Ксения Чилингарова об Arctic Explorer, борьбе с "комнатным растением" внутри себя и своем личном Бэтмене
Для тех, кто мерзнет
Никто не любит признаваться в своих страхах: быть несгибаемым и отважным в глазах других куда приятнее, чем признаваться в том, что чего-то боишься. Ксения Чилингарова, однако, секрета из своих слабостей не делает. Вот только все ее страхи ничуть не мешают ей ввязываться в авантюры, браться за новые проекты и даже покорять Северный полюс — в преодолении себя журналистка и хозяйка молодой марки Arctic Explorer и видит смысл жизни. Боишься? Это нормально — просто сделай шаг вперед. Такая философия нам очень нравится, тем более что о своих сражениях с собственной нерешительностью Ксения рассказывает ужасно весело. Так же как и обо всем остальном: о своем отце и лучших подарках на свете, которые он привозил из своих путешествий, о попугае по имени Нора и ее маленьком женихе и, конечно, об Arctic Explorer (о своей марке ее владелица может говорить 24 часа в сутки).
Насколько я знаю, вас на открытие марки вдохновил ваш отец, путешественник-полярник. Но как именно, в какой момент вам пришла в голову идея запуска собственного бренда?
Я всегда хотела что-то сделать, чтобы сохранить наследие моего отца, чтобы оно не исчезло и не забылось. Вышедшие книжки — а про него написано уже несколько книг, в том числе и в серии ЖЗЛ — это, конечно, хорошо. Но это все, скажем так, очень суровое, местами чересчур пафосное. Да и по большому счету тома эти просто стоят на полках, не напоминая о себе. А мне хотелось создать что-то живое, чтобы осталось надолго, перешло бы, например, моим детям, потом детям моих детей и поколениями бы оставалось в нашей семье. Наверное, если бы мы жили в Америке, был бы уже какой-нибудь музей...
А сейчас ничего такого нет?
Нет, никакого музея... Эта мысль, о необходимости что-то сделать, меня буквально преследовала, особенно после того, как я вернулась из экспедиции на Северный полюс, которая сильно поменяла мои взгляды на мир. И как-то мой партнер Анатолий (Анатолий Цоир. — Прим. Buro 24/7) увидел меня в куртке, которую специально сделали к той поездке, — я в ней гуляла по городу, потому что она была очень теплая, в ней было комфортно, плюс ко всему, вокруг нее еще оставался этот флер путешествий. На ней было написано мое имя, я чувствовала себя крутой полярницей, победившей все свои страхи, преодолевшей невероятные препятствия — в общем, практически героиней блокбастера.
Так вот, Анатолий увидел меня в этой куртке и очень заинтересовался. И когда узнал, что это моя полярная куртка, тоже захотел такую. А изготавливают их только на одном производстве, где еще в советское время обшивали к экспедициям папу. И Анатолий уговорил меня поехать туда, пообщаться с людьми — вот там-то, на месте, когда мы увидели, как они это делают, какое у них качество, нас обоих осенило. Вот же оно, лежит на поверхности: нет ведь, по сути, ни одного классного национального бренда, который говорил бы: «Мы производим качественные теплые вещи».
Классного и при этом не мехового точно нет. Не было.
Мы удивились, почему, имея такие традиции производства зимней одежды — реально очень теплой, качественной, — никто этим толком не пользуется. Люди не знают, как это представить, как продвигать, даже какую модель сделать. То есть умеют хорошо шить, но совершенно не умеют себя продавать. И мы поняли, что должны сделать это сами. Это было именно то, что я искала, и то, о чем думал мой партнер: он все время удивлялся, что в России нет какого-то классного бренда мужской одежды.
Так возникла идея, а дальше все понеслось: появились соратники, единомышленники. Например, наша приятельница, очень известный детский иллюстратор Анна Хохлова, которая нарисовала нам лого. Это тоже очень смешная история, потому что она сначала рисовала для лого папин портрет, а потом позвонила нам и сказала: «Нет, это невозможно», — потому что он выходил похожим на какого-то террориста. Решили искать что-то еще, и в итоге кому-то пришла в голову мысль про ледокол. Потому что ледокол — это совершенно уникальный корабль, который прорезает лед, прокладывает путь остальным. И мы так же прокладываем путь всем, кто хочет открывать свой бренд в России. Мы ведь все-все производим здесь, только какие-то детали закупаем в Корее, но это вынужденная мера, потому что тут у нас просто нет фурнитуры.
