16 февраля в прокат выходит новый фильм Джима Джармуша «Патерсон». Восемнадцать лет назад Андрей Плахов одним из первых среди российских кинокритиков окрестил постановщика «поэтом внутренней иммиграции». К выходу на экраны ленты «Патерсон» о кинопоэтическом таланте режиссера заговорили практически все.

На первый взгляд кажется, будто новый фильм иконы американского независимого кино — легкая и незамысловатая элегия в светл0-серых тонах. Это история о буднях водителя автобуса по имени Патерсон (Адам Драйвер) из одноименного американского городка. У Патерсона есть кроткая и любящая жена с Ближнего Востока (иранская звезда Голшифте Фарахани), бульдог Марвин и тайный блокнот, в котором ежедневно появляются новые стихотворения. Но как бы критики ни хвалили Джармуша за новизну обращения к теме поэтического, его новая работа не стремится к открытию новых горизонтов.

«Патерсон» — типичное высказывание режиссера, чьи узнаваемые образы и мотивы кочуют из картины в картину вот уже более 30 лет. В последнем фильме их концентрация особенно велика: сцены в баре во многом заимствуют прокуренную обстановку из культового «Кофе и сигареты», появление японского туриста в финале напрямую отсылает к «Таинственному поезду», а вечерние прогулки Патерсона с бульдогом напоминают ассасинские вылазки по Джерси-Сити из «Пса-призрака».

Не стало сюрпризом и привлечение к производству «Патерсона» действующего поэта Рона Паджетта — именно его строчки тихоня Патерсон зачитывает в фильме. Джармуш никогда не скрывал, что черпает вдохновение из нью-йоркской поэтической школы, лирика которой во многом стремилась к хронике повседневной жизни. Такова же и примерная тематика поэзии Патерсона, вдохновением для которого могут служить и водопад, и обыкновенный спичечный коробок.

Ранние ленты Джармуша всегда отличала особая чувствительность. Во многом она возникала благодаря приему поэтического экспромта: нередко персонажи его фильмов сталкивались друг с другом словно по воле случая, а сюжетные линии пересекались в рамках общей истории лишь одной-двумя незначительными художественными деталями.

В «Патерсоне» Джармуш впервые отходит от поэтических методов повествования и запечатлевает жизнь героя в виде слаженной структуры, в которой нет ничего случайного и лиричного. Напротив, жизнь водителя-поэта оказывается на удивление регламентированной, а тихий городок Патерсон преподносится режиссером как настоящий микрокосм, застывшая Вселенная в миниатюре, где потерянная любовь вызывает у жителей не больше сочувствия, чем поломка автобуса.

Одним из главных инструментов тут становится время (периодически возникающие на экране стрелки часов — важный символ в контексте фильма). Джармуш рисует цикличность жизни во всей ее красе: персонажи повторяют одни и те же реплики, имя героя двоится не только в названии города, но и в стихах его любимого поэта Уильяма Карлоса Уильямса.

Даже мотив близнецов, которых Патерсон последовательно встречает на улицах города, направлен примирить зрителя с прозой жизни и ее неизменной повторяемостью, которая всех нас известно куда приведет (мотив смерти — еще одна важная часть смыслового подтекста фильма). Однако именно в цикличности режиссер и видит спасение. Мы можем падать сколько угодно раз, можем рисковать жизнью и по невнимательности терять самое сокровенное, но мы можем быть уверены, что под конец нам, раздавленным и потерянным, будет предложена возможность начать с новой строки. И в этом прелесть жизни. В конце концов Джармуш, в отличие от доморощенных романтиков, не учит находить поэзию в повседневности: он показывает, что повседневность — единственная поэзия, которая у нас есть.