Музыка вне трендов, но обязательная к прослушиванию
Сергея Сироткина, работающего под сценическим именем Sirotkin, формально можно приписать к той же сцене, в которую входят раскрученные кумиры молодежи — певица Гречка и группа «Пошлая Молли», но его музыку при всем желании сложно отнести к вновь всплывшему понятию «новой русской волны», некогда так любимому журналом «Афиша». В творчестве Сироткина очень сложно обнаружить приметы музыки нынешнего времени: основной инструмент — акустическая гитара, электронные партии — сдержанны и не перетягивают на себя внимание слушателя. И это все равно берет за душу. Такому музыканту, как Sirotkin, и без танцевальной хаус-бочки и броского имиджа есть что сказать. 4 июля Sirotkin презентует свой новый альбом «Эхопарк» в клубе «16 тонн», и Buro 24/7 заранее встретился с музыкантом и попросил рассказать о своем творчестве, дружбе с Гошей Рубчинским и неожиданном выступлении с Дэмьеном Райсом при полном зале в Crocus City Hall.
В раннем детстве я очень любил Майкла Джексона. Я покупал аудио- и видеокассеты, старался разучить все танцы и полностью имитировать движения. Вокал меня интересовал меньше. Тогда визуальная часть была мне гораздо ближе, чем музыкальная. Я хотел быть полностью Майклом Джексоном. Для меня это была идеальная картинка.
Кроме него мне нравилась Nirvana. С ними была связана моя вторая музыкальная странность. Мы со старшим братом брали бадминтонные ракетки, коробку от синтезатора, подушки, фломастеры и устраивали импровизированный концерт. Ракетки были гитарами, подушка и коробка — барабанами, а фломастеры — палочками. Мы ставили кассетную камеру и могли
сыграть якобы вживую весь концерт, при этом периодически меняясь — кто барабанщик, а кто Курт Кобейн.
Потом музыка ушла из моей жизни на несколько лет. С 15 до 20 лет я практически каждый день катался на BMX, участвовал в соревнованиях, в показательных выступлениях. Это было блаженное и очень веселое время. Велосипед мне нравился возможностью самосовершенствоваться. Я учил все новые и новые трюки и мог потратить целый день, чтобы сделать наконец нужное движение. Кататься можно было и с друзьями, и одному, если все тебе надоели. Когда это происходило, я шел на улицу с велосипедом, вставлял наушники и создавал себе любое настроение музыкой, так мог кататься много часов. Для меня это было такое медитативное состояние.
Полноценно вернулся к музыке я уже после 20 лет. У нас с братом была группа, мы написали несколько песен, которые успели оценить на известном лейбле, но через некоторое время все сошло на нет. Уже тогда я понял, что мне хочется заниматься музыкой, но не знал, как можно делать все одному. Тем не менее стал потихоньку пробовать, писал какие-то песни на английском, начал выступать. Эти записи до сих пор лежат где-то глубоко в интернете.
Первый альбом вырос из моих старых песен, переведенных на русский. Я показал нескольким друзьям новые версии, и все сказали, что это звучит гораздо интереснее. Я понял, что могу точнее и лучше выразить себя на русском. Была какая-то эйфория от осознания того, сколько мне доступно слов и как я могу их комбинировать. Даже те словосочетания, которые казались негармоничными и резали слух, все равно вызывали больший отклик, чем их английские аналоги. Хорошая реакция на альбом не стала для меня неожиданностью. Какие-то песни я выкладывал раньше и получал в основном положительные отзывы. Даже если бы новый материал никому не понравился, я бы все равно продолжал писать песни.
Мысленно я довольно часто возвращаюсь в свои светлые детские воспоминания. Неприятные проявляются реже. Память работает так, что темные и мрачные ощущения стираются. Все, что остается — это такое безмятежное, детское состояние, когда у тебя очень много времени, тебе некуда торопиться, от тебя никто ничего особенного не ждет. В творчестве я стараюсь возвращаться к этим ощущениям.
Некоторые мои песни о состоянии одиночества. В них я пытаюсь дать понять, что ощущение того, что мы одни, — ложное, что разные люди гораздо больше похожи друг на друга, чем кажется. У всех одни и те же проблемы, страхи, и все смотрят на мир по-хорошему одинаково. Нужно лишь осознать это и через взаимную поддержку попытаться преодолеть наши общие проблемы.
