Актер — о своем тревел-шоу, музыкальной группе, знакомстве с российскими рок-н-рольщиками и атмосфере на съемочной площадке у Кирилла Серебренникова
Одной из самых обсуждаемых тем этого лета был фильм «Лето» Кирилла Серебренникова, а в сентябре на открытии фестиваля документального кино о городской культуре Center показали посвященную ему документалку «После Лета». В ней исполнитель роли «Скептика» Александр Кузнецов на съемочных площадках «Лета» берет интервью у Натальи Науменко, Артемия Троицкого, Игоря Петровского, Севы Новгородцева и Андрея Тропилло о 80-х, на фоне которых разворачиваются события фильма Серебренникова, о русском роке, советской молодежи и ленинградском быте. Кузнецов рассказал нам, как проходили съемки «После Лета», какие у него ощущения от роли интервьюера и его планах по покорению музыкальной индустрии и западного кинобизнеса.
Мы долго договаривались об этом интервью.
Судя по всему, вы сейчас очень заняты. Чем?
Сейчас я занимаюсь музыкой — пишу альбом.
Сольный?
Да, наверное, это можно назвать сольным альбомом. У меня есть группа Space Punk Industry, я фронтмен этой группы, и все песни мои. Но над музыкой мы работаем все вместе. Вообще, последние 2 года мне очень везло — я много снимался в России, вот только что закончили съемки «Большой Поэзии» Саши Лунгина, а сейчас решил сосредоточиться на поиске иностранных проектов. Это очень сложный и долгий путь, там есть миллион своих нюансов, так что есть чем заняться.
Для этого нужно заводить себе там какого-то
отдельного агента?
По-разному, но, скорее, нужно. Никто еще не делал этого на действительно серьезном уровне, хотя все мы пытаемся. Поэтому не существует никакого учебника, учителей или примеров, которые бы объясняли, как сыграть за границей не условного Bad Russian, а найти опцию играть на равных. Вот сейчас в Москве прошел прекрасный фестиваль Subtitle, который ведет Ричард Кук, и там у нас были семинары и встречи с кастинг-директором «Бегущего по лезвию 2049», с кастинг-директором «Настоящего детектива» и другими. Это невероятно крутой фестиваль, который дает русским актерам шанс подсмотреть, как работает мировая киносистема и пообщаться с такими недосягаемыми людьми. И вот ты сидишь перед человеком и понимаешь, что этот человек делал, например, «Пятый элемент» или «Луну 2112». Это сложно передать. Так что сейчас я вот этим и занимаюсь, некоторой перенастройкой сознания для иностранного кинорынка и параллельно записью альбома.
То есть прямо сейчас у вас идет работа над альбомом в звукозаписывающей студии?
Да.
А выпускать когда хотите?
Думаю, после Нового года, так как нужно еще свести материал, и, скорее всего, не в России. Нам нужно определенное звучание. Здесь сложно найти такого звукорежиссера.
Фильм «После Лета» — это первый раз, когда вы попробовали себя в документалистике?
Да. Но я не то чтобы пробовал себя — у меня здесь не было выбора. То, что «После Лета» стал отдельным фильмом, не было запланировано. Изначально эти документальные куски должны были быть внутри «Лета». Такой сложный жанр, когда появляется актер, потом переход — появляется прототип героя, потом — опять актер, и у тебя перед глазами смешивается документалистика и художественный фильм. Это было круто, но хронометраж подходил к трем часам, и заграничный дистрибьютор посчитал, что иностранцам будет сложно воспринимать, поэтому в последний момент разделили материал на два фильма.
Повторюсь, изначально никто не готовился ни к какой документалистике. Я худший интервьюер в мире, и с этим столкнулись уже на площадке. Я теряюсь, не могу ничего сказать и абсолютно ничего не могу с собой сделать. Я волнуюсь, у меня пот течет от ужаса. По фильму этого не скажешь, но не забывайте: Кирилл — очень талантливый режиссер, он очень грамотно монтирует. Там были ужасающие куски, где я хотел расплакаться и уехать в Москву прямо с площадки. Хорошо, что герои, у которых я брал интервью, — умнейшие и интереснейшие люди. Они сами все вывозили. Даже если я делал полную лажу, они отвечали так круто, что вопрос переставал казаться тупым.
Почему вам досталась роль интервьюера?
