Поиск

Цифровая диктатура и цены на аренду: что волнует российских художников на фоне пандемии

Цифровая диктатура и цены на аренду: что волнует российских художников на фоне пандемии

Zoom-колл о том, как помочь профессиональному сообществу, о слетевших проектах и адаптации к новым реалиям через диджитал-форматы

Подготовила: Лиза Отарашвили

Для художников уединение — вполне естественная среда обитания. Но уединение ради творчества — не изоляция в условиях тотальной эпидемии, которая уже калечит экономику и меняет наши форматы взаимодействия. Вместе с директором LH Art Consultancy Александром Бланарем BURO. поговорило с участниками новой диджитал-платформы #Mediartation, созданной с целью поддержки российских художников, чьи офлайн-проекты теперь переносятся на неизвестный срок.

«На платформе #Mediartation художники могут не только выставить свои работы, но и рассказать о себе от первого лица и показать свои студии. Для посетителей сайта собраны видеопрофили и инстаграм-аккаунты участников проекта, чтобы была возможность продолжить исследовать мир художников, а также приобрести их работы. Мы планируем наполнять сайт даже после окончания самоизоляции», — Александр Бланарь, директор LH Art Consultancy.

Наш разговор естественно и плавно перетек в сессию рисования. Поэтому наряду с обсуждением насущных арт-проблем мы публикуем рисунки художников, сделанные во время разговора: так они выразили благодарность врачам — и тем, кто сражается с коронавирусом, и тем, кто в обычное время изо дня в день спасает наши жизни.

Цифровая диктатура и цены на аренду: что волнует российских художников на фоне пандемии (фото 7)

Александр Бланарь,

директор LH Art Consultancy

Цифровая диктатура и цены на аренду: что волнует российских художников на фоне пандемии (фото 8)

Лиза Отарашвили,

редактор BURO.

Цифровая диктатура и цены на аренду: что волнует российских художников на фоне пандемии (фото 9)

Бланарь:

Изоляция для художника — нормальное состояние?

Гордеев:

Я прилетел в Токио еще до локдауна в Москве, чтобы переждать конец света среди невозмутимых японцев — здесь суперспокойно. По японской конституции, принятой в годы Второй мировой войны, граждан нельзя никак ограничивать, поэтому здесь никогда не будет локдауна, а введено State of emergency (чрезвычайное положение. — Прим. BURO.). Многие заведения не работают, мы все сидим дома, но тут достаточно спокойно. Здесь мало заболевших и мало умирающих.

Самолет:

Мое расписание не сильно поменялось, потому что я и до изоляции курсировал по большей части только по району. У меня мастерская рядом с домом, я редко спускался в метро, а сейчас вообще им не пользуюсь. Так что это нормальное состояние для художников. Планы сдвинулись на вторую половину года. Многие кураторы решили пересмотреть темы проектов, которые нужно заново переосмыслять и перекладывать на сегодняшнюю историю. Так что работы меньше не стало и ничего критичного не происходит.

Кошелев:

Я переболел еще в начале февраля, поэтому спокоен. Раньше много путешествовал, в январе совершил кругосветку и Японию тоже посетил. Сейчас я в Москве, и я в безумном восторге, полном физическом и ментальном счастье, даже отметил для себя этот этап как неоренессанс. Целыми днями пишу, иногда с кем-то переписываюсь, созваниваюсь, ночью выхожу в супермаркет, беру там классический набор продуктов (виноград и «Боржоми») и возвращаюсь домой.

Мохова:

Мне стало гораздо комфортнее строить свой режим, потому что не нужно считаться с пробками на дорогах и графиком коллег — сейчас я полностью предоставлена самой себе. Моя мастерская у меня дома, и единственный повод выйти на улицу — прогулка с собакой. Дискомфорт я испытываю только от отсутствия дедлайнов — сложно заставить себя сделать финальные объекты. Я люблю экспериментировать, поэтому много читаю, ищу референсы, пробую разные техники, делаю наработки.

Рейнер:

Я и в обычное время не самый общительный человек: так же сижу дома, так же работаю. Теперь делаю то же самое, только без чувства вины - больше нет чувства, что все время захватывающая жизнь проходит мимо меня. Ведь дома сидят все. Появилось больше времени для своих проектов, нет нужды отвлекаться на коммерческие истории, потому что они все приостановились.

Бланарь:

С чего начинается и чем завершается проект художника?

