Режиссер Александр Коберидзе рассказывает, как снял трехчасовой фильм на старенький мобильник
Уже в эту пятницу, 29 ноября, в кинотеатре «Москино Звезда» стартует кинофестиваль «Звезда. Панорама» — погружение в приятную кинематографическую ностальгию. Участником программы станет выпускник берлинской киношколы dffb, режиссер Александр Коберидзе: он представит фильм «Пусть лето больше не настанет никогда», снятый в уютном Тбилиси. Трехчасовую лавстори Коберидзе снимал на старенький телефон Sony Ericsson, который в этом году отметит 10-летний юбилей — а мобильные телефоны в наше время столько не живут. Кинокритик Максим Селезнев встретился с режиссером, чтобы расспросить о съемочном процессе, отсылках к живописи и тбилисских бездомных животных.
Годар выносил модели кинокамер, видеокамер и телефонов, на которые сняты его последние фильмы, в титры как действующих лиц, в одном списке с актерами и цитируемыми писателями. Как вы выбирали модель телефона для съемки? У нее есть какая-то особенная судьба или технические спецификации?
Эта покупка — чистая случайность. Мне нужен был телефон, чтобы слушать музыку. В магазине консультанты посоветовали: берите такой. Это был 2009 год. И раньше я никогда в жизни ничего не снимал, даже не делал фотографий: я понимал, что снимать — не мое. А с этого телефона впервые стал делать фотографии, они мне начали нравиться. Потом видео. Я показывал их своим друзьям, им понравилось тоже.
Значит весь фильм снят на личный телефон?
Да. После множества фотографий и видео вдруг появилась мысль: почему бы не сделать целый фильм? Подумалось: если не сейчас, когда же еще? Я начал проводить тесты, смотреть на результат на большом экране. Оказалось, что такая картинка работает и в кинозале.
Фильм, снятый на телефон, лучше смотреть на большом экране?
Думаю, да. Я сам ни разу не видел свой фильм на маленьком экране. И показывать его в кинотеатре очень важно, в том числе и из-за звука. Ну и к тому же в зале людей можно запереть на три часа.
Когда вы поняли, что будете снимать фильм на телефон, то сразу решили, что это будет именно лавстори? Есть такая интуитивная догадка, что современная история любви только и может быть снята на мобильный телефон. Как возник сюжет?
История появилась еще на втором курсе, тогда я делал учебный фильм. С тем же самым сюжетом, только действие происходило не в Грузии, а в Германии. Все аналогично: юноша и девушка влюбляются друг в друга, но затем девушка уезжает в Афганистан, и они расстаются. Потом я понял, что хочу сделать что-то вроде ремейка того фильма, но уже в Тбилиси. Оставить сюжет, но поменять все остальное.
Гомосексуальная линия появилась именно в новой версии фильма?
Да. Но тут мне было важно скорее проговорить, что любовь — это любовь, и она не может быть присвоена лишь одной частью общества. В большинстве фильмов эта тема сводится к артикуляции некой особенности, инаковости таких отношений. Мне же хотелось показать, что в них нет ничего особенного. Любопытно, что сейчас, когда многие посмотрели фильм, в том числе и в Грузии, на эту тему не говорит никто. По-моему, замечательно: тема однополой любви есть в фильме, но она не отвлекает на себя все внимание. А что касается лавстори и телефона, то даже не знаю… пару месяцев назад я снова снял фильм про любовь, уже не на телефон. И это было намного труднее. Сейчас я планирую съемку еще одной работы на телефон.
«Лето» — своего рода любовное посвящение Тбилиси. Притом в нем преобладают очень своеобразные планы и углы съемки, очень индивидуальные, связанные не с глобальным архитектурным восприятием города, а с очень личным, интимным взглядом на него. Что происходит с Тбилиси последние годы? Сейчас вы живете в Берлине?
Между Берлином и Тбилиси. И планирую целиком перебраться в Грузию. Тбилиси — город, изнасилованный новыми застройками, начиная с 1990-х. В том виде, в каком я его знал, города почти что не существует сегодня. Я по нему скучаю. Что ужасно печалит, ведь вот есть такое место, где я хочу жить, а его как будто уже нет. Поэтому мне хотелось запечатлеть оставшееся, что может исчезнуть окончательно через год или два. Уже сейчас дорогой мне город почти полностью скрыт за фасадами. На больших улицах ничего не осталось, может какие-то отдельные углы. Впрочем, не думаю, что это проблема только Тбилиси или Грузии.
