7 февраля вышла последняя серия «Нового папы» Паоло Соррентино. До этого в 2019 Netflix выпустил фильм «Два папы» с Энтони Хопкинсом и Джонатаном Прайсом, который претендовал на «Оскар». О феномене популярности пап в кино — Ольга Шакина.
«Новый папа», 2020
Традиция новейшего кинопапства, полного милоты, началась не с торса Джуда Лоу: чуть меньше десяти лет назад каннская публика роняла слезу над конкурсной мелодрамой «У нас есть папа» Нанни Моретти — кардинал в исполнении Мишеля Пикколи сбегал из дворца, не в силах принять бремя тиары на седую голову, где с детства обреталась мечта стать актером. Вернуть его на престол удавалось неверующему психоаналитику: он задавал папе вопросы о маме, о детстве и заставлял конклав на ватиканском паркете играть в футбол.
«У нас есть папа!», 2011
Так были заложены основы нового канона. В нем предполагается трогательность оторванного от жизни понтифика (папа Пикколи теряется в городе, Франциск Джонатана Прайса в «Двух папах» не может заказать себе авиабилет), комическая пронырливость его помощников (у Моретти это деловитый польский Никулин Ежи Штур, у Соррентино таких уже пятеро — Войелло с компанией плюс пиарщица). Папство в этом каноне выдано как тяжелая, с трудом навязанная герою ноша, а яркий светский мир представлен как живительная сила, питающая изношенную монашескую веру.
«Два папы», 2019
Сегодня этот набор грозится выйти в такой же тираж, как рождественские комедии, а папа римский — добрый старик в красном — превращается чуть ли не в нового Санта-Клауса. Западные дети растут, но в стремительно меняющемся мире имеют все большую необходимость продолжать в кого-нибудь верить. Неслучайно и нетфликсовские «Два папы», и «Новый папа» Соррентино, и даже рижский спектакль «Белый вертолет», где подающего в отставку Ратцингера играет гигахаризматик Михаил Барышников, вышли в околоновогоднюю пору: зимние сказки о католических чародеях, ирония ватиканской судьбы.
Во всех трех свежих авторских поп-хитах о папах — второй части сериала Паоло Соррентино, фильме Фернанду Мейреллиша для Netflix, постановке Алвиса Херманиса в Новом Рижском театре, которая идет при традиционно забитых москвичами залах, — основой экшена становятся мировоззренческие дискуссии, и это вроде бы сомнительный для популярности компонент. Успех фильмов и спектакля частично объясняется тем, что богословские споры ведут настолько красивые и талантливые люди, что даже если бы они просто сидели и молчали, все равно от них было бы не оторвать взгляд (такая штука в системе Станиславского зовется тотальным актерским присутствием).
«Новый папа», 2020
Но есть и еще кое-что: главный герой споров, которые в лицах разыгрывают Энтони Хопкинс и Джонатан Прайс, Джуд Лоу и Джон Малкович, Михаил Барышников и играющий его секретаря Карпарс Знотиньш (заметная латвийская звезда), — религиозный консерватизм. Один из спорящих его олицетворяет, другой подвергает сомнению. Совершенно очевидно: эта тема сегодня у Европы болит и чешется так сильно, что выплескивается в массовую культуру. Папство — синоним консерватизма, которого взыскует подразочаровавшееся в прогрессе общество, это потенциальная скрепа для (вроде как) разваливающейся Европы, которой не хватает новой внятной концепции. Идея свободы не сработала — не попробовать ли идею несвободы? Именно такой интеллектуальный эксперимент и проворачивает Соррентино под видом пикантно богохульного аттракциона с красными сутанами, перемежающимися голыми телами, на самом нарядном в мире заднике. Герой его «Пап» — красавец Ленни Белардо с лицом и фигурой Джуда Лоу, несомненно, создан для безусловного поклонения. И чем дальше, тем опаснее он им распоряжается: во что выльется инспирированный им фанатизм, мы увидели в последней серии.
Соррентино — бывалый исследователь алгоритмов массового фанатизма и препаратор идолов. В своих фильмах он уже разбирал фигуры политиков (итальянские премьеры Джулио Андреотти в «Изумительном» и Сильвио Берлускони в «Лоро»), рок-звезд (некто похожий на Роберта Смита из The Cure, сыгранный Шоном Пенном в «Где бы ты ни был»), а теперь кардиналы в его фильмах — марионетки, которые в роскошных декорациях совершают механистические движения, обнажая механическое же бытование кумиров в современном как бы прогрессивном обществе. Запрос на нерушимые скрепы и формирующийся ему в угоду поп-канон с трогательными ребятами из Ватикана Соррентино уловил ровно в тот момент, когда оба начали набирать силу.
Мускулистый загорелый Пий XIII в белоснежных плавках, сперва унывавший на своем посту, потом возомнивший себя мессией и заставивший поверить в это весь земной шар, явился нам только затем, чтобы в последней серии «Нового папы» блистательно себя опровергнуть. Соррентино кропотливо сотворил нам кумира, ведь кто не полюбил Ленни в «Молодом папе» — у того нет сердца. А потом приложил нас оземь с нездешней силой, ведь кто не охренел от речи Брэннокса и сцены освобождения заложников в финальной серии «Нового папы» — у того нет головы. По большому счету с неокрепшим папским каноном и самой идеей нового уютного евроконсерватизма, с Европой, так сказать, поднимающейся с колен, Соррентино делает то же, что Владимир Сорокин когда-то сделал с советской имперскостью, только вместо фекалий у итальянца секс, наркотики и техно в саундтреке.
«Новый папа», 2020
Возникает закономерный вопрос — почему никто не проворачивает тот же фокус с разоблачением институциональной религиозности здесь, у нас. Есть живой, бодрый и популярный у небедной буржуазии Сорокин, вполне способный написать что-нибудь леденяще точное про РПЦ. Есть авторы, которые это уже делали, — например, драматурги Марина Крапивина и Наталья Милантьева, писательница Мария Кикоть, описывающие свой собственный опыт в российских монастырях. Есть известный богохульник Константин Богомолов, ставивший и Крапивину (пьеса «Ставангер» в Латвии), и насмехавшихся над монахом (в «Карамазовых» в МХТ старец Зосима не только гниет, но и ведет себя как сотрудник ФСБ). Для Богомолова, подарившего нашим мониторам «Содержанок», переход к духовной жизни россиян от светской будет более чем логичным: Соррентино, перед тем как сделать «Пап», тоже живописал дольче виту римских socialites.
Правда, страшно представить. Но кому теперь не страшно.