Подкорытова:

Для последнего своего проекта я прошерстила много питерских и архангельских библиотек в поисках записей, посвященных Русскому Северу, — это были аудиальные поиски. На музыкальную ткань я нанизывала свои картинки, и из этого выстраивалось нечто большое. Я не могу делать что-то быстро: у меня классная фантазия, я быстро придумываю, но сама работа над моим последним проектом длилась примерно год, а проект, которым я занимаюсь сейчас, растянулся на два. Он посвящен общению людей и дельфинов. Летом я была в экспедиции, в которой мы составляли словарь дельфинов. Сейчас делаю маски из керамики, с их помощью можно слышать звуки под водой. Их в шутку изобрели ученые, они увеличивали ухо человека до приблизительного размера слухового прохода дельфина. С помощью керамических трубочек можно уловить звуки зверя. По сути, с этим устройством человек превращается в животное, чтобы понять, что животное слышит.

Цифровая диктатура и цены на аренду: что волнует российских художников на фоне пандемии (фото 10)
Лиза и Саша смотрят на работы Николая, Ульяны, Саши, Веры, Ани и Игоря, созданные во время разговора 

Гордеев:

Я делаю свои рисунки быстро, потому что люблю работать импульсивно. Что-то приходит в голову на неосязаемую долю секунды, секунда истекает, и мое искусство готово.

Кошелев:

Этой ночью в районе пяти утра меня посетила мысль, что пора уже все релизить. Один мой проект длится уже шесть лет с момента идеи до окончательного продакшена. На эту тему не надо рефлексировать.

Отарашвили:

Куда нести свои идеи, проекты и как их представить, чтобы их выставили?

Самолет:

Я уже давно работаю с куратором Анной Зайцевой, и недавняя выставка «Энергия ошибки» в МАММ — наш третий совместный проект. До этого были «Гербарий» и «Завтрак для Артема». Их можно показать в стенах институции и на этом закончить. Но эти проекты выходили за ее пределы, представлялись на фестивалях по миру. Так что важно последовательное сотрудничество, а также желание и интерес в развитии у фотографа. Дико здорово, когда у репортажного фотографа начинается проектная фотография, потом перформативная, потом он начинает ломать изображение. Этот путь не только мне интересен, но и окружающим — как вырваться из канонического понимания того, что такое изображение.

Бланарь:

Получается, нужно встретить своего куратора, с которым можно долго работать? Прийти с идеей или придумать концепцию вместе?

Самолет:

Чтобы найти своего куратора, надо общаться и рассказывать. Интимность и приватность, которые я предлагаю, не очень вписываются в традиции постсоветского искусства, потому что у нас принято транслировать глобальные вещи — с человека мы не начинаем. Моя интонация — специфическая, но нельзя сказать, что в мировом контексте оригинальная. Она такова для российской сцены. Из своего повседневного опыта я выделяю какие-то мотивы. К счастью, Аня ориентируется на человека и его повседневный опыт, и у нас совпадают взгляды на искусство: мы оба стремимся описывать обстоятельства, действия, состояния человека, желающего быть счастливым.

Игорь Самолет рассказывает о своей последней выставке «Энергия ошибки» в МАММ и о том, как найти своего куратора

Бланарь:

Аня, у тебя довольно сложные материалы. Когда ты готовишь выставку, то сразу понимаешь, для какого музея или галереи это создаешь?

Мохова:

Я часто начинаю с экспериментов над материалами. У меня, как правило, идея появляется до того, как бренд захочет со мной сотрудничать или музей предложит провести выставку. Я преобразовываю жир, воск, мыло, работаю с инкрустацией, гравировкой, люблю соединять мягкие материалы с жесткими. Чтобы к этому прийти, нужно много поэкспериментировать, и только тогда я могу делать предложение, зная, как технически это выполнить. Потом мы с куратором садимся и начинаем заново развивать концепцию, но визуал и идеи уже понятны.

Бланарь:

Вера, как готовятся твои проекты?

Рейнер:

Если говорить о сотрудничестве с изданиями и глянцевыми порталами, то обычно я не пристраиваю готовые работы, а прихожу к редакторам с идеей, которую хочу воплотить. Допустим, мы договариваемся, что я рисую для кого-то комиксы: мы выбираем генеральную тему, но в остальном у меня полная свобода.

Цифровая диктатура и цены на аренду: что волнует российских художников на фоне пандемии (фото 11)

Вера Рейнер: «Это букет, который я вырастила в груди, вам в подарок».

Бланарь:

Что сегодня волнует художников?

Кошелев:

Меня абсолютно ничего не беспокоит, все классно. Я очень надеюсь, что эта ситуация поможет мне разрастись — то есть упадут цены на Real Estate, и мы переедем в студию побольше в Бруклине.

Подкорытова:

Я сейчас в вегетативном состоянии, меня ничего не волнует. Пожалуй, лишь факт, что я много работаю руками, а все проекты, которые мне поступают сейчас, связаны с диджиталом. Я только и делаю, что записываю множество маленьких роликов для совершенно разных институций — это меня достало. Такие просьбы поступают каждый день, и им нет конца и края. Эта эксплуатация меня немного терроризирует. Меня мучает, что все, что я могу делать руками, сейчас не востребовано.

