«Резо живет в собственном мире, у него там свои правила», — Лео Габриадзе о создании мультфильма про своего отца

В прокат выходит анимационный фильм «Знаешь, мама, где я был?»

 

 

26 апреля кинокомпания Bazelevs и Центр документального кино выпускают в прокат анимационный фильм «Знаешь, мама, где я был?» — художественную биографию Резо Габриадзе, драматурга, сценариста, художника, скульптора и создателя Театра марионеток в Тбилиси. Фильм уже получил несколько наград на кинофестивалях, а теперь претендует на покорение зрительских сердец. И это не преувеличение. У Левана Габриадзе, того самого Скрипача из фантасмагории «Кин-дза-дза», получилось снять необычайно личный, душевный и вместе с тем познавательный документальный мультфильм. Мы встретились с режиссером и выяснили, как можно экранизировать собственное детство и насколько сложно брать интервью у собственного отца.

 

— Каково это: быть сыном такого известного человека, как Резо Габриадзе? Особенно в Грузии, где все друг друга знают?

— Я вырос в театре. Мне было где-то 11–12 лет, когда Резо открыл Театр марионеток, и это моя Грузия: центр Тбилиси, театр, вокруг площадь. Когда в кукольном театре растешь, реальность тоже такая... особенная. Резо тоже живет в собственном мире, у него там свои правила. И этот дух витает в театре. Если ты там вырос, то именно этот мир ты считаешь нормальным. А то, что показывают по телевизору и что по-другому выглядит, рождает диссонанс между мировоззрением семейным, которое сформировалось, так скажем, в искаженной реальности, и настоящим миром. Я вырос между этими двумя мирами.

— Но вы понимали, что мир театра марионеток не совсем реален? Как после него приспосабливались к реальной самостоятельной жизни?

— Я другого не знал изначально. В этом плане моя жизнь была не совсем нормальной (смеется). Я из театра в «Кин-дза-дзу» попал, и уже оттуда — в реальный мир. В конце концов, фантазия — это же точка зрения. Резо учит выражать свое мировоззрение, а ты уже можешь этим пользоваться и смотреть на мир через его призму: замечая множество деталей и смыслов в происходящем. Если ты в эти смыслы веришь, то это твоя реальность. Она же вообще у каждого человека своя и в каждой стране своя. Сложно поверить во все и сразу. Так что лучше выбрать что-то свое. Но, кажется, я запутал ваших читателей с реальностями. А у нас в фильме она вообще анимационная.

— Может, это я вас запутала. Потому что все мои попытки обсудить ваше мировосприятие связаны с тем, что я сама с вами сталкивалась в разных реальностях. Актером были. Потом работали в театре как постановщик. Эта деятельность казалась очевидной. В 2015 году вы привезли на «Кинотавр» десктоп-хоррор «Убрать из друзей». Вроде нащупали направление. А сейчас представляете авторскую анимацию. То есть получается, что не нащупали? Не нашли то направление, в котором хотите работать постоянно?

— Я ищу. Ищу интересную работу. А интересной чаще бывает та, с которой ты сталкиваешься в первый раз. Поэтому и складывается впечатление, что я перескакиваю постоянно с одного на другое. Но я всюду стараюсь научиться чему-то и в каждой следующей работе соединять этот опыт. Хотя надеюсь, что до смерти так и не найду «то самое направление», потому что поиск и есть процесс жизни. Посмотрим, куда еще забреду. Но анимация точно мне понравилась. Этот процесс, наверное, самый приятный из всех, которые я проводил в кино. Представьте: написанный сценарий по маленькими кирпичикам переносится на экран, но ты уже сразу видишь, что должно получиться, целиком. Так потихонечку выстраиваешь историю. В кино ты сначала все снимаешь, а потом уже пытаешься из этого что-то смонтировать, в процессе многое меняется. Это сложнее, чем в анимации. Повезло еще с тем, что проект «Знаешь, мама, где я был?» мы делали в России. В России великая традиция анимационной школы, здесь работают мастера, знаменитые на весь свет. И мы с ними, с представителями этой школы, смогли поработать. Это приятно. Вообще было важно сделать этот фильм не где-то, а в Москве, с лучшими аниматорами. В кино все зависит от команды. И если уж заниматься анимацией, то надо собирать людей там, где есть давняя традиция. Я бы не посмел делать проект нигде, кроме как в Москве.

 

 

 

 

 

 

 

 

— Но тут возникает следующий вопрос: а можно ли считать фильм «Знаешь, мама, где я был?» вашим авторским фильмом? Ведь это истории Резо Габриадзе, его голос, его рисунки...

