Кто такой Вирджил Абло?

— А потом случился следующий переход.

— Да. Я работал, и вдруг совершенно неожиданно мне позвонил Канье Уэст. Он сказал: «Привет, я слышал о парне из Чикаго, который понимает в дизайне, музыке и культуре». И после двух лет работы в архитектуре, разных маленьких фирмах и строительства домов я стал его креативным директором — на целых 14 лет. Это был отличный опыт — применять на практике то, чему научился. Канье говорил, что когда становишься настолько знаменитым, ты привратник с ключами от всего мира.

— Ему о тебе рассказали?

— Да, сказали: «Есть кое-кто, кто мыслит так же, как и ты». Чикаго — это большая деревня. Люди, с которыми ты вырос, всегда поддерживают связь. Один молодой профессор научил меня работать во всех основных программах: Photoshop, Illustrator, AutoCAD, 3D-визуализации, 3D Studio Max. Потом я просто применил эти навыки в моде. Когда Канье как-то раз сказал: слушай, мне нужно, чтобы ты разработал дизайн того-то, — я подумал, что раз могу спроектировать здание, то с этим справлюсь. А когда он сообщил, что собирается строить павильон для демонстрации своего фильма в Каннах, я предложил обратиться к бюро Рема Колхаса OMA. Так все и началось.

— Как именно называлась ваша должность?

— Вообще креативный директор, но я называл себя ассистентом. Он был во главе, а я за ним следовал. Или я делал рисеч, чтобы подвести теорию искусства или архитектуры под его проекты. 14 лет я мотался по встречам по всему миру.

— Вы были креативным директором не только для него,
но и для его бренда?

— Именно так. Он иногда шутил надо мной и называл Стивом Джобсом, потому что у меня всегда было длинное точное объяснение для любой мелочи. И это добавляло основательности тому, что он делал. Мы и по сей день с ним близки. Я бы так и занимался архитектурой, если бы не встретил Канье.

— Эта встреча была судьбоносной?

— Да. Я на четыре года младше Канье. То есть принадлежу к поколению миллениалов, и меня интересует миллион всего. Я решил сконцентрироваться на собственном проекте, который бы не рассматривал искусство, архитектуру, музыку и моду как отдельные дисциплины, а как бы соединял их зигзагообразными линиями. Я работал одновременно с Канье Уэстом, Бейонсе, Джорджем Кондо, Ванессой Бикрофт, Дженни Холзер. Так и появился Off-White™.

— Но у вас до этого был собственный модный бренд Pyrex 23…

— Я на протяжении десяти лет не сделал ничего, что было бы целиком только моим, поэтому решил снять собственный фильм в Нью-Йорке. Он назывался «A Team With No Sport». Я пригласил ребят из Гарлема в центр Soho и создал бренд из одежды, которую сам не делал. Я взял вещи Ralph Lauren и напечатал на них принты: «Караваджо» спереди и «Pyrex 23» сзади. «Pyrex 23» — это поэма из двух строк о том, как выжить на районе. Преуспеть можно, только если круто играть в баскетбол, а 23 — это как раз номер Майкла Джордана, — или с помощью «Пайрекса», посуды, в которой варят крэк. Я создавал этот проект как произведение искусства, а на стене — тег, написанный моим другом, художником Джимом Джонсом, на видео он в пикселях. Он как современный Баския. Музыка на фоне — «Heart and Soul» группы Joy Division. Это своего рода наслоение. Из-за того что я черный, от меня ожидают, что на саундтреке будет звучать хип-хоп, но я всегда обращаюсь к нишевой европейской музыке, чтобы смешать культуры и получить нестандартный результат. Это расширяет аудиторию. Шестиминутное видео, которое я снял с другом, стало супервиральным. Мы продавались в Colette. А ведь одежду я даже не производил — это были вещи других брендов. Но работа получилась выдающейся.

— А есть ли манифест?

