До встречи, майор Том

Вчера, 10 января, ушел из жизни Дэвид Боуи. Во всем мире из колонок вместо тишины доносятся главные и любимые его композиции, неожиданно объединившие миллионы в общем порыве. Для каждого Боуи свой и одновременно — один для всех. Вспоминаем великого музыканта

В повести Валентины Осеевой «Динка» есть эпизод, в котором Киев, где живут на тот момент главные герои книги, жена и дочери скрывающегося от властей революционера, узнает о смерти Льва Толстого: свежий выпуск газеты окаймлен траурной рамкой, люди кучками собираются на улицах и передают из уст в уста грустную весть, дети плачут навзрыд. Огромная страна, раздираемая политическими и идеологическими противоречиями, объединяется в неподдельной, глубокой скорби.

Примерно то же самое произошло сегодня, когда миру сообщили, что не стало Дэвида Боуи — человека, который больше, чем кто бы то ни было, заслуживает звания поп-иконы. И хотя кучкуются теперь люди вокруг некрологов в Facebook, а траурной рамкой окаймлены фото в Instagram, общая печаль по-прежнему искренна. Память музыканта почтили все: от Моби и Канье Уэста до Дмитрия Маликова и Ефима Шифрина. А вместе с ними — сотни тысяч мальчиков и девочек, юношей и девушек, мужчин и женщин, бабушек и дедушек, у каждого и каждой из которых в жизни был хотя бы один момент, когда песня Боуи спасала, поднимала со дна, возвращала веру в себя и в то, что все — не зря.

Да, в большинстве случаев то был Space Oddity — самый, пожалуй, известный трек музыканта. Или Life On Mars?. Ну и вообще, будем честными: значительная часть тех, кто сегодня оплакивает Боуи, имеет весьма смутное представление о становлении его таланта, о десятках жанров, которые он смешал в своей музыке, доводя любой из них до неоспоримого идеала, о грандиозной творческой эволюции, пройденной им за полвека карьеры. Но ведь маленькая героиня упомянутой книги Осеевой тоже плохо была знакома с работами Толстого и думала, будто он «"Ваньку Жукова" написал», и это отнюдь не обесценивало ее слез.

«У каждого и каждой в жизни был хотя бы один момент, когда песня Боуи спасала, поднимала со дна, возвращала веру в себя и в то, что все — не зря»

Горечь утраты ощущают и те, для кого Боуи — автор революционного альбома Let's Dance, объединившего блюз-рок с танцевальной эстетикой, и те, кто знает его лишь как бесполое рыжеволосое существо с молнией на лице, смотрящее с плакатов и футболок. Феномен Дэвида Боуи как раз и заключается в том, что оценить размах его гения можно по одной лишь песне, по одному изящному жесту его бледной руки, по одному взгляду на острый профиль Зигги Стардаста. Импакт-фактор музыки Боуи грандиозен не только потому, что она написана и сыграна искусно, умно, тонко, оригинально. Музыка Боуи — больше, чем просто музыка. Это особая философия, чьим краеугольным камнем стала абсолютная свобода.

Что бы там ни говорили певцы, писатели, художники, главная цель, которую они преследуют на протяжении жизни, — сполна выразить себя в нотах, словах, линиях, не дать своему дару умолкнуть. Для многих творцов самовыражение становится дорогой сложной, полной препятствий. Боуи же прошел по ней играючи, пружинистой походкой, в лаковых сапогах на платформе — вовсе не в силу череды удачных стечений обстоятельств. Просто он с самого начала разрешил себе быть свободным от любых ограничений, которые накладывает на человека не столько общество, сколько он сам.

«Феномен Дэвида Боуи как раз и заключается в том, что оценить размах его гения можно по одной лишь песне, по одному изящному жесту его бледной руки, по одному взгляду на острый профиль Зигги Стардаста»

Броский макияж Боуи использовал не для того, чтобы скрыть истинное лицо: напротив, таким образом он обнажал свою душу, стремился заразить аудиторию идеей о том, что человеческая сущность непостоянна, многослойна и ее проявлений не нужно бояться, а тем более — стесняться. Сегодня тебе хочется быть инопланетянином, завтра — супергероем, послезавтра — чинным мистером в смокинге. И что с того? Главное, будь честен с самим собой.

В этом смысле параллель между Боуи и Толстым не кажется такой уж случайной. Человеческая жизнь — постоянное бегство от себя. Боуи и Толстому хватило смелости заглянуть в лицо своим желаниям и страхам, понять их, осмыслить, облечь в вербальные и невербальные символы. Ежедневная, глубокая, сознательная работа над собой привела к тому, что Толстой в последние годы окончательно выбрал путь аскезы, смирения, ограничения. Боуи же, напротив, напоследок решил доказать, что никаких границ не существует, и превратил свой уход в произведение искусства: лежа на смертном одре, снял жутковатый клип (видео на композицию Lazarus. — Прим. Buro 24/7), выпустил очередной великий альбом, отпраздновал 69-летие — и спокойно умер в кругу семьи, огорошив поклонников тем, что Lazarus не казался, а на самом деле был реквиемом.

Мы так горько плачем сегодня, потому что нам кажется, будто вместе с Боуи умерла не только музыка, но и свобода. Если образы Боуи многим могут показаться странными, избыточными, непонятными, то ценность свободы очевидна почти для любого. Поэтому смерть певца объединила вокруг себя такое количество разных людей. Пусть же им послужит утешением мысль о том, что все творчество Дэвида Боуи — вечно живое доказательство того, что человек по определению свободен от гнета времени, пространства, сексуальности, гендера, общественного мнения и, наконец, смерти.

Так что будем считать, что майора Тома просто-напросто больше ничто не держит на этой скучной планете и он отправился в открытый космос: петь Space Oddity дуэтом с астронавтом Кристофером Хэдфилдом, узнавать, есть ли жизнь на Марсе, и танцевать на звездах.