Мне всегда было интересно, каково это — быть дочерью путешественника, человека, который нечасто бывает дома, а возвращается обязательно с кучей историй. Какие у вас были отношения с отцом, с такой фигурой исчезающей и появляющейся?
Да, все так: дочь путешественника — это девочка, которая действительно редко видит своего отца. Мой папа был не лучшим рассказчиком... Хотя на самом деле, когда у него есть настроение, он может говорить так, что его заслушаешься — веселится, рассказывает шутки-прибаутки, как он летел на самолете и чуть не разбился, а единственное, о чем в этот момент подумал, — зачем женился. И истории про все эти путешествия, про сложности, преодоление каких-то трудностей... Но такое достаточно редко происходило — в основном все, наверное, выдавалось маме, а уже она пересказывала нам. Мама у меня отличница, у нее красный диплом, она из очень интеллигентной семьи: бабушка — директор школы, дедушка — профессор русского языка. Да и сама она по образованию учительница английского. И вот мама нам в лучших сказочных традициях рассказывала о папиных приключениях, и это все выливалось в бесконечную историю, где всегда один-единственный главный герой.
Я не очень понимала, что такое Северный полюс: в 10 лет вы, конечно, знаете, где это находится, но что там происходит, понять сложно. Я, например, долго пыталась разобраться, где живут пингвины, а где белые медведи. В результате разобралась: пингвины на Южном полюсе, медведи — на Северном.
Я вот тоже сейчас пыталась угадать, пока вы говорили, — не угадала.
Вот видите! Многие, кстати, не знают этого. А еще папа всегда привозил домой из своих экспедиций какие-то страннейшие вещи.
Что, например?
Во-первых, — да простят меня экологи! — чучело пингвина у меня есть дома. Еще есть какие-то поделки, которые жители Севера вырезают на бивнях моржей. Вообще папа ездил не только по Северному и Южному полюсам, он по всему миру путешествовал, дружил с Сенкевичем, и они вместе тоже много где побывали. Папа был, например, в Никарагуа — я это хорошо запомнила, потому что оттуда везти было нечего, и он привез попугая.
Настоящего?
Да, настоящего живого попугая. Папа тащил его в коробке, и дома оказалась, что это девочка.
Как бедняга, интересно, выдержала такую долгую дорогу!
Да ничего, эта попугаиха еще долго жила потом с нами, перекусала всех наших родных: она была большая и совершенно не поддавалась дрессировке.
Я слышала, что самки попугаев еще не очень разговорчивые, и их труднее научить говорить, чем самцов.
Наша точно была не болтливой, она немногое умела говорить. Например, кричала «Мама!» как безумная — повторяла за нами с братом. И у нее были две любимые темы: музыка, играющая перед новостями, и телефонный звонок. Она могла делать так «тр-р-тр-р-алло!» безостановочно, пока ее не накроешь тряпкой. А потом мамина подруга решила, что Норе, поскольку она из Никарагуа и в Москве совсем одна, скучно и ей нужен друг. Но такого же друга найти в Советском Союзе было сложно, и она подарила нам волнистого попугайчика. Это была странная пара: большая женщина и небольшой такой мужичок.
В общем, папа всегда появлялся у нас в жизни как праздник. И я жила в таком сказочном, почти выдуманном мире, очарованная этими рассказами о приключениях. Знаете, я играла в такую игру в детстве, где я была, естественно, принцессой, а мой папа был богом солнца — бог солнца же все может.
Потрясающее, должно быть, ощущение: папа может все, он такой большой и всемогущий великан.