— Да. Его можно почитать онлайн. Он о роскоши, потому что мои вещи относятся к люксовой ценовой категории. Off-White™ действует как бренд сегмента luxury, но по духу он связан с расовыми вопросами, молодежной культурой и глобализацией.

— Это то, что Дэвид Аджайе назвал бы «новым этичным люксом»?

— В каком-то смысле. Я думаю, что есть пропасть между поколениями: молодежь пытается понять тех, кто сейчас находится у руля. Некоторые модные бренды вообще не коммуницируют с молодым поколением.

— Какой средний возраст ваших клиентов?

— От 18 и до Селин Дион, то есть около 50. Я изначально сделал ставку на молодое поколение, которому так пытаются угодить модные бренды, и его круг интересов. Я оперирую огромной базой знаний, которые я в себя вобрал и к которым отношусь особенным образом. Off-White™ — это я, черный художник, замаскированный под модный бренд, замаскированный под диджея, или как еще там меня называют. Я сам задаю себе курс, используя собственный бренд для того, чтобы делать особенные проекты.

— Можете привести несколько примеров таких проектов?

— Диагональные линии в лого моего бренда очень похожи на работу дизайнера Питера Сэвилла и Бена Келли, архитектора, который спроектировал клуб Haçienda в Манчестере. Я заказал у него передвижную версию Haçienda. Этот проект является собственностью Off-White™, но когда дело касается выбора музыки для выступлений, мы работаем вместе. Мы дебютировали в Майами в конце прошлого года, потом нас пригласили в Open Eye Gallery в Ливерпуле, а в ноябре мы будем в музее Somerset House в Лондоне.

Другой пример — проект с художницей Дженни Холзер. Эта история произошла всего две недели назад. Я из Чикаго, родины «Черных пантер» и настоящей социальной ответственности. А на спине курток Off-White™ написано «white», так же как раньше «Pyrex», — слово из пяти букв в том же шрифте, только другое. Слово можно оценивать, исходя из цвета, которым оно написано. «White», написанное черным или красным, — как картины Джаспера Джонса — могут нести разный смысл в зависимости от цвета. Я применяю эту концепцию в отношении одежды. Она во многом про реалии городской жизни. Я работаю с людьми, о которых я могу рассказать своему поколению. Это возможность для подростка узнать, кто такая Дженни Холзер, потому что мир искусства далек и закрыт от них.

Я отправил сообщение Дженни Холзер; она уже слышала про Off-White™, мы пообщались и потом за три месяца сделали вместе коллекцию. Когда я упоминаю Дженни Холзер в соцсетях, я знаю, что ребята моментально погуглят ее имя и оно станет частью их словаря. Что произошло с развитием социальных медиа, так это то, что мы все стали единым целым. Я могу поехать в Японию и встретить там парня, который выглядит так же, как мой друг из Нью-Йорка, потому что они следят друг за другом, и таким образом происходит обмен. В этом и заключается сила социальных сетей.

— Что еще?

— Я получил письмо от Майкла Дарлинга, куратора Музея современного искусства в Чикаго. Состоится выставка о моей роли в актуализации молодежной культуры. Не так много людей, у которых за плечами целый ряд проектов на стыке разных сфер: искусства, музыки, моды, культуры. А у меня 14-летний опыт реализации провокационных проектов. Выставка пройдет в чикагском Музее современного искусства в 2019 году.

— Выставка будет ретроспективная?

— Не совсем. Там будут и новые работы. Я покажу все основные проекты и коллаборации с разными художниками за 14 лет работы с Канье Уэстом и мои собственные проекты, которые никогда раньше нигде не выставлялись. У выставки будет единая идея, которую я представлю с помощью целого ряда проектов.

Знаете, я понял, что архитекторы никак не связаны с молодыми художниками вроде музыкантов и актеров, то есть людьми, которые непосредственно вовлечены в культуру. Поэтому я решил создать модный бренд, который все это объединит. Когда я проектирую свои магазины, я строю их в постмодернистском стиле. У меня есть теория, что они не должны быть похожи друг на друга — в противоположность Starbucks, McDonald’s и Louis Vuitton, где вы всегда видите одно и то же.

