На прошлой неделе в Париже и Риме прошли кутюрные показы ключевых модных домов. Елена Стафьева размышляет о будущем haute couture и о том, что высокая мода уже давно перестала быть лабораторией для рождения новых идей
Каждый сезон haute couture проходит одним и тем же образом: показывают 10 коллекций (5 из которых стоят обсуждения), а потом все начинают говорить о судьбах кутюра. И в центре этого разговора всегда оказывается его определение — что такое haute couture в середине второй декады XXI века? Это искусство, лаборатория идей или просто маркетинговый инструмент для продвижения парфюмерии и аксессуаров? Судя по тому, что из года в год эти вопросы повторяются, на месте ответа — зияние. То есть его попросту нет.
Духи и сумки в разговорах о кутюре всплывают непременно: о них так или иначе вспоминают все и всегда. Действительно, не стоит вульгаризировать кутюр и сводить все к продаже духов, ровно как не стоит лицемерно говорить: «Вы не подумайте, мы тут занимаемся искусством, а не флакончики продаем». Например, Жан-Поль Готье, закрывая год назад линию prêt-à-porter, сформулировал свое будущее так: сосредоточиться на haute couture и развивать парфюмерную линию.
Высокая мода действительно в какой-то момент на рубеже прошлого и нынешнего веков стала выглядеть исключительно дорогим анахронизмом и в поисках ее практического оправдания возник вот такой вот концепт — да, дорого и затратно, но зато помогает продавать все остальное. Это на самом деле действенный маркетинговый механизм — и даже не самый затратный по нынешним временам. Но одно только это, очевидно, не выглядит достаточным оправданием haute couture.
Некоторое время назад о кутюре заговорили как о лаборатории идей в противовес prêt-à-porter, пребывающему в постоянном стрессе роста продаж и все более быстрого обновления в современном мире Instagram. Да, поддержание и развитие редких ремесленных техник декорирования, да, эксперименты с текстилем, но давайте вспомним, какие такие новые дизайнерские идеи, важные тренды и просто передовые формы и технологии появились в кутюре с начала этого века? Говоря же совсем честно, парижский кутюр последний раз был лабораторией идей в 60-е годы прошлого века. Ну хорошо, еще в 70-е. А потом он все больше клонился к закату и чуть было не умер в 90-е. Пространство идей сегодня где угодно, но только не в haute couture.
Отделять кутюр от мира, противопоставлять его всей остальной моде, подверженной влиянию социальных сетей и улиц больших городов, и всячески запихивать его в башню из слоновой кости — не самый продуктивный путь, как любое противопоставление современности. Думаю, Кристобаль Баленсиага был бы очень удивлен, если бы узнал, что его платья для Банни Меллон, Моны фон Бисмарк и Грэйс Келли — это лаборатория идей. Да, за полвека много всего изменилось самым радикальным образом, но сегодня самые успешные кутюрные линии — это традиционная, вполне конвенциальная красота с кружевом, вышивкой, аппликацией, кристаллами и шлейфами. Как показывает опыт новейшего Valentino, можно выстроить успешный кутюрный бизнес вокруг, собственно, одной-единственной, самой простой модели платья, с умом и фантазией варьируя ее на все лады.
Говоря же совсем честно, парижский кутюр последний раз был лабораторией идей в 60-е годы прошлого века. Ну хорошо, еще в 70-е. А потом он все больше клонился к закату и чуть было не умер в 90-е. Пространство идей сегодня где угодно, но только не в haute couture
Из всего показанного на только что закрывшейся неделе haute couture говорить о формах, пропорциях и вообще дизайнерских идеях можно было только применительно к Dior Рафа Симонса. Нельзя же всерьез в 2015 году считать свежими идеями платья из сетки, платья из одеяла и платья из мешковины, которые показал Джон Гальяно. Эксцентрикой — сколько угодно, но мы все это уже видели, в том числе и у самого Гальяно примерно 99 раз. Точно так же, как видели экстравагантные меховые фантазии Карла Лагерфельда еще в 1977 году в фильме Жака де Башера Histoire d'Eau, посвященном Fendi.
Убедительный ответ на вопрос о том, что такое кутюр сегодня, дает выставка The Fashion World of Jean Paul Gaultier, которая проходит в парижском Grand Palais. Очередь на нее заметно больше, чем на выставку Веласкеса, работающую буквально последние дни в соседнем крыле того же Grand Palais. Искусство или мода? Для людей, которые стояли в этой очереди, мода, очевидно, более важное искусство, чем Веласкес. Но искусство совершенно другого рода. Это современное искусство.
Как всякое современное искусство мода тесно связана с entertainment, то есть с развлечением. На любой выставке современного искусства должно непременно что-то светиться, двигаться и вступать в непосредственный контакт со зрителем: публику нужно завлекать и увлекать, без этого сейчас никак. Манекены на выставке Готье улыбались, закатывали глаза и все время обращались к зрителю (специальная проекция), и больше всех сам Готье в норковой матроске и красной косынке на шее. У публики это вызывало детский восторг — к говорящему Готье было не протиснуться, все снимали видео для Instagram и Facebook (благо, в Grand Palais, как и во всех продвинутых центрах современного искусства, сейчас есть бесплатный Wi-Fi). Кутюр — это развлечение для публики, желающей увидеть нечто диковинное, нечто несообразное, нечто экстравагантное, в чем на поверку нет ничего революционного, ничего оригинального, никакого вызова. Говорящие манекены Готье — это то самое развлечение, где у каждого кутюрного наряда (а haute couture там заметно больше, чем prêt-à-porter) стоит табличка с указанием даже рабочих часов, на него потраченных. Так же хорошо это понимает Карл Лагерфельд — каждый следующий его кутюрный показ имеет все более сложный сценарий: от супермаркета к казино и далее везде.
Выставка The Fashion World of Jean Paul Gaultier также отлично комментирует тему шока, трепета, безумных идей и вообще haute couture как лаборатории идей. Все уже было: платья из мусорных мешков, мужчины в корсетах из атласа и перьев, всевозможная эстетика БДСМ и борделя, и уж тем более сетка всех сортов и видов. Все это уже было даже в пространстве одной карьеры — Жан-Поля Готье. Какая угодно экстравагантность уже была использована и отработана — как это еще может кого-то шокировать и рождать новые идеи?
Вещи Готье при этом смотрятся исторически. Видишь черную кожу, мешки из-под мусора, металл и думаешь: Sex Pistols, панк-рок, 70-е (действительно, 1977 год). Видишь корсеты и латекс и понимаешь: Мадонна, конусообразные бюстгальтеры, агрессивная сексуальность второй половины 90-х (впрочем, с нижним бельем Готье до сих пор не расстался). И все эти наряды выглядят куда менее футуристично, чем платья главного гения и футуриста всех времен и народов Кристобаля Баленсиаги.
И если мода — искусство, то именно такое — современное и массовое. Можно, конечно, поместить платья среди скульптур и картин, и это может быть завораживающе красиво, но будущее кутюра скорее в говорящих манекенах Готье, чем рядом со скульптурами Бернини. Ну и в новых клиентах с Дальнего Востока, которых все ждут с надеждой и упованием. А пока жены и дочери китайских миллиардеров занимают свои места в первых рядах показов haute couture, Рианна заказывает платье в стиле дикой азиатской роскоши у китайской кутюрье Гуо Пей. Так что будущее, как всегда, имеет разные сценарии.