Если честно, мне сейчас 33 года, а я до сих пор в полной уверенности, что мой папа, конечно, не Супермен, но, возможно, Бэтмен. Супермен все-таки инопланетянин, а вот Бэтмен — реальный человек, который может творить невероятные вещи. Папа, например, несмотря на свой возраст, а ему сейчас 76, ровно шесть лет назад умудрился погрузиться на дно Северного Ледовитого океана. И поставил там флаг, чем вызвал бурю эмоций у всех. Мой приятель из Канады позвонил мне и сказал: «Ты знаешь, что твой папа чуть не начал войну между нашими странами?», — а я ему говорю: «Нет, он исследователь, он просто поставил флаг. Если вы этого не сделали раньше, это ваша проблема».
А вы в детстве себя представляли когда-то его спутницей в этих путешествиях?
У меня были какие-то свои фантазийные путешествия, но я как-то никогда не представляла себя в эти моменты рядом с отцом. Папа не позволял даже думать об этом, он всегда говорил, что женщинам в экспедиции не место!
Серьезно? Но ведь вы же потом все-таки побывали на Северном полюсе?
Ну да, но вы бы знали, как долго мне пришлось его уговаривать! Вообще я, конечно, была комнатным растением: папа так меня любил, что пытался всеми способами оградить от любых препятствий в жизни. Я даже очень долго не умела водить машину, — в принципе, и сейчас не очень умею, — потому что он мне всегда говорил: машина это не нужно, опасно, страшно.
Вот вы удивительный человек — машину до сих пор не водите, потому что опасно-страшно, а на полюсе побывать успели.
У меня на самом деле было много разных страхов, но в один момент я решила, что пора рубить этот узел и как-то бороться с собой. Ведь из этого жизнь и состоит — из борьбы со своими страхами. И я поняла, попав на Северный полюс, что и папа тоже на самом деле всю свою жизнь сражается с ними. И, мне кажется, чем сильнее его страх, тем дальше он забирается. В глубине души он тоже, может, думает: «Я безвольный, я боюсь», — но просто делает шаг. Это такой вот способ борьбы с внутренними демонами.
И вы поступаете по жизни так же.
В какой-то степени да. Например, по профессии я была и остаюсь журналистом. И первым местом моей работы стал журнал «Профиль». Естественно, я, придя туда, хотела писать аналитические статьи, но отправили меня в светскую хронику — для аналитических статей там было энное количество журналистов, а я была просто стажером после института. И первым моим заданием было пойти в итальянское посольство и сделать оттуда репортаж. Я пришла, поняла, что никого здесь не знаю, жутко стесняюсь и вообще вокруг меня толпа каких-то людей — что я буду писать? Я же не могу выдумать все!
Ну кое-кто и так делает!
Да, была у меня такая мысль первая: надо напридумывать что-нибудь! Но я ее быстро отогнала. Мне надо было как-то действовать. А ведь это очень сложно: преодолеть себя, подойти к человеку, представиться. И я вот прямо как сейчас помню, как подошла к кому-то, выбрала его просто методом тыка: «Здравствуйте, я Ксения Чилингарова из журнала "Профиль". Расскажите, что вы делаете на этом мероприятии?» Со временем я расслабилась, и теперь подходить к людям, общаться, начинать разговор мне не составляет никакого труда. Вот такой опыт приобрела.
А еще я всю жизнь боялась высоты и на лыжах кататься научилась очень поздно. Приятельница помогла мне найти инструктора, а он ездил только с профессионалами, чуть ли не два раза был под лавиной. И тут я, взрослая тетя, в первый раз на лыжах. Азы какие-то он мне объяснил и говорит: «Ну, поехали». Завез меня на горку — а там туман, плохая видимость! — и исчез внизу. И я стою с этими палками, лыжами, думаю: «Как ехать, куда, даже не видно ничего». Паника страшная, на глазах слезы. И зачем я это придумала, сидела бы сейчас, пила глинтвейн спокойно, зачем?.. Стою, значит, и мимо меня в этот момент какая-то гусеница из трехлетних, максимум пятилетних детей проезжает спокойненько. И вот тут я говорю себе: «Ксень, возьми себя в руки, ты не тряпка». И спускаюсь вниз — вся зареванная, но спускаюсь. И когда я наконец оказалась внизу, то испытала невероятнейший кайф.
