Было много факторов. Нельзя сказать, что это все из-за Саши Петрова. Наверное, хорошая литературная основа. У романа «Текст» есть своя фан-база, как и у Глуховского. Потом сработал фактор какого-то ощущения актуальности. Есть несправедливость, которая происходит с абсолютно любым человеком. На себя её может спроецировать фактически каждый, особенно после летних событий. Когда мы снимали фильм, он и тогда казался актуальным, а после лета стал еще актуальнее. Дело Голунова предало огласке ситуации полицейского беспредела, как та, что происходит с героем «Текста». Ну а дальше не знаю — наверное, зритель как-то откликнулся на честность, с которой мы пытались сделать это кино. Я хотел, чтобы фильм прочувствовали, чтобы зрители оказались как бы подключены к главному герою пуповинами и испытывали то же, что и он.

Это значит, что существует запрос на истории о маленьком человеке, который начинает противостояние с властью. Понятно, что Джокер создает культ, ведёт за собой толпу, а здесь это просто человек, который не готов мириться с несправедливостью и идет до своего собственного конца, невзирая на то, что по закону он заслуживает того, что с ним делается.

Не знаю, у меня нет данных, но мне много писали люди из провинции, что они ходили по два раза, по три, кто-то написал, что даже четыре. Для меня это удивительно, потому что я на такой фильм второй раз не пошел бы. Надо понимать, что это целый акт: надо встать, одеться, куда-то поехать, заплатить за билет. То есть потратить не два часа, а четыре.

Должно сойтись все, чтобы получились такие цифры, — фильм (подразумеваю все его составляющие), дата выхода, маркетинг, успешный актер. Зрители не просто должны ходить по несколько раз, они ещё должны говорить всем об этом. Всё это в случае «Холопа» сошлось.

В этом плане мы тоже попали в какие-то настроения. Если справедливости в жизни нет, то пусть она хотя бы в кино будет. Зрителям важно было посмеяться над этим зажравшимся мажором и почувствовать себя выше него. Там очень много построено на том, что он недалекий. А мы-то знаем… Мы, зрители, мы бы там точно раскололи всю эту операцию, а он не догадался, смешно же. Дурак… Очень много юмора на этом построено. Тоже фактор: зритель почувствовал себя выше и лучше.

Я думаю, что в идеальном мире, в работающей индустрии, когда у нас больше кинотеатров, больше средств и возможностей продвигать свои фильмы, конечно, можно этого и не делать. Если бы мог, я бы тоже не брал деньги у государства. Но это невозможно в нашей индустрии, которая еще пока не окрепла. В Америке нет господдержки, но там индустрия сто лет развивается. А нам с господдержкой и то непросто, все перебиваются, а без неё я не представляю, как было бы. Если бы мне сказали: «Отменишь господдержку или пусть получают?» Если бы я ориентировался на себя, я бы сказал, что могу отменить, но я понимаю, что тогда не будет фестиваля «Кинотавр», потому что его программу нечем будет заполнить.

Да. Я, например, понимаю, что без государственных денег мой фильм про последние дни жизни Есенина делать рискованно, потому что неоднозначно, что он будет коммерчески успешен. Я не могу сказать инвесторам, что он заработает миллиард, потому что не знаю этого. Когда есть господдержка, это уже подстраховка, значит, нужно будет не такой бюджет окупать, а в полтора раза меньше, это дает уверенность продюсерам и инвесторам.

Это вопрос воспитания сознательных граждан. Чем больше будет контроля над торрентами, чем меньше будет фильмов в бесплатном доступе, тем быстрее будут развиваться, соответственно, такие платформы. Зрителю нужно объяснить, что Netflix, например, имеет возможность производить фильмы вроде «Ирландца» и «Ромы», потому что у них громадная база, миллиард в месяц. И они позволяют инвестировать эту прибыль в контент для пользователя, чтобы он продолжал платить свои 12 долларов каждый месяц. А если в России человек поймет, что он, заплатив триста рублей в месяц, инвестирует в фильм, который через год посмотрит, и есть шанс, что фильм будет крутой, тогда, может быть, платформы будут развиваться стремительнее. Например, я купил подписку на «Дождь». Я мог её не покупать, так, посмотреть в интернете программы какие-то интересные. Это не значит, что я его смотрю постоянно, бывает, не смотрю месяц. Но я знаю, что люди стараются, вкладывают свои силы и деньги, не избалованы рекламами и так далее, и просто хочу их поддержать. То есть если люди поймут, что они свои деньги отдают, чтобы потом что-то взамен получить, то дела пойдут в гору. Надо, чтобы им кто-то объяснил эту схему, это важно.