— Мода открывает вам двери ко всему остальному, что вы делаете?

— Да, именно так мы начали сотрудничать с IKEA. IKEA работала с ограниченным числом партнеров, и сейчас они поняли, что компания достигла таких масштабов, что готова к специальным проектам. Маркус [Энгман], креативный директор, связался со мной и спросил, над чем я хотел бы поработать, и я сказал — над первой квартирой миллениала. Это ведь пост-Tumblr-поколение — мы постоянно выкладываем фотографии в социальные сети, чтобы продемонстрировать свой вкус. Но кто-нибудь разве придумывает дизайн для поколения, которое понимает, что такое искусство и для которого важны эстетические ценности?

Мне очень повезло, что у меня есть возможность бывать в домах очень обеспеченных людей, у которых дома коллекции произведений искусства музейного уровня, но в то же самое время у меня есть друзья, которые для своей первой квартиры покупают стулья из IKEA. Зашел я как-то раз к знакомому в Мехико — и у него там Стерлинг Руби, Джеф Кунс. И это чей-то дом! И когда я туда пришел, у меня возникло ощущение, что я могу в носках идти за хлопьями на кухню, хотя при этом нахожусь в окружении всего этого искусства. И я подумал: вот что мне позволит сделать этот проект с IKEA, передать схожее ощущение поколению, которому оно нужно. Этим я и занимаюсь. Уже написал 80-страничную книгу о проекте. Теперь вы можете представить, как меня вдохновила эта идея. Пока что в моей голове он готов только наполовину.

У меня был проект квартиры для богатого человека, и я оформил его в виде каталога — как это обычно делает IKEA, когда указывает стоимость рядом с предметом. И вот сегодня этот стул стоит 60 000 долларов, а изначально был спроектирован для школы и вообще ничего не стоил. Я всегда в начале проекта ищу четкое понимание, почему что-то имеет значение, как в случае с культурными истоками этого стула. И тогда я обычно придумываю простое решение с каким-то интересным поворотом.

— Я слышал, что вы произвели революцию в модном мире не только с художественной точки зрения, но и с экономической.

— Люксовый сегмент работает определенным образом: «вот, сейчас мы продадим вам эту мечту». Как в рекламе украшений De Beers, например, или одежды, которую пока не можешь себе позволить. Вы смотрите и хотите стать частью этого.

У поколения ваших родителей был только один пиджак, один комплект одежды. А у нынешнего — по 12 худи и 12 футболок; а покупка одежды — это спорт, они покупают и перепродают ее. Так Zara и H&M зарабатывают деньги на вторичной моде. А мне хотелось сделать бренд в люксовом сегменте, но в молодежном стиле, в духе уличной моды. А потом я разработал модель дистрибуции. Бренд принадлежит мне на 100%, поэтому нет необходимости с кем-то делиться, чтобы получить то, что я хочу. Мне захотелось продаваться в каждом магазине, где представлены Margiela, Prada и так далее. Таких магазинов 260 мужских и 250 женских, и в них приходит молодое поколение клиентов. Уровень наших продаж подтверждает состоятельность моего замысла.

Проект с IKEA представляется мне очень масштабным; для меня в нем архитектуры больше, чем в самой архитектуре. Я подошел к фундаментальной работе над предметным дизайном в эпоху, когда миллениалы хотят платить меньше, а IKEA весь свой бизнес построила на разработке качественного дизайна, который доступен по всему миру.

Одна из важных составляющих моего подхода к работе — показывать сам процесс.
Мне хочется, чтобы наши интервью становились своего рода опубликованным исследованием, манифестом. Работа над дизайном начинается с этого разговора. Через 30 лет мы сможем восстановить проект по этому разговору. Вот это меня и мотивирует. Подумайте только, читатели смогут понять свою эпоху в ретроспективе.