Ваша дизайнерская инициатива — это ведь тоже такой очевидный риск. У вас уже была сложившаяся карьера в другой области, и вдруг вы решили сменить сферу деятельности достаточно резко.
Вы знаете, у меня никогда не было амбиций дизайнера: я журналистка, и меня вполне устраивало просто писать обо всем этом, но чтобы производить... Я понимала, что это очень сложно, что есть свои подводные камни и, главное, огромное количество людей, которые понимают и знают об этой сфере больше, чем я. Я вообще считаю, что каждый человек должен заниматься своим делом. А когда начинаешь хвататься за все подряд, то у тебя все рассыпается. Поэтому я сейчас не пишу никуда, у меня просто нет на это времени.
То есть основное и единственное ваше занятие на данный момент — это Arctic Explorer.
Да, я живу «Арктиком», могу разговаривать об этом 24 часа в сутки. И я очень благодарна Анатолию, который сказал, что, если хочешь заниматься этим вместе со мной, мы должны сами от и до изучить весь процесс. Не то чтобы мы вышивали что-нибудь или на машинке строчили, конечно, нет, мы не шили и не кроили, а, естественно, взяли производство. Но я вот, например, в ужасе узнала, что такое накладная.
То есть и бизнес-вопросами вы решили заняться сами?
Абсолютно. Все, от заказа куртки до ее поставки в магазин, мы с Толей прошли вместе. Даже первый наш склад был у него дома: в комнате лежали куртки, жилетки, мы все перебирали, я заполняла артикулы — все это вручную. Как дети. С другой стороны, сейчас, когда у меня уже работают наемные сотрудники, я могу им все объяснить лучше, чем кто-либо. Я езжу туда, где мы продаемся, — а продаемся мы в ЦУМе и «Цветном» — провожу тренинги с продавцами. Кто, если не я, объяснит им, чем мы отличаемся от конкурентов, на какой температурный режим куртки рассчитаны, из каких они материалов и чем эти материалы особенные. Погружение в процесс занимает достаточно долгое время, мы первый год просто изучали все это, читали исследования наших конкурентов: кто как выходил на рынок, какие были прорывы.
Наши прямые конкуренты Canada Goose, например, начинали с рабочей одежды. Было маленькое производство в Канаде, домашнее — семья владела им много лет, пока не пришел один из сыновей хозяина и не сказал: «Давайте продавать как что-то модное». Рабочая одежда — не только для рабочих, она может быть для людей на улицах или людей, снимающих кино. Так бренд Canada Goose, например, и попал в индустрию — через кино.
У вас, я знаю, тоже есть опыт сотрудничества с кинематографистами. Расскажете?
Да, есть, причем ничего специально мы не придумывали и не готовили. Так сложилось, что Федя Бондарчук, увидев одну нашу куртку, захотел такую себе, и с этого момента мы начали сотрудничать, одели не только его, но и всю команду. Потом появился Резо, который снимал фильм «Без границ» — мы и его команду утеплили. Только они не сказали нам, — это была для нас совершенная неожиданность! — что куртка попала в кадр, и сразу на одном из главных героев. Поэтому когда в кино я это увидела, я прямо в зале начала кричать от радости. Вообще все это, конечно, у меня вызывает дикий восторг. Например, я прихожу в ресторан, вижу в гардеробе свои куртки, и у меня начинается просто истерика радости — особенно в первое время. Я могла прямо там закричать: «Это наша куртка, это наша куртка!» А гардеробщики не могли понять: мол, почему ваша, вы же одетая стоите.
Вот особенно интересно, как очень личный подход к очень личной истории в вас сочетается с таким очень отстраненным отношением к бизнесу. И все в одном человеке — такое редко бывает.