Я хотел попробовать поработать в этом формате. Я вообще снимал этот фильм в двух вариантах. Он выйдет на тех же «Старте» и Okko в горизонтальном формате, а в Okko.Move — в вертикальном. Я подумал, у меня есть история, которая сработает и там, и там, и я её могу снять. Такое применимо не ко всем историям, но эта конкретная короткометражка идеально подходила к обоим форматам.

Это практически монофильм с Федором Сергеевичем Бондарчуком, который читает семиминутный монолог из пьесы Джорджа Бернарда Шоу «Человек и сверхчеловек». Суть этого произведения в том, что могущество человека измеряется в его способности к разрушению. Текст не был изменен, видно, что он старый, но смысл абсолютно сегодняшний, его мог бы кто-то прочитать в эфире как манифест. Мне кажется, на этом материале можно построить веб-сериал, история готова развиваться дальше. Тем более что в пьесе есть и другие монологи.

Да, почему нет? Я с удовольствием смотрю сериалы и могу представить, что какой-то из них я делаю. Сейчас разрабатывается несколько сериалов, и предполагается, что я буду их снимать. С сериалами всегда стоит вопрос бюджета: продюсеры хотят того же качества, как на HBO, при этом у них бюджеты, которых и на одну серию не хватит. Когда я с ними разговаривал, я понимал, что есть дисконнект; я-то знаю, как снимаются те сериалы, я знаю, сколько это стоит, а у них амбиции были те, а возможностей… Тут одним талантом не обойдешься.

Возможностей становится больше, снимать становится легче, графика становится дешевле. Хотя «Игру престолов», конечно, не снимешь. У нас все пропорционально, это рынок. Есть платформа, а есть канал, там понимают, что есть некоторое количество подписчиков, с которых канал получает прибыль. Значит, у него есть возможность вкладывать больше денег и получать от авторов более качественный продукт и, соответственно, привлекать больше подписчиков. У нас должна произойти та же схема, как на Netflix. Чем больше у каналов будет прибыли, тем они больше смогут позволить реинвестировать эту прибыль, делать качественные сериалы. Если говорить про бизнес, он работает таким образом. Меценатство — очень редкая вещь. На меценатство нельзя рассчитывать. Все мы знаем историю про то, как один меценат влюбился в одного конкретного автора, автору повезло, и он 12 лет снимал проект, не думая о деньгах. Но рассчитывать на меценатов для режиссера то же самое, что играть в лотерею.

Я очень давно хотел сделать о нем кино. Смерть Есенина — это тайна, покрытая мраком, это тянет на убийство Кеннеди. И где фильм про это? Почему его нет? В Америке давно бы уже сделали десять. Сериал меня не устраивал, поэтому я решил сделать свой фильм. Мы начали придумывать историю вместе с отцом (Алексей Шипенко, один из сценаристов «Родины» Петра Буслова. — Прим. BURO.), писали и переписывали.

Я уверен, что его грохнули. Если смотреть фотографии (посмертные), там совершенно очевидны признаки насильственной смерти, череп проломлен и т. д. Единственное, может, не надо спойлерить это.

В этой истории я не буду объяснять, почему он такой крутой. Презентация будет основана только на том, что это дико любимый людьми человек, который написал антисоветский текст и на которого сфабриковали 12 уголовных дел, и совершенно очевидно, что они ищут, как его грохнуть. Нельзя забывать, что советская власть тогда все-таки была неустоявшейся, был красный террор. А Есенин понимает, что круг сжимается, такой архетипический фильм-побег.

Во многом да.