По фильму такого впечатления не создается.
Из-за камеры: с ее помощью создается уют. Если снимать такой город на HD, то получается разруха, какой-то эстетизированный Восток, который так любят на западных фестивалях. А на этой камере получается по-другому, не как есть, но как хотелось бы, чтобы было. И ты не понимаешь: перед тобой новый или старый город. Кроме того, я старался находить особенные места. Целый год я гулял по Тбилиси, заглядывая во все дворы в поисках. Сперва очень злился, но затем злоба перешла в печаль и понимание, что еще можно что-то запечатлеть.
Съемка на телефон воспринималась как обретенная свобода?
Это были лучшие съемки в жизни. Можно было делать все, что только захочется и даже больше, никого ни о чем не спрашивая. Впрочем, я был осторожен со свободой. Я не хотел использовать камеру телефона как-то по-особенному. Да, с такой миниатюрной камерой легко вытворять что угодно, она может летать, может кататься по рельсам. Но я сразу решил просто ставить ее на штатив, использовать как стандартную камеру.
Сколько человек было в съемочной группе?
Нас было двое, я и ассистентка. И актеры. Часто я работал вообще один. Например, начинал снимать прямо в автобусе по дороге на площадку, в такси. Часто приходил на место съемки за два-три часа до актеров и просто снимал все происходящее. А когда актеры уходили, я оставался еще какое-то время, а затем возвращался на то же место еще два-три раза.
Микросюжеты из повседневной жизни параллельно с личной историей — кому-то становится плохо на улице, человек на заднем плане грабит банк — все это было прописано в сценарии заранее или найдено случайно во время съемок?
Некоторые постановочные сцены были написаны. Например, про ограбление банка я прочитал газетную статью о преступнике, который прятал пистолет в арбузе. Сценарий вообще был увесистым, хотя многое и добавилось впоследствии из случайных наблюдений за городом. Но мне до сих пор кажется, что если присмотреться, то постановочные сцены и даже просто люди, которых я лично поставил в кадр, заметны.
Один из сквозных сюжетов фильма, которому опять же уделено времени чуть ли не больше, чем основным героям, — что-то вроде личной жизни животных: бездомных собак, котов. Это действительно бездомные животные Тбилиси?
Я не планировал это заранее, просто во время съемок возникло сильное чувство, жалость к ним. Появилось понимание, что я не могу ничего сделать. Поэтому я решил, что создам хотя бы крошечное посвящение им внутри своего фильма. Конечно, они об этом не узнают, но я делаю то, что могу. Возможно, в будущем будет нечто большее.
Были ли у вас какие-то ориентиры в живописи во время съемок? Я спрашиваю именно про живопись, а не про другие фильмы, снятые на телефон, потому что, как ни странно, картинка в «Лете» заставляет в первую очередь рассыпаться в догадках, на какого художника похож тот или иной кадр: Клее, Кандинский, Дега.
Мне важно опираться на живопись при создании кино в большей степени, чем на литературу. Один из моих университетских преподавателей говорил, что живопись Возрождения намного ближе к кино, чем любой роман и сценарий. Я сохранил эту установку, и это заметно в моем фильме не только по картинке, но и по тому, как мало в нем повествования. Мне был важен ненарративный аспект — рассказать меньше, чем можно было бы.
Из мира кино я беру много и цитирую многих. Скажем, ночная езда на машине – это короткометражка Лелуша, а прощание героев после всего произошедшего я подсмотрел у Каурисмяки. Что касается конкретных отсылок к живописи, то при подготовке к съемкам я не задумывался о чем-то определенном, не пытался никого цитировать. Просто многие картины, которые ты видишь в течение жизни, затем остаются в тебе и проявляются в таких ситуациях. Начинаешь использовать их неосознанно. Сейчас, когда я смотрю фильм, у меня уже возникают ассоциации с конкретными живописцами, но мне как-то неудобно называть имена и сравнивать самого себя с кем-то из больших художников.
В фильме очень много совершенно разной по стилю музыки: классика, электроника, что-то вроде саундтреков советских фильмов, рэп. Один и тот же жанр очень редко повторяется дважды. Кроме того, единственный финальный титр — перечисление всех музыкальных композиций. Как получилось, что музыка стала настолько определять контуры фильма?