Часть вторая
Empty Gallery,
Нью-Йорк 28 июля 2017 года

— В августе я открываю здесь на Mercer Street собственный магазин Off-White™. И у меня сразу возник целый ряд вопросов по части арт-дирекшена. Круто ли для нового, молодого бренда, который бросает вызов миру люкса, иметь собственный магазин? Ответ — нет. Открывать магазин в 2017 году — это немного заносчиво. Люди могут купить все онлайн. Клиенты делают свой выбор в digital.

— Получается, необязательно иметь магазин?

— Нет. Поэтому я решил открыть галерею; она называется Empty Gallery.

— То есть это не магазин, это галерея?

— Пространство брендировано вдоль и поперек, но это не магазин Off-White™. Я нашел на Mercer Street помещение со сгоревшим вторым этажом и, соответственно, высокими потолками и превратил его в галерею кубической формы с белыми стенами. На входе установили гаражную дверь. В первую очередь в пространстве появились произведения искусства, а потом уже одежда — иерархия именно такая. Мы провели опрос на улице и получили представление о культуре шопинга, характерной для этого района. Если десять лет ходишь мимо одного и того же магазина, зачем тебе туда заходить? В моем понимании мой бренд — из диджитал. Он пришел из Instagram. Люди знакомы с его визуальной составляющей, но они никогда не видят одежду вживую, и именно эту возможность я им предоставил в магазине. Там отличный саунд-дизайн и арт-дирекшен, а первую инсталляцию я подготовил сам.

— А как насчет одежды?

— Одежда представлена, но это вторично. Я особым образом спроектировал полки и продумал размещение товаров. Вы оказываетесь в особенном мире, где, кроме всего прочего, есть еще и одежда.

— Это первый магазин-немагазин. Он завтра открывается? Я буду в Лос-Анджелесе.

— А я в Монтоке. Меня даже не будет на открытии. Я здесь работаю над этим и еще
над несколькими проектами, у меня запланированы встречи. Город сейчас заряжен энергией.

— Вы чувствуете, что здесь сейчас сконцентрирована энергия?

— Да, чувствую. Многие творческие молодые люди, которые сделали Нью-Йорк, переехали в Лос-Анджелес, поэтому город сейчас переживает креативную засуху, но есть творческие люди, которые принялись за дело. После окончания хайпа вокруг Лос-Анджелеса, здесь стали происходить интересные вещи.

— Вам кажется, город оживился?

— Он очистился. Стали заметнее люди, которые всматриваются в суть вещей, ищут уровни 2.0 и смотрят на последствия влияния молодежной культуры. Каждый, кто молод, — либо художник, либо дизайнер, либо креативный директор. Сейчас мы видим поколение таких же, как я, 37-летних. Я учился и работал, когда был подростком и когда мне было 20, а сейчас я по-новому применяю свои знания и навыки на практике.

— Вы по-прежнему живете в Чикаго. Это осознанное решение?

— Оно суперосознанное. Когда ты живешь в таком городе, как Чикаго, ты вне «движухи». В Нью-Йорке или Лос-Анджелесе сумасшедший ритм, поэтому, когда ты возвращаешься домой, ты снова проходишь проверку реальностью. Путешествия помогают мне сравнивать и видеть вещи на контрасте. Я вижу разницу в ходе мыслей 25-летнего европейца и 14-летнего жителя Нью-Йорка. Они начинают анализировать мир вокруг, а я моментально реагирую. Например, когда я пошел в галерею Serpentine и увидел работы Артура Джафы, мой мыслительный процесс запустился в считаные секунды. В этом я и вижу настоящую ценность произведения искусства; в умении сформулировать свои идеи.

— Вам стоит создать коллекцию футболок вместе с Артуром Джафой.