К счастью, Анатолий — человек из финансовой индустрии и с другим складом мышления, он всегда говорит, если меня заносит. И возвращает с небес на землю. Он мой вдохновитель: постоянно восхищается тем, какая я рискованная, как быстро умею принимать решения. Эта способность у меня, видимо, тоже от папы, только мне решать проблемы приходится не на Северном полюсе, а в офисе. В экспедиции от скорости твоей реакции часто зависят жизни всех членов команды. Был, например, один случай, когда ночью, пока все спали, начал ломаться лед — дело было на дрейфующей станции, она дрейфовала до этого целый год. Отец проснулся, услышав треск льда. Времени раздумывать тут нет: у тебя есть буквально секунды, чтобы принять правильное решение. Папа должен был решить, на какой стороне остаться. На одной была дорогая аппаратура для исследований, на другой — склад, на третьей — палатки. Папа, естественно, выбрал ту сторону, где склад и где была вся еда. Все, что успели, перенесли туда, а оборудование бросили. Это было оперативное решение, чтобы выжить в таких суровых условиях.
Бизнес, говорят, тоже занятие не для слабых духом.
Да, особенно в нашей стране — это суровые условия. Закаляют. Мне всегда говорили, что наши производства не держат сроки. Я не верила, а оказалось, что так и есть. При этом у нас, например, работают очень хорошие, реально толковые люди. Переоборудовали старое производство, которое открылось еще в советское время, и пытаются что-то делать. Они шикарные с точки зрения качества, немножко кондовые с точки зрения дизайна и совершенно расслабленные с точки зрения сроков. И твоя задача, если ты что-то у них заказываешь, — сделать так, чтобы они собрались. Чтобы качество осталось тем же, но они это все применили на новый дизайн. И им сложно бывает объяснить, что модели, которые мы делаем, не обязательно будут пошиты в точности по привычному макету полярных курток.
А как именно вы приспосабливаете куртки к повседневной носке? Все-таки в большинстве городов России условия пусть и суровые, но не настолько, как где-нибудь на Северном полюсе.
Мы пытаемся без ущерба для качества убрать какие-то излишки, чтобы сделать куртки более удобными для города, — и для женщин, и для мужчин. Например, чуть-чуть уменьшаем набивку, но при этом сохраняем температурный режим. Более того, я еще пытаюсь поработать с искусственными материалами, потому что хочу немного снизить цену — найти какую-то формулу, которая помогла бы нам стать более доступными.
Я смотрела цены у вас на сайте и подумала как раз, что они уже довольно приемлемые. 30—35 тысяч за такую куртку кажется очень человечной суммой.
Для многих в сегодняшней ситуации все-таки много. Если ты, допустим, зарабатываешь 60 тысяч рублей, для тебя это уже большая сумма. Конечно, мы все равно не сможем конкурировать по цене с какими-то китайскими пуховиками или с Zara — в этой среде мы просто не выживем. Но все-таки пытаемся быть более доступными. На сегодняшний день я стараюсь еще научить наших людей перестать зацикливаться на натуральном мехе: меня раздражает эта опушка, я сама снимаю ее со всех своих курток. Но большинство людей, особенно в регионах, хотят мех.
А над чем еще вы сейчас работаете, что еще скоро изменится в Arctic Explorer?
Cейчас у нас в разработке одна история, которую мы придумали всей командой. Может быть, вы знаете, есть военно-морские флаги и алфавит, в котором каждый флажок — это определенная буква. Он есть на русском, а есть на латинице — это международная система. Мы взяли их за основу и уже к весне, скорее всего, выпустим свитшоты со словами, написанными с помощью флажков. Посмотрим, как это будет. А потом эту же идею хочу использовать для шевронов.
Да, это ведь одна из главных ваших фишек — съемные шевроны.
Это правда, я помешана на шевронах и вообще на идее того, что свою куртку можно преображать, как тебе хочется, после покупки. Это на самом деле арктическая такая история: после каждой экспедиции ты нашиваешь себе шеврон — название экспедиции, год. Как скаутские значки за достижения. Конечно, мы не можем сами просто нашивать шевроны на рукава курткам — человек должен сам этого захотеть, у него должна быть возможность это сделать. Сейчас мы, например, с компанией Disney выпустили шевроны с героями «Звездных войн». То есть у наших клиентов уже сейчас есть возможность снять наше лого (логотип марки с ледоколом тоже вышит на шевроне, который крепится на липучке на плечо. — Прим. Buro 24/7) и прикрепить вместо него, например, Дарта Вейдера. Почему-то все помешаны именно на этом персонаже, но я прошу обратить внимание на магистра Йоду — он тоже получился очень милым! Я и сама, кстати, поклонник «Звездных войн», так что ужасно рада, что этот проект состоялся. Это ведь тоже про путешествия, только космические.
