В «Новом издательстве» вышла книга Алексея Мунипова «Фермата. Разговоры с композиторами» — сборник бесед (и прилагающаяся аудиокомпиляция на Fancymusic) с 20 влиятельными авторами с постсоветского пространства. Академическая музыка по-прежнему кажется многим закрытым элитарным клубом; чтобы развеять это заблуждение, BURO. выбрало из книги отрывки, в которых композиторы разных поколений признаются в любви к группе «АукцЫон», детройтскому техно и азербайджанскому ретро, объясняют, какое влияние оказал на них японский нойз, Дюк Эллингтон и группа AC/DC и доказывают, что в мире «современной классики» есть место и клубной электронике, и видеоарту.
46 лет, Берлин
«Сейчас понятие „современная академическая музыка“, боюсь, уже почти ничего не значит. Прилагательное „академическая“ предполагает, что музыку исполняют филармонические музыканты в филармонии. Но это давно не так — и в смысле места, и в смысле исполнителей. Концерты часто проходят в каких-нибудь техно-клубах, где угодно. Саму музыку это тоже не определяет никак: сегодня на фестивале contemporary music может быть и импровизационная музыка, и фри-джаз, и электроника. И современный слушатель гораздо более подготовлен, он слышал и Эминема, и техно, и фри-джаз, для него разные формы музыкального синтаксиса — это норма.
В 2000 году я попал на полуподпольный концерт импровизационной музыки, где непонятные люди играли на непонятных инструментах, которые сами же и конструировали, — не то братство, не то секта... Это на меня произвело сильнейшее впечатление, потому что стало понятно, что эта музыка — в которой было много из джаза, в частности, — звучала живей и интересней, чем то, что делали в академических ансамблях.
Я и сам учусь быть открытым. Скажем, работаю с техно-музыкантом Паулем Фриком. Мы вместе как бы идем навстречу друг к другу в этой работе. И я чувствую, что это меня двигает дальше, чисто музыкально, у меня открывается какое-то новое представление о времени».
43 года, Москва
«В 2000 году мне позвонил Феликс Коробов, сейчас он дирижер театра им. Станиславского, а тогда был просто студентом, и предложил халтуру: сочинить и записать сто оркестровых сэмплов для популярной компьютерной программы Acid Loops по заказу компании Sonic Foundry. Я был на третьем курсе тогда. Они оплачивали оркестр и мою работу, а мне нужно было придумать сто оркестровых лупов в разных стилях — классика, модерн (что-то в духе Прокофьева и Стравинского), барокко, синематик и так далее. Кусочки от двенадцати секунд до трех минут, по полторы минуты в среднем. Это где-то два с половиной часа оркестровой музыки. За месяц. В общем, я взялся. Месяц не спал вообще. Денег мне заплатили мало, авторство мое нигде не указано, это и не подразумевалось, но свои сэмплы я с тех пор слышу постоянно — эту библиотеку до сих пор переиздают. Причем где угодно: в кино, на телевидении — в парфеновском „Намедни“, например; очень часто в техно, был даже какой-то техно-рэп-хит с моей партией гобоя. Однажды мне Феликс звонит и кричит: „Включай ТВ-6“, — я включил — а там какой-то итальянский фильм, саундтрек которого целиком, от начала до конца, сделан на моих сэмплах. В общем, я такой несостоявшийся миллиардер.
<...> Слава богу, сейчас не обязательно быть „таким“ или „другим“, наоборот, интересно, почему ты такой. [Интересно] абсолютно все, хоть постминимализм, хоть мое любимое детройтское техно. Меня не интересуют жанры, меня интересует момент выбора. Я много общаюсь со студентами, они пишут по-разному — и постминималисты там есть, и авторы какой-то абстрактной электроники, и танцевальной музыки. Разнообразие композиторских интересов сейчас колоссальное».
75 лет, Санкт-Петербург
«Мой давний друг, музыковед Марина Нестьева однажды услышала фрагменты шлягеров из моей киномузыки и призналась: „Не знаю другого человека, который мог бы писать на таких принципиально разных языках“. А я ей ставил танго, фокстрот, рок-музыку, джаз, духовой вальс... Когда я писал, например, блюз в „Рафферти“, помню, было мучительно, но невероятно сладостно. Я же никогда в жизни джазом не занимался, это очень энергетичная, съедающая с потрохами стихия. Представьте, я не знаю китайского, но мне надо заговорить на нем. Причем высказать то, что единственно важно. Я пробовал диско, рэп, босанову, фолк. Все было!