— Я был бы счастлив. Мне кажется, определенно есть синергия между тем, что происходит в разных сферах культуры. Мне нравится, как Serpentine охватывает определенный сегмент современного искусства, озвучивает актуальные истории. Так и творчество Джафы, его работы сверхсовременны.

— В череде ваших многочисленных коллабораций будет бренд очков?

— Да, Warby Parker. Я ежедневно работаю в вихре коллабораций. Warby Parker взорвали рынок и поставили под угрозу благополучие Luxottica, предлагая оптику онлайн за $95. Я часто вкладываю слишком много осмысленности в одежду. Я отношусь к модному дизайну с архитектурной точки зрения, поэтому когда мне предлагали делать коллаборации, я всегда воспринимал бренды как клиентов. Я спрашивал, что им нужно, и уже потом озвучивал свои предложения. Чаще всего я мыслю демократично. В данном случае: как создать дизайн пары очков? Не для одного человека, а целый сет. Коллекцией можно изменить массовое сознание. Сейчас есть новая тенденция на очки в духе 1990-х, с очень маленькими линзами. Но всегда есть мейнстрим. Поэтому я разработал одну оправу в стандартном размере, потом ее же уменьшил на 50%, а затем увеличил на 150%. Поэтому получилась одна оправа в трех размерах: большом, маленьком и среднем. Каждый сможет найти ту форму, которая ему подойдет, но оправа — одна и та же. Главное — это идея. Диагональные линии — язык бренда, это моя монограмма, как у тех же Louis Vuitton и Gucci. Они воспроизводятся. Это паттерн.

— То есть диагональные линии — ваша монограмма?

— Да, точно. Это универсально, так же как и знаки препинания — еще один инструмент брендинга Off-White. Я стремлюсь охватить обыкновенное и общее. У меня также есть теория относительно анонимности. Анонимный дизайн часто встречается в мебели. Так и преобладающая идея среди молодежи сегодня это нормкор.

— Вы знаете, что термин нормкор появился на лекции в Serpentine?⁴Термин «нормкор» впервые прозвучал 18 октября 2013 года на выступлении в галерее Serpentine, которое называлось Youthmode: A Report on Freedom

— Это преобладающее настроение среди молодежи, моего поколения. Эта идея, что «простое» —  новое «крутое». Быть анонимным — в порядке вещей. И здесь я вижу параллели с моей работой, моей мебелью. Если это выглядит как дизайн, то, скорее всего, это и есть дизайн. В модной индустрии тенденции становятся такими повсеместными, что их становится легко дублировать, и люди повторяют их именно по этой причине, а не из эстетических соображений. Мне нравится находить идеи под камуфляжем анонимности. Я использую моду как канал коммуникации. Общество сейчас настолько визуально. Мы потребляем картинки.

— У вас уже есть магазин в Instagram?

— Забавно, но его нет. Я сознательно сделал такой выбор: мне хочется, чтобы покупатели естественно открывали для себя мой бренд. Прошлой ночью я играл dj-сет и решил использовать его как звуковой эхолокатор. Я провел эксперимент и играл шесть часов подряд в Бруклине с акустической системой Funktion-One, съемка на камеру была запрещена. Я придумал этот сет-марафон как лакмусовую бумажку того, в каком состоянии сейчас находится музыка. Такой способ мышления.

— Какую музыку вы играете на своих dj-сетах?

— 80% из того, что я играю, — современная музыка, этого от меня и ждут. Оставшиеся 20% — треки, которые вы любили, но забыли об этом, — чтобы пробудить сознание. Например, какая-нибудь рок-н-ролльная песня — вы не знаете ее название, но помните слова. Людей нужно постоянно встряхивать. Вы играете один аккорд, который никто не ожидает услышать, и вот всем уже интересно.

— Что это за музыка?

