Премьера недели: "Солнечный удар" Никиты Михалкова

В Москве состоялась премьера новой картины Никиты Михалкова "Солнечный удар". Режиссер снял фильм по мотивам двух, казалось, несовместимых произведений Бунина — одноименного любовного рассказа и "Окаянных дней"

Несмотря на то что премьерная кинолента позаимствовала название у виртуозного рассказа о любви, "Окаянные дни" одержали безоговорочную победу. Романтическая история, случившаяся в 1907 году, становится в 1921 своеобразным флешбэком офицера разгромленной белой армии. По словам Никиты Сергеевича, он шел к этому фильму 37 лет. В те годы экранизировать Бунина было практически невозможно: власти бы нахмурили брови, увидев в титрах имя писателя-эмигранта. 

Киносинтез двух произведений классика породил фильм-калейдоскоп. 1907 и 1921 сменяют друг друга, как слайды в старом проекторе. Режиссер избегает полутонов, предпочитая резкие контрасты. Эпиграфом к 1921 году могла бы стать первая строчка военной песни из фильма "Белорусский вокзал": "Здесь птицы не поют, деревья не растут". Небо над угодьями победившей революции исключительно серое — в тон потрепанным солдатским шинелям, всюду грязь, люди грубы — из колыбели Страны Советов веет холодом и могильной сыростью. Единственное яркое пятно — бог весть откуда забредший павлин — получает пулю от загулявшей солдатни. 

Напротив, над 1907 солнце заходит разве что для того, чтобы позволить влюбленным остаться наедине. Бодрый мотор жизнерадостно гонит белый пароход вперед по реке. Еще есть место безобидному веселью — шарфик главной героини устраивает погоню сродни "побегушкам" в финале шоу Бенни Хилла. Юмор в 1921 может быть только площадного толка — за него в ответе старожилы компартии, Землячка и Бела Кун.

Главный герой — и режиссер — задаются вопросом: "Как это все случилось?" Оказывается, виноваты не капризный фатум или деньги немецкого кайзера, а деталь и повседневность. Можно обвинять режиссера в наивности, толковать о титанических сдвигах истории, классовых противоречиях и прочих, в общем-то, верных вещах. Но искусству чужда стилистика научных талмудов. Кроме того, со школьной скамьи известно, что творчество Бунина — это искусство детали. Когда провинциальный мальчишка, прознав о теории Дарвина, спрашивает: "Это что, и я от обезьяны, и царь от обезьяны?" — отшучиваться нельзя. Пару лет спустя безобидный церковный служка может превратиться в чекиста, прогулочный пароход — в поржавевшую баржу. Скажут — отправляем на свободу. Окажется — на дно морское. "Вот вам карамелька. Прощайте!" — напишет героиня в прощальной записке. Кажется, истории, падкой на черный юмор, меткая фраза пришлась по душе.

Если в эпоху "Неоконченной пьесы для механического пианино" Михалков мог бы снять фильм о любви, то в наши дни — в свете последних работ и гражданской позиции режиссера — его героиней может быть только многострадальная Россия. Надо отдать должное решительности Никиты Сергеевича — он прекрасно знает, что слова "патриотическое кино" вызывают у значительной части российской интеллигенции "скрежет зубовный", мешающий трезво оценить художественную ценность. А казачий хор в титрах и премьеры в Крыму и Сербии ("а не в Брюсселе") этот скрежет только усилят. Но что бы подумал Бунин, доведись ему увидеть картину? Писателя, все творчество которого — даже "Темные аллеи" — пронизано тоской по родному краю, патриотизм бы вряд ли смутил.