— Интересно, что ваша музыка то и дело попадает в самые неожиданные контексты. Вас сэмплировали Pet Shop Boys. На вас делал ремиксы Рикардо Вилалобос.
— Да, очень интересный молодой человек.
— Вы же знаете, кто это?
— Ну откуда мне знать! Фотографию видел.
— Это король мрачного немецкого минимал-техно, один из самых известных в мире диджеев.
— В общем, он и еще один хлопец сделали два диска ремиксов на музыку, выходившую на ECM Records, немецкого лейбла, с которым я сотрудничаю. Вообразите, треть этих дисков — ремиксы моих записей. Из всего гигантского архива лейбла! Вы представляете, сколько там всего вышло за эти годы? Но удивительней не это. Они же ничего не знают про эти сочинения, про их смысл. Они звуковики, клюют на звучание. Но выбрали ровно те моменты, которые были ключевыми — по тексту, по решениям, по сути. И ровно в эти узловые моменты они безошибочно — клюк! Ничего не утаить, получается».
87 лет, Аппен
«На меня громадное впечатление производили всякие архивные записи. Была такая серия пластинок — яванский гамелан, традиционная музыка Японии, Китая. Якуты, тувинцы. Или музыка пигмеев, например, гениальная. Джаз, конечно. Рок — нет, а джаз — да.
[В конце 1960-х] я совсем разочаровалась в электронике. Меня поначалу увлекла идея, что можно сочинять музыку, просто что-то нарисовав для синтезатора, то есть минуя исполнителей, — тогда это было актуально. Но аппарат оказался ненадежным, слишком многое зависело от пленки, динамиков, всяких случайностей. Поэтому я переключилась на живые инструменты, особенно на не самые традиционные — тар, тамбур, дудук. А электроника мне стала мешать. Я довольно рано поняла, что разбрасываться вредно. Надо выбрать что-то одно и углубляться. Обязательно надо себя в чем-то ограничивать».
73 года, Москва
«Это крохотный островок, все эти фестивали современной музыки, есть он, нет его... Мне гораздо комфортней с Леней Федоровым и „АукцЫоном“, с Сусловым из „Вежливого отказа“, с Волковым, Тарасовым. С ними-то у нас полный контакт. А композиторы — это секта такая, и публика у них сектантская. Я страшно завидую федоровской публике: приходишь — замечательные лица. На академических концертах такого нет».
83 года, Антверпен
«Я, видимо, очень везучий человек. Ведь если большинство моих коллег начинали с Баха и Шуберта, то я начал с Глена Миллера и Дюка Эллингтона. Меня абсолютно не интересовали ни Бах, ни Шуберт, ни Бетховен с Шуманом. Я к ним пришел потом, уже после своего романа с джазом».
49 лет, Санкт-Петербург
«Композиторы мыслят по-разному, и всегда интересно подсматривать за тем, из чего та или иная мысль сделана — заимствования чужих форм, работа с чужим материалом, работа с новыми медиа: видео, интерактивная электроника или экскурсы в специфические жанровые и субкультурные среды.
Типичный пример — немецкий композитор Александр Шуберт, который находится в постоянном диалоге с клубной электронной музыкой. Он берет шаблонные приемы из техно и начинает их кромсать, дробить, вставлять неожиданные паузы, так что образуется совершенно иной синтаксис. Танцевать под его музыку, понятно, нельзя, это очень своеобразный язык».
50 лет, Берлин
«Сейчас электроника в академической музыке встречается очень часто, причем в самых разных вариантах: она может, например, управлять живым звуком или какими-то объектами. А бывает наоборот — полностью живая партитура, которая исполняется на акустических инструментах, но производит эффект совершенной электроники, как в некоторых вещах Горацио Радулеску. [Часто встречается] работа с разными медиа, объединение музыки с видео. Включение в сам факт сочинения пространства, исполнителя как фигуры. Сейчас у всех в пьесах есть сэмплер со звуками, live electronics...»