— Я играю техно, хип-хоп, рок-н-ролл, соул. Я выставляю свой мозг напоказ. Моя музыка так же эклектична, как мое самоощущение, то, кем я являюсь, то, как я взаимодействую с модой и искусством. Я начал работать над масштабной скульптурой для моей выставки в чикагском Музее современного искусства. Это будет мое первое произведение искусства, которое увидит публика. Я делаю скульптуру Concorde из картонных коробок в натуральную величину. По сути, это бумажный самолет. Я изучал строительное проектирование, когда произошел теракт 11 сентября. Во время занятия, на котором изучали, как рушатся сооружения, в своей голове я нарисовал картинку, в которой самолет врезается в здание. Эта скульптура будет путешествовать по миру, но везде она будет взаимодействовать со зданиями. Другой мой проект — для Nike, они поручили мне сделать редизайн десяти моделей кроссовок. Это дизайн, а не модный проект. Я переосмысливаю десять классических моделей Nike.

— Они заказали вам дизайн культовых кроссовок.

— Культовых кроссовок, которые я придумаю заново. Старейшая технология Nike, пересобранная в коллаж. Мне нравится демонстрировать процесс создания. Порванные швы, необработанные края… Показывать, что существует взаимодействие с человеком, что эти вещи не просто с фабрики, что это ручная работа, в которой искусство и ремесло смешиваются с промышленным производством. В основе моей работы лежит внутренний голос, в нем есть немного иронии или юмора. Надпись, которую вы видите на изнанке моей обуви, — надпись от руки в стиле шрифта Helvetica. Мне нравится Helvetica. Это самый простой шрифт. Я его адаптировал, и теперь он мой.

— Какие еще скульптуры вы делали?

— Много мебели, поэтому сложно сказать, что это —  скульптура или стул. В коллаборации с IKEA это тоже есть. Я сам спроектировал и сделал кресло, переработал вещи под новое поколение.

— Как с Superstudio.

— Да. Это мой ДНК. Пять лет практической работы и никакого эстетического опыта, а потом три года в архитектуре, где все — эстетика, основанная на практике, поэтому мой мозг работает в обоих направлениях. Я могу думать о структуре и быть эстетичным. Я могу сократить дистанцию между ними. Добавьте к этому мой теоретический анализ, и я смогу предложить новые провокационные идеи. Красной нитью через мой ДНК проходит моя любовь к использованию готовых объектов. Этот прием моментально вызывает эмоции. То же самое и с музыкой, когда я играю треки, которые находятся у людей в подсознании. Я использую линии дорожной разметки как паттерн. Применяю как составляющую брендинга. Даже в своем Instagram я часто  использую кавычки или символы. Я воспринимаю их как графику.

— У вас есть определение, что такое дизайн?

— Вы знаете Боба Джила, графического художника? Я открыл его для себя на прошлой неделе. Он говорит: «Забудь все правила, которые ты усвоил про графический дизайн, включая те, что находятся в этой книге». Очень провокационное заявление, которое может отправить человека совершенно по другой траектории. В основе моего определения дизайна — намерение. В мире достаточно вещей. Помните, когда все увлеклись переработкой сырья? Этот способ мышления определил наше сознание сегодня. Также вся эта история со здоровым образом жизни. Эти параллели существуют в моем дизайне. Когда много — слишком много? У людей много одежды, так зачем нужно еще? Мои вещи ироничные. Они созданы для того, чтобы люди задумались о том, что еще есть в их гардеробе. Стоить покупать что-то новое только в том случае, если у вас этого не было. Когда я увидел работы Артура Джафы, первое произведение с черным флагом Конфедерации и черным американским флагом меня просто потрясло. Художник ведет диалог о расе. Создавая футболки как произведения искусства, я назвал бренд словом, связанным с расой, и людям не остается ничего, кроме того, чтобы проглотить эту пилюлю, ведь она на футболке.

Принт говорит «white», но мозг говорит что-то другое. Белый цвет не категоричный. Это цвет, но у него есть оттенки. Он обобщенный. Я смотрю на одежду как на холст, прежде чем я смотрю на нее как на моду.