Сложно сказать. Когда я вижу себя на экране, понимаю, что это персонаж, у которого своя биография, привычки, тараканы в голове, которые, слава богу, отличаются от моих (смеется). Но, безусловно, в Стрелецком есть что-то и от меня — мои представления о себе, об этом мире, о взаимоотношениях. Мне нравится его подход к делу, его провокативность. В этом суть моей профессии — спровоцировать зрителя на эмоции, мысли и так далее.

Безусловно. Еще Михаил Ульянов писал, что актеры учатся у своих персонажей. Герои приоткрывают завесу многих сфер жизни, которых ты раньше не касался. Но я бы не сказал, что перенял у Стрелецкого определенные психологические приемы или техники. Скорее, он научил меня внимательнее приглядываться к собственным поступкам, к тому, как они могут подействовать на окружающих, например, не задену ли я больные места собеседника. Я учусь на его ошибках. Бывает, думаю: «Вот тут он сглупил. Я бы так не поступил!» И начинаю крутить эту ситуацию, думаю, как сгладить конфликт.

От профессионального сообщества на «Триггеры» приходит очень приятный фидбэк — люди подходят и говорят: «Ой, а ты, чувак, оказывается, и так можешь?»

Разброс предложений, которые мне поступают, стал гораздо шире. Есть и неожиданные, которых до «Триггеров» не было, — какие-то остросоциальные истории, например. Стали предлагать больше маньяков, хотя у меня в фильмографии они были и до этого (смеется). А романтики стало меньше.

Нет. Она осталась в материале!

Во-первых, я очень благодарен Саше. Для меня до сих пор загадка, почему она, придумывая этого персонажа, держала в голове, что его должен сыграть именно я. Роль Стрелецкого — это, конечно, подарок. В нем целая палитра эмоций — есть и ирония, и черный юмор, который я очень люблю, и трагизм высокой степени.

Во-вторых, я очень рад, что Саша шагнула в эту сферу! У нее есть важная режиссерская черта — она умеет авторитетно обосновать свою позицию, каждую отдельную сцену выстраивает сообразно общему художественному замыслу, чтобы все составляющие пазла, в том числе и актерская, соответствовали общей идее.

Саша обладает еще одним крутым режиссерским качеством, которое я встречал не у всех, — умеет находить ключик к сцене, ассоциацию, которая вдруг открывает новые неожиданные пласты. Она может буквально двумя словами направить, что нужно сыграть: «А ты знаешь, что Артем в этой сцене улыбается, поджав губы?» И это моментально сработало — как только я себе представил Артема с поджатыми губами, у меня тут же включилась эмоция.

Саша действительно требовательная, но ко всем цехам, а не выборочно. И это здорово: в том, как она работает, нет снобизма или деспотизма, и на площадке с ней очень комфортно.

Это была идея Саши — вписать нового персонажа, полную противоположность Стрелецкого. Героиня Иры должна вызывать ощущение человеческой стабильности и гармонии, которые не вызывает этот парень. На взаимоотношения Стрелецкого с ней ложится прежде всего идеологическая нагрузка — он в первый раз видит человека, который так работает, и думает: «Так можно было, оказывается?»

Мы с Ирой снимались до этого в «Шерлоке», и я еще тогда понял, что она очень внимательный партнер: слышит тебя и делает все возможное, чтобы в сцене с ней тебе было комфортно. У Иры достоверная интонация, которая тебя мгновенно погружает в происходящее. И с ней по-человечески круто — нам было очень смешно на съемочной площадке.

Было кайфово! Очень спокойно, мы находились в каком-то созерцательном настроении. Дело в том, что Саша Ремизова максимально серьезно подходит к процессу подготовки — перед съемками у нас были постоянные репетиции, читки, освоение материала. И когда начали снимать, мы уже получали удовольствие от процесса и от площадки.

Кстати, погода иногда подкидывала любопытные решения. Когда мы снимали драматическую сцену на пляже, вдруг опустился такой туман, что в пяти метрах ничего не было видно. Сцена была написана при ярком солнце, и мы сначала смеялись, потом нервничали и думали, что делать. А потом решили, что будем снимать как есть. И туман придал сцене ощущение триллера, драмы.

Весь новый «Мосгаз» (сериал «Мосгаз. Последнее дело Черкасова». — Прим. Buro.) я проходил в пластическом гриме. Для этой роли меня сильно состарили. Любопытный опыт: ты оказываешься в позиции наблюдателя, смотришь на трансформации, которые происходят с твоим телом. Ты на психологическом уровне считываешь другую оболочку, и вдруг у тебя все меняется — например, походка становится другой.

На самом деле, съемки «Триггеров» — тоже настоящий челлендж, потому что есть серьезный момент подготовки к ним, доведения себя до определенной кондиции. Изначально было задано, что Артем — иссушенный, болезненно худой. Это совпадало с его внутренним самоощущением — он только что вышел из тюрьмы, весь такой изгрызенный. Поэтому на протяжении полугода, пока идут съемки, нужно поддерживать это физическое состояние. Допустим, смена длится с семи утра до семи вечера. А в этот график еще нужно воткнуть тренировку. Куда ее поставить? В пять утра.

Я всегда вспоминаю Олега Павловича Табакова — я служил под его началом в театре и считаю его одним из своих наставников. У Олега Павловича было очень любопытное отношение к профессии — он никогда не считал ее чем-то тяжелым. Все должно происходить легко, это же игра — как настольная или детская игра, прятки, казаки-разбойники. В игровой структуре нет ничего тяжелого. И мне кажется, что, если все происходит легко, зритель лучше воспринимает твою роль. Поэтому я не отношусь к, скажем так, нюансам, которые возникают на съемках, как к челленджу, который нужно преодолеть, сделать что-то невероятное. Невероятное для меня — это Том Круз, когда он прыгает из самолета на мотоцикле.

Все зависит от материала, но в подобных проектах больше физической составляющей, нежели драматической. А мне все-таки интереснее психологические роли. Спорта в моей жизни и так хватает (смеется).

Опять же, все зависит от предложения. Когда мне приходит роль, я смотрю, нравится ли материал, любопытна ли тема, которая в нем заявлена. Такого, что «хочу сыграть Гамлета», у меня нет.

Костюмные проекты — это вообще отдельная история. На мой взгляд, в них сплошные ограничения: костюм сам очень сильно играет за тебя. Потому единственное, чего я пока не хочу, — как раз сниматься в костюмном кино.

Амбиций, конечно, немерено (смеется). Но я должен в совершенстве выучить язык, чтобы на нем играть, иначе не чувствую себя свободно. У меня были сцены на английском в сериале «Мата Хари», и играть по бумажке сложно: на один-два дубля ты включаешься, а потом уже нет ассоциации со словами. Дурацкий пример, но одно дело сказать «I love you», и совсем другое — «Я тебя люблю». Когда говоришь по-русски, в голове рождается больше чувств и мыслей. Из-за отсутствия свободы возникает внутренний страх, и я пока сам не даю себе возможности пойти в эту степь. Но когда-то этот момент наступит, я надеюсь. И, если будет хороший материал, почему бы не сыграть?