Думаю, это некая случайность. Я уже это говорил, но не могу не сказать еще раз: я должен был играть другую роль — художника Ишу. Но потом нашли актера, который больше на нее подходит, а Кирилл к тому времени уже придумал музыкальные вставки и этот его взгляд на фильм, когда ты сам иронизируешь над собой, тем самым лишая этой возможности остальных и опережая любую критику. Кирилл решил, что для этого ему нужно создать на экране некоего человека из будущего, наделенного свободой действий и мышления. Он позвал меня на встречу и сказал: «Саня, значит, ты будешь играть вот такого странного человека, который появляется в сценарии вот здесь и вот здесь и что-то делает. Вот тут я знаю что, вот тут пока не знаю, а вообще будем придумывать на площадке, готовься. И еще, возможно, возьмешь какие-то интервью у прототипов героев. Может, в какой-то студии, может, прямо в декорациях — решим, короче». Я каждый день думал: «Ну вот сейчас мы, наверное, обсудим подробности. Наверное, завтра. Наверное, через неделю обсудим. Вот сегодня точно обсудим!» И уже в день съемок мне говорят: «Саш, сейчас приедет Наташа». И я такой: «Какая Наташа?» — «Жена Майка». Все это было очень спонтанно, но у Кирилла есть талант давать людям быть теми, кто они есть, позволить хаосу существовать и потом из этого состояния без криков и нервов собрать нечто целостное. Благодаря этой его способности на площадке могло происходить все что угодно, и он все равно знал, к чему это придет.
Я много слышала о том, что у Кирилла Серебренникова какая-то особенная атмосфера на площадке, в которой очень классно работается. Как вы думаете, как такая атмосфера получается?
Я об этом много думал. Я работал с разными режиссерами, и только у двух из них на площадках была такая атмосфера — самая идеальная для актера. Это было у Урсуляка и у Кирилла. Только у Урсуляка было чуть более по-военному, но все равно очень похоже. Я не могу точно сформулировать, почему так получается, но могу описать конкретный случай. Когда второй режиссер кричит, нервничает и ругает кого-то — что нормально, потому что на ней много ответственности, — Кирилл в рацию спокойно говорит: «Надь, не кричи, все хорошо», и все это слышат. И мы понимаем, что мы горим, что сейчас дубль идет пять минут, что если ты сейчас слажаешь, то из-за тебя придется все переделывать, поэтому все на нервах, у нас осталось 15 минут закатного режима. Но Кирилл все равно все останавливает со словами: «Спокойно, Надя, не надо кричать на людей. Все хорошо. Ты молодец. Все молодцы». И это не выглядит как психотерапия, это выглядит как что-то очень здравое. Он заряжал всех на удовольствие от процесса, запрещал нам нервничать на пустом месте, не позволял команде устраивать кипиш. Он всегда делал так, чтобы каждый чувствовал себя нужным. Наверное, это самая главная штука, что у Урсуляка, что у Кирилла. Это большая редкость. В моей жизни бывали случаи, когда я играл главную роль и чувствовал себя абсолютно ненужным человеком на площадке. А они делают так, что даже если ты играешь в массовке, то чувствуешь, что тебя любят, тобой в разумной степени восхищаются, и ты хочешь отблагодарить за это отношение своей дисциплиной и хорошей работой.
«Сейчас я занимаюсь некоторой перенастройкой сознания для иностранного кинорынка»
Недавно был год с ареста Кирилла Серебренникова. Какое у вас сейчас к этому отношение, какие чувства все это у вас вызывает? Был ли у вас поначалу какой-то оптимизм и остался ли он?
Оптимизм был, и оптимизм остался. То, что происходит с Кириллом, — это не какая-то трагическая история, на которую мы все смотрим и сочувствуем, нет — она про всех нас. Кирилл — человек, попавший в этот замес, но мы все на этом учимся. Мы осознаем, что так устроена эта система, понимаем, что здравый смысл не восторжествует. Мы понимаем, что воевать и отстаивать свои взгляды на жизнь надо не силой и митингами, это можно делать только творчеством. Кирилл всегда делал это творчеством. Я повторю сейчас то же самое, что сказал в первый день его ареста: Кирилл ведет себя, как самурай. Он ни разу не истерил, ни разу не унижался. У него самурайская выдержка, я бы на его месте так не смог. У самой главной террористической организации в мире, которую мы не можем называть, есть задача сделать так, чтобы все ее боялись. Не важно, что они делают, но, если мы будем их бояться, значит, их система работает. Есть мокьюментари «Четыре льва» — совершенно гениальный фильм, где высмеяли эту группировку на таком высоком творческом уровне, что, посмотрев это кино, ты перестаешь их бояться. Вот этот фильм — это истинная борьба. Кирилл своим поведением производит такой же эффект. Нам здесь хорошо демонстрируют, как система работает. Она ужасно талантлива в запугивании и обескураживании любых бунтарей. А Кирилл тем, что не нервничает и продолжает любить людей вокруг себя, даже тех, кто причинил ему зло, подает нам всем пример, как можно не бояться, находясь в опасности. Так что здесь он действительно ломает систему и продолжает воодушевлять всех вокруг.