— Резо рассказал много разных историй, а мы из них сделали одну. Потом сказали Резо: «Нам для фильма нужны вот такие герои из твоих историй. Можешь нарисовать?» Он их в Тбилиси нарисовал, прислал. Мы сделали из этих рисунков бумажных кукол, анимационных и начали делать то, что называется blocking and staging, — выстраивание мизансцен: что показывать в то или иное время, когда звучит текст. То есть режиссура заключалась в редактуре сценария, составленного из историй Резо, который он сам читал, и подстраивания под него героев и действий, которые могли бы происходить в это время на экране. Ведь у нас не все совпадает. Для меня это такая игра режиссерская.

 

— То есть для вас режиссура — это скорее ремесло, а не творчество?

— Мне кажется, эти два понятия не противостоят друг другу. Мы все ремесленники. Но когда ты достигаешь в своем ремесле высочайшего уровня, тогда это граничит с искусством и может претендовать на творчество. Но без ремесленных навыков твою работу просто обсмеют. Если бы Пикассо не рисовал хорошо натуру, ему бы никто не поверил, когда он эту традицию разрушил.

— Тут скорее актуальнее говорить про Ван Гога. Ведь ваш мультфильм перекликается с недавним номинантом на «Оскар», анимационным фильмом «Ван Гог. С любовью, Винсент», где тоже за основу были взяты истории из жизни художника, которые режиссер рассказал с помощью его же, художника, картин. Случайное совпадение?

— Случайное. Мы наш фильм с 1994 года делаем: задумали тогда и начали прорабатывать давно. Я могу точно назвать отличия. У нас автор сам сочиняет, сам импровизирует в кадре, сам рисует свою историю. Вот если бы у тех режиссеров Ван Гог сам рассказывал про все, тогда было бы похоже. А раз у них актер читал...

 

— Кстати, а вам не показалось странным брать интервью у собственного отца?

— Да, конечно! Это очень сложно — работать с родителями. Вы когда-нибудь с родителями работали?

— Нет, они мне запретили использовать себя как спикера, когда я стала журналистом.

— Так вот, это сложно. Нет, это и легко тоже. Подойти ближе. Но больше сложно. Не получится сказать: «Вот так надо сделать». Он скажет: «Нет, не надо». И это бесполезный спор, потому что он старший. К тому же рассказывать о других, придумывать персонажей — это одно. А рассказывать о себе, о своей семье — это другое. Это куда более эмоциональный рассказ, ты открываешься. Далеко не все могут про себя рассказывать. Но без раскрытия истории бы не вышло. Это был первый раз, когда Резо говорил про себя, не про других.

 

 

— А как же теория о том, что автор всегда вкладывает частицу себя в свои произведения?

— В театре, в спектаклях много личных впечатлений, но персонажа Резо там никогда не было. Когда ты придумываешь героя, похожего на себя, но называешь его Сергеем или Зурабом, это позволяет оторваться от личности. А когда называешь своим именем, то и ответственности за героя появляется больше.

— Тогда я просто обязана попросить вас рассказать хотя бы один эпизод, когда Резо сказал вам: «Нет, это я не буду читать» или «Я это вижу по-другому».

— Да это постоянно происходило. Ведь процесс был таким. Можно поругаться даже, но проходит время, находятся компромиссы. Но чаще я соглашался, потому что это же рассказ о его жизни. Раз он так сказал, значит, это его правда.

— Но он вас принял уже не просто как сына, а как самостоятельного художника?

— Вот на эту тему мне очень сложно говорить. У нас в Грузии дети всегда остаются детьми. Даже с седой бородой, как у меня, а все равно ребенок.

— Но я прекрасно помню еще один акт вашего творчества. Пару лет назад я приезжала в Музей Москвы, где вы монтировали выставку, посвященную творчеству отца. Отличная же выставка была. И там как раз вы впервые анимировали одно из произведений Резо — часовую башню. У меня тогда возникла мысль: из этого бы целый мультфильм сделать.

— А мы как раз были тогда в работе над нашим мультфильмом. Выставка была своеобразной предподготовкой. И одновременно компромиссом. Ведь мы ее сделали в дуэте с гастролями Театра марионеток. Из-за того что театр выступает в маленьких залах — а маленьких залов в Москве очень мало и они, как правило, заняты — мы договорились с Музеем Москвы, но оставалось очень много пустого пространства, и надо было его чем-то заполнить. И мы придумали выставить картины. А когда начали их сканировать, фотографировать, обрабатывать, это запустило процесс по продвижению фильма. Они очень связаны.

— Но ведь вы сами сказали, что вся анимация в «Знаешь, мама, где я был?» свежая. Это не анимация уже имеющихся картин.

— Да, все верно. Там было погружение в тему и опись всего, что есть визуального у Резо. Мы тогда все отсканировали, посмотрели, как-то сложили и вошли в нужный поток.

 

 

— А не было желания в процессе создания мультфильма найти свидетелей хотя бы одной истории из тех, что вам рассказывал Резо?