И на какой вы, кстати, стороне?
Я, конечно, на светлой, но и темная сторона мне тоже нравится! В ней есть своя привлекательность. По крайней мере мужчины всегда там симпатичные.
Ну симпатичнее магистра Йоды быть несложно.
Это точно. (Смеется.) Только технически я пока не придумала, как это будет. Мне бы хотелось, чтобы это было как у Анны Хиндмарч, чтобы шевроны были как наклейки — это запатентованная техника, и в России пока такого нет. Но я хочу прийти к тому, чтобы продавать куртку голой, без отметок, и чтобы потом каждый мог прикреплять те, которые ему нравятся.
Как альбом для наклеек, знаете, из 90-х.
Да, точно. Или как джинсовая куртка, которую обкалывали значками, обклеивали переводными картинками, обшивали... Но пока это технически невозможно. Если кто-то у себя дома прошьет нашу куртку иглой, то ее испортит — пух начнет лезть.
Вы, кажется, уже выпускали тематические коллекции именно шевронов?
Была коллекция, посвященная освоению Cеверного и Южного полюсов, они шли к куртке «Ледокол», и до сих пор эта модель продается с дополнительными шевронами из этой серии. Мы планируем выпускать и другие серии, посвященные разным памятным событиям. Но пока начнем с сигнальных флажков. Там помимо алфавита есть еще флаги, которые обозначают целые фразы: «Я на буксире» или «Отвези меня на буксире», или «Я сегодня на рейде». В нашей обычной жизни у них есть и двойной смысл, поэтому, кажется, для пятничной тусовки такое может здорово подойти.
А расшифровки будут прилагаться? Ведь как иначе остальные узнают, что вы хотите, чтобы вас отвезли на буксире?
Конечно, мы будем прилагать буклеты! Даже к толстовкам с флагами будет прилагаться описание этого алфавита, чтобы человек мог сам понять, что написано у него на груди.
А вы, кстати, никогда не думали опубликовать рассказы своего отца в виде какой-то детской книги?
Да, думала. У меня сейчас есть одна идея, с детской литературой пока, правда, не связанная. В январе, надеюсь, пройдет встреча с издательским домом, который очень хочет книгу о женах полярников. В том числе, ясное дело, про маму с отцом, но не только — про жену Папанина, например. Собирается материал, который я должна буду изучить и, если договоримся, с радостью возьмусь за это дело. Мне очень понравилась идея, потому что всегда за великим мужчиной стоит женщина.
Или наоборот.
Ну или наоборот. Там вообще есть очень интересные истории. Например, у Амундсена жена была оперной певицей — очень самодостаточной, очень известной. И тем не менее она по году-два жила без мужчины и ждала своего супруга из экспедиций. А у одного российского исследователя-полярника была жена-француженка. Она сначала уехала с ним в Россию, а потом вместе с ним путешествовала и даже не думала сидеть дома. То есть это все очень разные истории, которые, мне показалось, будут интересны читателям.
А женщины-полярники были? Они будут в этой книге?
Были, конечно, но в этой книге их не будет, может, в другой раз. А еще у нас сейчас в планах кино. В октябре выйдет фильм «Ледокол», который снял замечательный режиссер Николай Хомерики по истории, за которую папа получил звезду героя. Про корабль «Сомов», который застрял во льдах, и экспедицию, которую возглавил мой отец, чтобы этот корабль спасти. Это первое. И есть второе: мы сейчас пишем сценарий об истории любви моих родителей, которая началась на Новой Земле, а именно в Амдерме, где родился мой брат. Акушерка уехала в ноябре месяце, в полярную ночь, на съезд акушеров-гинекологов, зная, что у нее роженица, и моя мама рожала вместе с местной жительницей, ненкой. Забавных историй там масса, не буду все раскрывать. Но, в общем, вместе с командой Резо делаем вот такое кино.
Книга, фильмы — не знаю, как вы это все успеваете...
Я и сама не знаю. (Смеется.)
