Как современные американские фильмы борются с расизмом

Расовая проблема остаётся одной из самых острых в американском обществе. Как её пытались решить в кино при Обаме и Трампе — рассказывает редактор сайта «Искусство кино» Алексей Филиппов

Когда Джордан Пил выпускал хоррор «Прочь» в 2017-м, ставший хитом американского проката, он заметил, что говорить про расизм с окончанием президентского срока Барака Обамы стало проще. Афроамериканец во главе государства воспринимался как абсолютное торжество толерантности в США, а при консерваторе Дональде Трампе, повернувшем общественно-политическую повестку чуть ли не на 180 градусов, у режиссёров необходимость работать с темой человеческого достоинства встала острее.

 

Что принято понимать под расизмом в кино

 

 

Мы будем говорить о расизме в афроамериканском изводе с его культурно-исторической спецификой. В США в разы меньше фильмов посвящены дискриминации испаноязычных американцев и азиатов; из последнего тут можно вспомнить инди-драму «Гук» о конфликте между афроамериканской и корейской диаспорами в Лос-Анджелесе в начале 1990-х.

В постсоветском кино расовых конфликтов фактически нет, хотя можно вспомнить многострадальный сериал Павла Бардина «Cалам, Масква!» и его же «Россию 88», пронзительную «Айку» да реплику из «Мёртвого озера», где смурные полицейские из заполярного городка Чангадан жалуются, что толерантность не даёт им нормально ловить чукчей-браконьеров. Такой вот укол заморской политкорректности и наша реакция на чужую реальность.

 

 

 

 

Массовый зритель в России часто воспринимает любой фильм, где в качестве героев фигурируют люди с тёмным цветом кожи, как кино про расизм и борьбу с угнетениями.  Комментаторы в соцсетях полагают, что благих намерений достаточно, чтобы получить «Оскар», однако самое занятное, что американские режиссёры редко ставят перед собой цель снять «фильм про расизм». Это слишком тривиальная задача — всё равно что сделать кино про сбор урожая, и только об этом.

 

 

Белый — цвет власти, чёрный — цвет одиночки в оппозиции

 

 

В драме Авы Дюверней «Сельма», снятой посреди второго срока Обамы, проводится наглядный экскурс в американские нравы 1960-х, на примере легендарного марша от города Сельма до Монтгомери, столицы штата Алабама. Герой фильма — Мартин Лютер Кинг (Дэвид Ойелоуо), разговаривая с президентом Джонсоном,  объясняет, что афроамериканцам необходимо избирательное право, чтобы своими голосами ускорить начавшуюся в 1964-м смерть законов Джима Кроу, то есть окончательно прекратить расовую сегрегацию. Немолодой белый мужчина с лицом британского актёра Тома Уилкинсона предлагал немного подождать: отказ от притеснений бывших рабов на федеральном уровне — процесс небыстрый. К тому же перед Джонсоном стояла проблема поважнее — искоренить американскую бедность.

 

 

 

 

«Сельма» сделана на стыке жития святого с характерной иконографией и фэбээpoвcкого досье: Гувер следил за каждым чихом Кинга. Этот ёмкий момент в картине показывает, как дело всей жизни правозащитника становится всего лишь пунктиком для силовика. В фильме Дюверней — афроамериканки, бывшей журналистки и кинопиарщицы — белый оказывается не только цветом кожи, но и цветом власти, которая выработала собственный взгляд на проблему расизма и борьбу с ним в 1960-е. 

 

 

«Сельма»

 

 

Примером такого белого фильма про дискриминацию можно назвать триумфатора последнего «Оскара» — «Зелёную книгу» Питера Фаррелли. В этой истории показано, как отдельно взятый персонаж изживает нетерпимость в себе и не намерен нести свет спасения чёрной Америке. Вообще фигура белого спасителя происходит из плохих фильмов, где героем просто не мог оказаться афроамериканец, и критики обвиняют «Зелёную книгу» как раз в этом. Картина выполнена в самой классической — белой — манере, отсылающей к эстетике фильмов 1950-60-х и наполненной флером рождественских сказок. Многими принятая в штыки драма современного художника Стива МакКуина «12 лет рабства», к слову, тоже работала с клише — там были малодушные белые плантаторы и заключённый в плен афроамериканец Соломон Нортап, который выступал своего рода Вергилием для зрителей в этом гуманистическом аду.

 

 

 

 

Вернемся к «Сельме»: там чёрный и белый наглядно противопоставлены. Если белый — это цвет законов, контроля оружия, всевозможных правил и конвенций, то чёрный символизирует одиночку в оппозиции к системе. Такого же героя, вернее героиню, выставляет великий режиссёр Спайк Ли, который во все времена одинаково остро ценит индивидуальность и снимает выдающееся кино. Его проект «Ей это нужно позарез»  в 1986-м был фильмом, а в 2017-м он превратился в сериал о свободолюбивой художнице-афроамериканке, которую пытаются заклеить ярлыками и три любовника, и подруги, и даже психоаналитик.

 

 

Методички и исповеди

 

 

Одни кинематографисты борются с абстрактной нетерпимостью, выпуская однотипные методички о здравом смысле, другие — пытаются разобраться в себе вне зависимости от расы и социального статуса, и это будет актуально более-менее всегда.

 

 

 

 

Так, документальный фильм «Думал ли ты, кто стрелял из ружья?» Трэвиса Уилкерсона — это энергичный автобиографический хоррор, выполненный в манере почти радиопьесы с видами ветхих домишек и дорог в Алабаме (возможно, по одной из таких съезжались в Сельму афроамериканцы, чтобы идти до Монтгомери). В этой сельской местности дед Уилкерсона в 1946 году застрелил афроамериканца и избежал суда. Режиссёр здесь — герой собственного фильма. Он показывает внутреннее переживание трагедии, стремление изучить историю и пообщаться с потомками убитого человека.