49 лет, Москва
«Я точно знаю, что во мне есть не только Дебюсси и Стравинский, но и Pink Floyd, которых я полюбил еще в школе, и AC/DC, которых я до сих пор люблю, — ничто так хорошо не прочищает мозги. И джаз — на него меня подсадили выпускники джазового отделения Гнесинки, с которыми я вместе служил в конце 1980-х. Под их влиянием я так заслушался Китом Джарреттом, Майлзом Дэвисом и Четом Бейкером, что после армии оказался совсем далек от авангардной академической музыки и даже вместо консерватории отправился в Гнесинский институт на поиски отделения эстрадной или джазовой композиции. К своему удивлению, я его не обнаружил. Считается, что джазмены — сами себе композиторы, и им не нужны никакие отделения. Так что в консерваторию я поступал от безнадеги и безысходности».
47 лет, Москва
«Появился интернет, и я накачал себе всякого. Эван Паркер, Энтони Брекстон... А потом я наткнулся на коллектив AMM. Какая-то пиратская ссылка, странная обложка с машиной и гамбургером... Я скачал, и это мне снесло крышу в прямом смысле слова. Я был потрясен этой музыкой. Это как будто уже и не музыка. Я много чего слышал, но это была откровенно музыка с другой планеты. Мне бы даже в голову не пришло называть это музыкой. И уж тем более издавать на компакт-дисках! Там слуху просто не за что зацепиться. Невозможно выстроить хоть какую-то иерархию ценностей: это хорошо, это плохо.
Это была одна из их ранних концертных импровизаций. Очень радикальная: громко, много, долго и ни одного нормального звука — только нойз. Хотя тогда я уже слышал и японский нойз, и много чего. А потом я довольно быстро все это освоил, понял, что эта музыка мне гораздо интереснее, чем Булез и Ксенакис. Никто этой музыки не знает, никто ее не ценит, а она просто безумная! А следующим потрясением были японцы, [представители японской импровизационной и нойз-сцены] Сатико М и Тосимару Накамура. Полный шок».
63 года, Санкт-Петербург
— Есть музыка, в симпатии к которой вас сегодня сложно заподозрить, что-нибудь из разряда guilty pleasures?
— Дело в том, что мне нравится признаваться в своих guilty pleasures, а это портит весь эффект. Ну вот «Океан Эльзы» подходит?
— Не может быть.
— Да, я их обожаю. Вакарчук прекрасен, как... как Том Йорк. Люблю депрессивное искусство. Но я так редко слушаю музыку... Иногда хочется чего-то из детства. Знаете музыкальную комедию «Аршин мал алан»?
— Азербайджанскую, по которой фильм с Бейбутовым?
— Я несколько лет назад наткнулся на нее в ютьюбе, потом посмотрел еще турецкую экранизацию. Просто очень классно сделанная вещь.
<...> «Свинцовое эхо» [для голосов и инструментов] датировано 1991 годом, а начал я его в 1989-м. Я очень долго, можно сказать, мучительно его сочинял. Долго не мог начать, потом застрял где-то на середине... Однажды увидел по телевизору «Тихий дом» Шолохова, там на заставке звучала группа Laibach, такой мрачный перепев битловской «I Me Mine». И жесткое движение баса в этой песне помогло мне продвинуться дальше».
48 лет, Москва
«Я, хоть и учился на классического скрипача, все это ненавидел всей душой. Я сперва увлекался тяжелым роком, потом прогрессив-роком. И от академической музыки хотелось такого же драйва, а в классике его не так уж много. За исключением какого-нибудь Стравинского. Так что и с моим ансамблем „4'33''“ мы двигались в сторону энергичной музыки, которую можно было бы сыграть в клубе».
53 года, Москва
«Когда я учился в Гнесинке, я интересовался буквально всем, что было за пределами стандартной программы. Больше всего — роком и джазом. В первую очередь — King Crimson, Yes, Genesis... И электроникой — Клаус Шульце, Tangerine Dream.
Мы живем сейчас, а не в XVI веке, и у нас совершенно другой опыт — слушательский, исполнительский, сочинительский. Даже руки, которые играют на рояле, — это не те руки, которые играли на старинных клавишных инструментах. В их физическом опыте есть и джазовый пианизм, и рокерский, и нью-эйджевый, и минималистский, и авангардистский. А все вместе оказывается конструктором, из которого я собираю свое сооружение.
Рок-музыка — это ценнейшая музыкальная традиция. Звукоизвлечение, культура прикосновения к инструментам, звуки гитар и примочек, клавишных — все это складывается в свой канон. И молодые группы в него что-то привносят, а что-то просто повторяют, не считая, что копируют. Как и положено существовать в традиции».
Выбор редактора
Подборка Buro 24/7