Рыба моей мечты. Спектакль «Кузмин. Форель разбивает лед» в «Гоголь-центре»

8 марта «Гоголь-центр» захватил латвийский режиссер Владислав Наставшев. В малом зале играли спектакль «Митина любовь», которым некогда открывали «Гоголь-центр». А в большом зале Наставшев представил спектакль «Кузмин. Форель разбивает лед» — четвертую часть проекта «Звезда», рассказывающего о трагическом столкновении русских поэтов с колесом истории. В «Гоголь-центре» уже высказались о Пастернаке, Мандельштаме, Ахматовой, а на следующий год готовят постановку о Маяковском.

В этой линейке великих поэтов Кузмин смотрится несколько обособленно. Тут и масштаб личности другой, и узнаваемость несоизмеримая — Кузмина нет в школьной программе, а широкая общественность им заинтересовалась только в перестройку. Главное — в биографии Кузмина нет  лобовых конфликтов с советской властью, хотя цикл «Звезда» посвящен именно столкновениям творцов с властями.

«Кузмин. Форель разбивает лед» — трагедия не общественная, а личная. Наставшев фокусируется на отношениях между Кузминым и любовью всей его жизни (такую оценку, по крайней мере, дает этому роману режиссер) Юрием Юркуном. У спектакля прямолинейная структура: на сцену перенесена поэма из одноименного сборника поэта «Форель разбивает лед» 1929 года, которая разбита дневниками супруги Юрия Юркуна — Ольги Гильдебрандт-Арбениной.

По сцене, которая, как и во всех спектаклях цикла, сделана в форме звезды, артисты двигаются, комично перебирая ногами, иначе никак — звезда подвешена и наклонена в зал. Сделана она из матового поцарапанного пластика — наглядное воплощение «замерзшей звезды» из восьмой части поэмы.

На звезде и балансируют герои любовного треугольника (хотя Ольга, судя по цитатам из дневника, считала, что ее муж питал страсть только к ней). «Проблема Кузмина в том, что он всегда любил мужчин, любящих женщин», — говорит в начале спектакля Ольга Гильдебрандт-Арбенина в исполнении актрисы Марии Селезневой — ведущей артистки «Гоголь-центра». Гильдебрандт-Арбенина пережила и Кузмина, и Юркуна на много десятилетий. Мемуары она писала уже в очень пожилом возрасте, однако на сцене ее героиня появляется в образе юной, тонкой и звонкой девушки из интеллигентной семьи — платье в пол, каблуки, широкая улыбка. Наверное так себя и вспоминала Ольга в старости.

Юркуна играет Георгий Кудренко, который, как и Селезнева, в последнее время все чаще появляется на первых ролях. В одной из сцен Кудренко раздевается догола — режиссеры «Гоголь-центра» регулярно «эксплуатируют» выдающуюся мускулатуру актера.

Поэт Кузмин предстает сразу в двух ипостасях: грузного старика и вместе с тем красавца средних лет. Дряхлого Кузмина играет Илья Ромашко, который с выражением читает поэму «Форель разбивает лед». Юного поэта играет Один Байрон — и эта роль, смеем предположить, станет его визитной карточкой. Поэзия Кузмина на редкость музыкальная: современники вспоминали, что поэт после рюмки-другой мог и запеть, в том числе и собственные стихи. Помня об этом, режиссер Наставшев (он же и композитор) переложил тексты на манер легких романсов и добавил к ним аккомпанемент пианино. Байрон эти песенки манерно распевает и пляшет в духе развеселых артистов кабаре 30-х годов.

О кабаре-шоу напоминают и два фантазийных героя из вступления поэмы «Форель разбивает лед» — «память-экономка» (Светлана Мамрешева в образе служанки) и «воображенье-boy» (Михаил Тройник в роли мальчика-слуги). Эта парочка и пляшет, и что-то шепчет на ухо главному герою, и время от времени подпевает ему. Как и во всех спектаклях Наставшева, актеры демонстрируют чудеса гибкости и ловкости (вспомните балансировку на палках в «Митиной любви» и покорение пирамиды из пластмассовых столов в «Без страха»): сначала Кудренко вместе с Селезневой вышагивает на ходулях, потом на пару с Байроном повисает на тросе, как в цирке. А в одном из эпизодов он превращается в форель из поэмы и неистово бьется всем телом о «пластмассовый лед».

Интересно, что в спектакле нет ни малейшего намека на то, что действие происходит в советское время, да и Кузмин тут не бедный поэт, каким он был в действительности, а скорее дворянин. Это все — условности, ведь постановка Наставшева в конце концов наводит на размышления не о конкретной трагедии Кузмина, а о трагедии человека как такового, который бьется о лед своего времени, пытаясь прорваться в вечность, но раз за разом терпит крах. Хотя в финале поэмы есть и надежда:

И потом я верю,

Что лед разбить возможно для форели,

Когда она упорна. Вот и все.