За время обучения в киношколе у меня накопилось слишком много идей, которые нельзя реализовать в учебных работах. Ведь приходится делать короткие метры, никогда не хватает времени или денег, вечно что-то мешает. А здесь, в силу особенностей камеры, внезапно оказалось, что можно делать все, о чем я мечтал последние 30 лет. Тот же самый эффект возник на монтаже. Много материала и никаких ограничений, что и в каком порядке использовать. Так что в «Лете» мне удалось реализовать все, о чем я думал многие годы. Какие-то задумки, нереализованные в других фильмах. И один из таких элементов — музыка. Я мог постоянно менять методы, подходы. Да, есть музыка, которая звучит как саундтрек из старого кино. Это музыка, которую я давно хотел использовать, но немного смещая ее значение, чтобы она зазвучала не так, как звучала тогда. Стала инструментом, направляющим внимание зрителя на самые простые и повседневные сценки. Я брал эффектную патетическую музыку, но включал ее в сценах, где камера смотрит на обычную собаку или случайного прохожего. Акцент на том, что такие простые вещи и есть самое важное. Важнее той же основной истории, сюжета, который я сочинил заранее.
В фильме звучит одна песня на русском языке — «Девушка из Нагасаки», известная в исполнении Высоцкого, будто бы блатная, но на самом деле написанная в 1920-е годы поэтессой Верой Инбер.
Ее поет мой берлинский друг, режиссер Антон Гонопольский. Как-то раз, сидя с приятелями, я стал снимать Антона с гитарой и на следующее утро обнаружил, что у меня записано около десяти песен в его исполнении. Потом я долго выбирал одну из них — и она мне так понравилась, что специально под нее я написал сцену с днем рождения. Но самое главное здесь — сам язык. И тот факт, что, несмотря на все политические проблемы, которые в фильме тоже проговариваются, остается дружба, и она неподвластна политической повестке. Так что сам голос Антона очень важен лично для меня.
Разные части фильма открывает воспоминание о русско-грузинской войне 2008 года. Несколько раз герой проговаривает одну и ту же фразу: «Война началась 8 августа и через два дня после ее начала я осознал, что она началась не два дня назад». Завершилась ли она по ощущениям ваших героев и жителей Тбилиси сегодня?
Она идет. Дело в том, что, пока война не затронет тебя лично, она происходит будто всегда в каком-то другом месте. Но она всегда есть. Когда война коснулась меня, для меня стали важны все войны. Поэтому теперь, когда я слышу о войнах, которые идут прямо сейчас, пока мы разговариваем, я уже не могу оставаться безразличным. Самое малое, что может сделать человек, — иметь позицию и понимать, что войска, которым мы платим свои деньги, воюют в конкретных местах. И в этом замешано почти все население планеты.
Что происходит с субтитрами в вашем фильме? Они почти никогда не передают прямую речь персонажей, а лишь в общих чертах поясняют содержание разговора.
Во многих сценах персонажи говорят слова, которые не были прописаны в сценарии. Это спонтанная речь, зачастую смешная, но непереводимая без потерь на другой язык. С другой стороны, сама мелодия голосов, их интонации важнее. Поэтому я решил пересказывать титрами только сюжетно значимые части, а остальное оставить как мелодию. У меня вообще трудное отношение с субтитрами — часто за их чтением мы пропускаем сам фильм. Я всегда ревную к ним, ведь получается так, что ты долго работаешь над картинкой, а затем ее как будто никто не смотрит.
Значит, в фильме еще больше юмора, чем я думал. Причем весь он ненавязчив, почти что спрятан, до конца не выдает в себе собственно юмор.
Большая часть шуток возникла во время монтажа. Бывало так: сидишь один, становится скучно, хочется сделать что-то веселое. Вообще же юмор всегда казался мне вещью предельно трудной.
Иногда в «Лете» комичное появляется уже на операторском уровне, из странных, будто слегка неуклюжих движений.
Тут какое-то ощущение легкости самой повседневности. Конечно, времена тяжелые. Надежды нет. (Смеется.) Но иногда устаешь от таких настроений и просто поворачиваешь камеру в другом нелогичном направлении и радуешься. Такие мгновения важны.