 

 

«Лунный свет»

 

 

Аналогичный эффект болезненного переживания драмы характерен для оскароносного Барри Дженкинса, чей вполне игровой «Лунный свет» в 2016 году прогремел на всю страну. Скромная независимая драма со смехотворным в сравнении с прочими номинантами бюджетом, и при этом — чувственная и киногеничная история самоопределения юного афроамериканца, который в том числе осознает себя гомосексуалом.

 

 

Кино не поле боя, а площадка для высказывания

 

 

Интимность — одна из ключевых тенденций на современном экране, которая пересекается с большими социальными сюжетами — разговорами о расизме или положении женщин. Они сходятся в названии проекта Спайка Ли «Ей это нужно позарез», где как раз идёт речь о возможности говорить о себе в первом лице и с меньшим количеством компромиссов. Сегодня кинематограф не столько ставит перед собой задачу искоренить предрассудки, сколько пытается предоставить возможность выговориться людям, у которых раньше такой возможности не было. Вроде бы юридически решённая в 1960-х проблема расовой дискриминации для них является частью жизненного опыта и реальной проблемой, которую подогревают ксенофобские заявления Трампа о стене на мексиканской границе.

 

 

«Лунный свет»

 

 

Оскаровский триумф «Лунного света» и успех сериала Дональда Гловера «Атланта» в 2017-м — тому доказательство. Однако в абсурдистской вселенной Гловера проблема нетерпимости всплывает не как центральный сюжет, от которого заламывают руки и бросает в слезы, а как одна из многочисленных неприятностей. А у рэпера Бутса Райли в его режиссёрском дебюте «Простите за беспокойство» с Лакитом Стэнфилдом и Тессой Томпсон расизм оказывается частью фантасмагорического мира — не чёрно-белого, а экстравагантного и сложного. В фильме Райли главный герой обнаруживает у себя белый голос — то есть тембр успешного человека, которым хочет обладать каждый вне зависимости от цвета кожи, пола и возраста (похожий сюжетный хук — в «Чёрном клановце» Спайка Ли).

 

 

Выход за границы жанра 

 

 

Можно пойти дальше и заметить, что борьба со стереотипами развивается в преодолении жанровых и эстетических рамок. Для нового времени требуется освобождённый от предрассудков киноязык, что означает не только новую реалистичность, которую открыточное кино опасается, но и, если понадобится, такую же возмутительную условность. Тот же Ли в упомянутом «Чёрном клановце» не раз рушит темп повествования, демонстрируя постеры шедевров блэксплотейшна («Шафт», «Крутой») во время разговора главных героев. А в сериале «Ей это нужно позарез» вставляет в видеоряд обложки альбомов, откуда берет закадровую музыку. Преодоление этих кинематографических законов — не менее важный момент чёрного кино, чем социальная критика, которую вообще нетрудно замаскировать.

 

 

«Черный клановец»

 

 

Так Барри Дженкинс в прошлом году невероятно тихо выступил с картиной «Если Бил-стрит могла бы заговорить» — экранизацией классического романа Джеймса Болдуина, повествующего о том, как 22-летнего афроамериканца Фонни (Стэфан Джеймс) осудили за изнасилование, которого он, вероятно, не совершал. Рассказ ведется от лица его 19-летней невесты Тиш (Кики Лэйн). В видимой благости картины с привычной художественной избыточностью Дженкинса как будто бы провалилась социальная подоплёка. Здесь автор смещает фокус, ведь если наш мир написан по законам несправедливости и ненависти, возможно, есть смысл перепридумать его на ином языке (языке любви, например).

 

 

Что дальше?

 

 

Вавилонское столпотворение особенностей и разных оптик нового киноязыка будет развиваться. Чёрное кино как оптика рвет кассу — с потрясающим успехом прошли марвеловские «Чёрная пантера» и «Человек-паук: через вселенные», который самым радикально-мультяшным образом представляет тему человеческого разнообразия (там есть человек-паук-свинья!). Независимое кино и среднебюджетные драмы постепенно переходят от доброкачественной дидактичности к репрезентации и сложным переживаниям.

На каждый кондовый фильм о межрасовом браке вроде «Лавинг» Джеффа Николса найдется свой Барри Дженкинс или «Прочь» Пила, где высказывание о либеральном расизме уживается с со странным хоррором (напомним, в картине белые родители пытаются обратить черного избранника дочери в чучело идеального зятя). «Детройт» Кэтрин Бигелоу, с документальной дотошностью рассказывающий о бунтах 1967-го, находит пару в трагической оде о (не)возможности новой жизни «Cтанция "Фрутвейл"» Райана Куглера, которому доверили как раз «Черную пантеру». А посмотрев плакатно-безысходную документальную драму «Что ты будешь делать, когда мир в огне?» Роберто Миннерви, можно отвести душу на смешном и жутком «Черном клановце» или выстроенном на стереотипах фильме «Чирак» Спайка Ли. Эта лента — рэп-версия древнегреческой комедии Аристофана «Лисистрата», действие которой из Афин перенесено в современный Чикаго.

 

 

 

 

Кинематограф всегда стремился к жизнеподобию в формальном или философском смысле. Неслучайно самая переосмысляемая афроамериканскими режиссёрами картина — это этапная для истории кино лента, пропагандирующая белое превосходство, то есть  «Рождение нации» 1915 года Дэвида Уорка Гриффита. Борьба с дискриминацией в искусстве — это длинный путь, который лежит через множество нехоженых троп. Первый шаг был сделан довольно давно, и, кажется, в последние годы это движение возобновилось.