Вернемся к фильму «После Лета». Ваше отношение к журналистам как-то изменилось после того, как у вас появился свой журналистский опыт?
Конечно, изменилось. Но даже внутри этого доброго фильма мои задачи от руководства были менее филантропичными, чем мое отношение к героям. Я должен был провоцировать людей, быть с ними жестким, иногда даже выглядеть намеренно глупо — делать заведомо глупые вещи, чтобы их это злило и они реагировали. Но, как оказалось, я не умею быть жестким журналистом. Я могу делать что угодно жестко, но, если передо мной такие люди, как прототипы героев «Лета», я не могу себя перебороть и сказать себе, что это моя работа, и профессионально их потыкать, чтобы они заплакали. Так что если что-то такое получилось в фильме, то это не из-за моей профессиональной жесткости, а потому что я сам включался в процесс как человек и иногда мне самому хотелось заплакать вместе с ними. Я очень хорошо понимал, о чем они говорят. Поэтому мое отношение к журналистам отчасти изменилось, а отчасти нет. Для некоторых журналистов вести себя как упыри, чтобы провоцировать людей — часть профессии. Не все так делают, но есть определенные люди, готовые создавать такие ситуации. Я ненавижу это и никогда не общаюсь с журналистами, когда вижу, что они пытаются провоцировать людей. Но если говорить о нормальных профессиональных журналистах — да, мое отношение изменилось в сторону большего уважения. Потому что теперь я знаю, насколько это сложно — эта профессия ничуть не легче актерства и режиссуры. Это и есть режиссура и актерство в одном.
Можно ли посмотреть фильм «Лето» и не посмотреть фильм «После Лета»?
«Лето» создавался как абсолютно самодостаточный фильм, «После Лета» создавался не для того, чтобы его спасать или что-то объяснять. Мне, как актеру, интересно смотреть бэкстейджи. Взять, например, «Шерлока Холмса» с Робертом Дауни-младшим. Мне очень интересно увидеть, что у них было на площадке — как они общались в гримерке, как курили, как шутили и так далее. И не потому что я учусь на этом, а потому что в этом всем есть какой-то Джек Лондон. Круто увидеть людей, которые сделали такой фильм. Так и здесь. Это не бэкстейдж, но ты видишь живых людей, благодаря которым случился фильм «Лето», и они нужны там не для того, чтобы сказать, что «да, ребята, так все и было». Это про «связь поколений», как любят говорить. Мы в большинстве своем дешевые хипстеры и даже плачем так, что сочувствовать не хочется, а вот когда в фильме плачет Иша, то плачет весь зал, потому что Иша не хочет показывать свои слезы — он просто не смог продолжить говорить. И ты знаешь, что за этим стоит огромная жизнь, в которой было много всего, там не пустота. Поймите — реальные, умные, ранимые, постаревшие рок-н-рольщики ходят по декорациям фильма о них самих, а мы фактически снимаем их реакции. Никаких репетиций, половину героев я вообще не видел до мотора, то есть их просто привозили на площадку и включали камеру. Настоящие люди попадают в декорации, возможно, самой трепетной части своей жизни. Это уже само по себе провокация. Где вы еще такое увидите? Вот о чем «После Лета».
Вы бы попробовали себя еще раз в документалистике?
Безусловно, но не в интервью. Недавно я снял первую серию своего тревел-шоу. Скоро буду снимать вторую в Исландии и Норвегии по очереди. Я хотел бы создать свое тревел-шоу как бренд. А ровно через год два неких больших парусных корабля отправляются в кругосветку на год и 3 месяца, и, если все сложится, у меня, возможно, будет шанс отправиться вместе с ними в качестве режиссера документального фильма, с командой из трех операторов. Есть мысли сделать что-то вроде «Разрушителей легенд», только в море. Так что да, вот этот жанр экшен-докьюментари мне очень интересен. Есть фильм Юэна Макгрегора «Долгая дорога вокруг света», где после съемок в «Звездных войнах» он вместе с другом на мотоциклах объехал мир за 147 дней, без всяких понтов, по жесткачу. Это мне интересно, я хочу профессионально снимать путешествия. Не в духе «Смотрите, это фазан, а вот — водопад, а это — анаконда». А смешать безумие «Jackass» с серьезностью Беара Гриллса, эпичностью и драматизмом «Дюнкерка» и отношением к кадру Эммануэля Любецки. Я хотел бы сделать тревэл-шоу по всем законам большого кино.
Выбор редактора
Подборка Buro 24/7