— Когда вы читаете Мюнгхаузена, вам хочется найти свидетелей? Мне кажется, фантазию нужно оставить фантазией, не доказывая ее правдивость. Хороший рассказ подразумевает выдумку и преувеличение. Это часть жанра «рассказ ради рассказа». Его на правду проверять жалко. Если вы с Резо познакомитесь, вы поймете, о чем я говорю. Он начнет вам что-то рассказывать и посмотрит: принимаете вы правила его игры или нет. Если принимаете, он вам еще больше расскажет. А если скажете: «Знаете, а вот это неправда. Я в гугле только что посмотрела», то он вообще замолчит. Резо нельзя останавливать фактами. Фантазия имеет свойство питаться реакцией. Если вы рассмеялись, это новый толчок для Резо, что можно дальше придумывать, фантазировать. Он очень трепетно относится к креативному процессу: ему нужна муза. А я так понимаю, что муза — это человек — неважно, мужчина или женщина, — который в правильный момент дает реакцию. Когда отец-художник рассказывает что-то, правильная улыбка в правильный момент дает уверенность, что он сам все делает правильно. Это и есть муза — просто реакция. И чем умнее муза, чем она больше в теме, тем правильнее будут реакции, которые подпитывают творца, сообщают ему, что есть какой-то бриллиантик в том, что он делает.

— Я вас слушаю, и это все-таки слова творца, а не ремесленника.

— Я вообще думаю, что человек, личность — это набор навыков, которыми он обладает. Навыки всегда разные, так что всегда есть место для уникальности. Если распознать все навыки человека, можно понять, кто он такой. Набор навыков у Резо: драматург — он умеет хорошо писать; рассказчик — он умеет рассказывать истории; художник — он может рисовать; скульптор — он может лепить. И вот эти навыки предоставили ему возможность создать кукольный театр, где он может делать все сам. Ну, кроме игры: это делают актеры. Но важно еще быть мастером в своих навыках. Их можно знать поверхностно или глубоко. Много навыков тоже не наберешь, иначе будешь поверхностным во всем. То есть важен еще и выбор правильных навыков для своей личности. Это определяет успех. Если взять, например, великих режиссеров, то по их навыкам можно посмотреть, что именно сделало их такими успешными. Вот Кубрик был хорошим фотографом, то есть очень хорошо знал визуальную часть. Сам писал — значит, работал со сценариями. Он был хорошим продюсером, поэтому у него съемочный день стоил в четыре-пять раз дешевле, чем у других режиссеров. Совокупность этих навыков и сделала его мастером. Так что, если хотите приблизиться к известным гениям, соберите правильный набор навыков.

 

— Вот тот набор навыков, который вы перечислили у Резо, меня поразил еще несколько лет назад, когда я была в Тбилиси, видела и театр, и часовую башню, познакомилась и с его творчеством, и с его биографией. Я даже испытала некоторую зависть: столько талантов у одного человека. А на вас этот комплект не слишком давил, когда вы росли?

— Я не верю в слово «талант». Таланта не существует. Это люди придумали, чтобы оправдать себя. Это защитная реакция. Вот у меня не получилось, а у него получилось. Это потому что он талантливый. Нет, это называется не талантливый, а работяга. Просто ленивый человек не хочет признаваться в своей лени. Я видел много так называемых талантливых людей, и они все исключительно трудолюбивые люди.

— Суровое заключение получилось. Лучше закончить интервью на светлой ноте. В итоге фильм «Знаешь, мама, где я был?» к какому жанру вы причисляете? Это анимационная биография художника или экранизация вашего детства?

Экранизация моего детства — это вы заметили хорошо. Но, наверное, я бы причислил этот фильм к виду первобытного кино. Когда театр и кино только зарождались, дедушка рассказывал у костра внукам сказки, которые он сам придумывал, рисовал. Вот и у нас получился такой возврат к истокам кино, упрощение до минимума, когда всю историю рассказывает один человек. Да, она обогащена анимацией, которую создал сам рассказчик. Но это и есть тот самый костер, который подчеркивает интимность самого рассказа.

 

— Мы начали интервью с вопроса о вашей «непростой» жизни. Завершить предлагаю аналогичным. Как часто вы слышите в свой адрес фразу: «А скрипач нам не нужен»?

— Очень редко. Я же очень изменился. Но бывает, что слышу в каких-то неожиданных местах. Кто-то узнает по голосу. Вот один раз так было в электричке. Я думал, что меня милиционер арестовывает, а оказалось, что узнал. Мне важнее, что тот опыт, который Георгий Николаевич [Данелия] подарил, останется со мной навсегда. Это было лучшее, что можно было пережить в том возрасте. Быть с этими людьми рядом, наблюдать. Сейчас думаю, что надо было все записывать, запоминать лучше, потому что работать рядом с мастерами своего дела было бесценным.

— То есть стать мемом советского кинематографа — это нормальная цена за такой опыт?

— Да, я за это благодарен. Но все же рад, что сильно изменился. Меня почти никто не узнает на улице. И от этого легче.