Когда я пишу песню, то обычно начинаю с того, что сажусь с гитарой, наигрываю несколько аккордов по кругу и напеваю разные мелодии. Ту, которая покажется мне удачной, я пишу на диктофон. Через несколько часов вернусь к ней, и если она мне опять же понравится, то продолжаю с ней что-то делать. Текста на данном этапе еще нет. Мелодии я придумываю на «псевдоанглийском» и так могу написать целую песню — куплеты, припев, бриджи, если нужно.
Когда общий костяк песни готов, я пытаюсь понять, какое ощущение у меня от его прослушивания. После этого я пишу текст, который должен укладываться в настроение, заданное изначально. Когда есть текст и песня, которую я смогу спеть под гитару, я сажусь за ноутбук. Начинаю чаще всего с барабанов, потом добавляю синтезаторы, эффекты, а дальше от случая к случаю. Мне нравятся песни, которые я написал, но это далеко не предел того, что я могу и хочу. К своему творчеству я вообще отношусь довольно критично.
Конечно, хочется, чтобы больше людей узнали о том, что я делаю. Было бы здорово собирать на концертах больше тысячи человек. Может быть, в том числе и для этого я со временем немного изменю свою музыку. У меня уже есть несколько мыслей, но я пока не до конца определился с жанром. Хочется делать что-то более динамичное, с живыми инструментами, доброе и энергичное.
Мы с Гошей познакомились больше 10 лет назад, мы жили в одном районе. Это было как раз то время, когда вся наша компания каталась на скейтах и BMX. Гоша приходил сюда фотографировать, общаться с ребятами, и через общих друзей мы познакомились. Когда мы только начали общаться, он еще ничего серьезного не создавал, хотя я мог и не знать об этом. Только через некоторое время он стал фотографировать, рисовать, показывать наброски, но тогда я еще не думал, что он будет серьезно заниматься одеждой.
Гоша — эмоциональный, тихий и добрый человек. Он, как и я, любил новую музыку, книги, артхаусные фильмы. С ним было приятно и интересно об этом говорить. Несмотря на то что о кино и музыке мне много рассказывал старший брат, в эрудиции я проигрывал Гоше. Он старался отовсюду получать новую информацию — закупал западные журналы и вообще был очень любознательным.
Я не могу сказать, что у нас с Гошей близкая дружба, скорее хорошее приятельство. Мы никогда постоянно и часто не общались, а сейчас и вовсе видимся очень редко. У него очень мало свободного времени. Общаемся мы в основном в переписке. Тем не менее я всегда показываю ему новые песни. Иногда он приходит в гости, и я играю наброски, которые недавно сочинил. Гоша — один из тех людей, кто может правильно оценить песню с точки зрения эмоций и атмосферы еще на ранней стадии. Я чувствую гордость за то, что он так повлиял на западную культуру. Мы заходим в магазины одежды и видим, что множество вещей списано с его старых коллекций, что многие мировые бренды начали использовать кириллицу. Для меня тот факт, что я с ним знаком лично, по-прежнему кажется удивительным.
Когда мне предложили сыграть на разогреве у Дэмьена Райса, я и не думал, что буду петь с ним на одной сцене. Мое собственное выступление прошло не очень удачно. Меня выпустили рано, когда люди еще бродили по темному залу в поисках своего места, в этой обстановке хаоса и приготовления к основному действу петь было непросто. После этого я за сценой встретился с Дэмьеном. Он сказал, что песни ему понравились и ему жаль, что было не так много зрителей. И он предложил в конце концерта выйти к нему и спеть что-нибудь вместе. Я был сильно удивлен и, конечно, сразу согласился. Мы стали думать, что бы нам исполнить, и решили, что это будет «Hallelujah» Леонарда Коэна.
После этого концерт я практически не смотрел, вместо этого перечитывал текст песни в телефоне. В ней было аж семь куплетов. Слава богу, что в итоге мы решили спеть только три. Было приятно чувствовать, что Дэмьен хотел меня поддержать. После концерта я попросил его сфотографироваться вместе. Он сказал, что не очень это любит и предложил взять гитары и вместе поиграть на улице. Было холодно, около 10 градусов, но мы сели на бетон прямо у входа. Люди, выходившие из зала, заметили нас и выстроились в круг. Дэмьен играл с не меньшей отдачей, чем на концерте, а мне было неудобно, потому что я не знал аккорды. Приходилось подсматривать, что он играет, и пробовать повторить. Подпевать я даже не пытался. До концерта я не слышал практически ни одной песни Дэмьена.