, потому что снимается очень много сериалов, а сериалы снимают по-другому. Мы работаем аккуратно: стараемся меньше шуметь, действовать локально, у нас очень маленькая съёмочная группа. Группа сериала обычно перекрывает всё, шум очень сильный. Когда мы работаем, я всё время говорю ребятам: «Не забывайте, здесь живут люди», — и мы стараемся не кричать в рации. Для меня важна атмосфера: я хочу живую атмосферу, мне не надо её ломать, я, наоборот, хочу её сохранить.

— Расскажите про подбор актёров. Было ли на этот раз как с «Тюльпаном», где часть актёров были профессионалы, а остальные — нет?

— Да, абсолютно так же. Процентов 90 актёров этого фильма — непрофессионалы.

— Где вы их искали?

— Везде, где придётся. На улице. В метро. В кафе, где они собираются.

— То есть это реальные мигранты, которые здесь работают?

— Да. Абсолютно. Мы даже из Киргизии, по-моему, пригласили одного-двух человек, но в основном все — люди, которые живут здесь. Здесь же живут и работают ещё киргизы, у которых есть гражданство России, они успели его получить в какой-то момент, когда это было можно сделать.

— Расскажите о том, как вы выбирали манеру съёмки. Камера так плотно следует за героиней. Чем это обусловлено?

— Я не люблю, когда история рассказывается через флешбэки или ещё как-то так, когда тебя, зрителя, словно толкают туда. Я хочу, чтобы зритель открывал для себя историю, как это бывает в жизни, когда видишь на улице какую-то ситуацию и не знаешь полностью, что там происходит, но из разговора, из какого-то диалога начинаешь понимать. Я очень люблю жизнь, я стараюсь делать так, чтобы история раскрывалась через персонаж. Героиня ничего не говорит о себе, всё скрывает, но, когда камера подбирается к ней очень близко, мы всё узнаем через её пластику, глаза, движения, через её лицо. Самал — такая актриса, через глаза которой ты очень много видишь и чувствуешь. Поэтому когда кто-то смотрит этот фильм, то говорит: «Это невероятно, это как будто все два часа ты живешь жизнью этой девушки — так близко всё это через тебя проходит».

— Как вы работаете с актёрами? Вы говорите, что любите жизнь — вы даёте актерам свободу от сценария на съёмках? Оставляете место для импровизации?

— Я вообще не иллюстрирую сценарий и не занимаюсь простым формальным переносом написанного на экран. Мне это не интересно. Кино имеет собственную природу, отличную от природы слова. Когда сценарий написан, нужно понять, как зритель получит эту эмоциональную информацию — идентичную написанному, но намного богаче. Если ты берёшь и просто иллюстрируешь сценарий, то зачем это делать на экране? Кино получается классным, когда ты видишь, что снял что-то гораздо сильнее написанного. Написанное — это одно, а у кино всё-таки своя природа, свои средства выражения. Я всегда ищу изобразительные образы, и на это уходит очень много времени, ведь их сложно найти. Как в литературе сложно найти слова или сочетания слов.

— Где и как вы искали образы для этого фильма?

— Я их искал, наблюдая за жизнью. Прежде всего за жизнью мигрантов, живя с ними, общаясь с ними. Искал эти образы в обычной московской жизни, я всё-таки в Москве уже очень долго живу. Я люблю ездить на метро, например. Люблю наблюдать там за людьми. Это как такая лава, которая плывет перед тобой. Это классно. Если любишь жизнь, то можешь делать такие фильмы.

— Насколько этот фильм показывает ваше отношение к Москве, может, не только зрительное, но и то, как вы чувствуете город и жизнь в этом городе?

— Конечно, Москва — она не только такая, как в фильме. В фильме она всё-таки показана глазами приезжей девушки. Я долго живу в Москве, люблю Москву и знаю, что она бывает разная. Бывает красивая, бывает страшная, бывает приветливая, бывает ужасная, бывает совершенно дикая, бывает жёсткая. В Москве много культуры и в то же время много андеграундной жизни. Я не претендую на то, что я раскрываю всю Москву, она показана только глазами этой девушки, и, конечно, Москва к таким людям не очень приветлива, она жестока.