Бланарь:

Ульяна, есть ли у тебя понимание и прогнозы, когда все вернется в прежнее русло? Ты готова перестроится исключительно на новые форматы?

Подкорытова:

Я готова, но мне будет не хватать работы руками, я не хочу, чтобы мое любимое дело прекратилось. Я просто умру в диджитал-пространстве.

Николай Кошелев и Ульяна Подкорытова говорят о том, что сегодня волнует художников, а также о переходе из привычных жанров в другие форматы 

Бланарь:

Аня, ты считаешь, что художникам нужно подстраиваться под новые обстоятельства или надо переждать?

Мохова:

По моим ощущениям, все это естественный процесс, за которым можно только наблюдать, но прогнозировать невозможно. Меня многое волнует, потому что я очень люблю планировать. Также я считаю, что вернуться ровно к тому, что было до пандемии, невозможно. В любом случае придется перестраиваться, просто пока непонятно как.

Гордеев:

Я тут самый молодой, поэтому я еще не успел ничего основать, чтобы о чем-то беспокоиться. Меня волнует только отсутствие работы (Саша Гордеев работает моделью. — Прим. BURO.), потому что я вдохновляюсь путешествиями. Так что я продолжаю доверять своей интуиции: сейчас просто изучаю новые штуки, учусь рисовать с помощью графического планшета, который до этого в руках не держал.

Цифровая диктатура и цены на аренду: что волнует российских художников на фоне пандемии (фото 12)

Александр Гордеев: «У людей кровь из носа»

Цифровая диктатура и цены на аренду: что волнует российских художников на фоне пандемии (фото 13)

Николай Кошелев: «На краю утеса стоит из белого мрамора с золотым кольцом Стелла. Золотое кольцо — символ того, что у всего есть начало и конец и всегда все будет двигаться вперёд. И в качестве реактора движения будет кольцо, в котором есть хорошее и плохое. Счастье и страдания. Но все движется».

Рейнер:

Мне не хватает физического контакта с людьми. Для меня важно тактильное взаимодействие. Так что когда все закончится, я выйду из дома, брошусь в толпу и начну обнимать всех подряд. Меня беспокоит все и ничего. Ведь беспокоиться из-за вещей, которые невозможно изменить, бессмысленно - но и совсем не беспокоиться не выходит. Так что лучше уж думать о том, что скоро можно будет трогать людей.

Самолет:

В «Энергии ошибки» была идея, что мы движемся к цифровой диктатуре, — я давал этому процессу еще 10 лет, по прошествии которых все срастется в цифровой контроль. В экспозиции была «Башня объятий» с цифровым контролем, а еще балкон был представлен как сегодняшняя форма коммуникации — многими объектами я попал в точку и предугадал сегодняшнюю историю. Выходит, что надо бояться своих желаний. Но глобальных волнений у меня нет. У нас теперь есть цифровые пропуска, образование в электронном виде — это цифровизация, которая не исчезнет после карантина.

Игорь Самолет рассказывает, в чем заключается цифровая диктатура 

Бланарь:

Помогали ли вам музеи и галереи, предлагали ли антикризисную помощь? Вы слышали о классных грантах за рубежом или у нас?

Рейнер:

Да, мне оборвали все телефоны с предложением грантов! (Смеется.)

Бланарь:

Как мы можем сейчас поддержать художников?

Рейнер:

Есть много инициатив, в рамках которых художники объединяются в комьюнити и используют свои хештеги. Покупайте работы, делайте заказы, поддерживайте грантами.

Мохова:

Я слышала про флешмобы, когда по определенному хештегу выкладываются работы, которые можно приобрести по сниженной цене. Я сама не стала участвовать, потому что понимаю, что у многих людей сейчас нет денег на образование, на отпуск, на более важные для их семьи вещи, чем новая картина. Думаю, это классная инициатива, но ответственность все-таки должно на себя брать государство.

Кошелев:

Все намного глубже — это вопрос налогообложения. Часть налогов нужно списывать на donation в искусство. Это работает во всем мире, но в России такой закон не принят. У нас нет фонда, который бы поддерживал в экстренных случаях индустрию, нет резерва. Такие ситуации сразу показывают: каждый сам за себя или в окружении людей, которые поддержат? Хорошая новость: на сентябрь в Москве запланированы арт-ярмарки, уже обсуждается монтаж. Я бы очень хотел, чтобы был резервный фонд, который будет помогать всем нам, а нас реально много: посмотрите, какое количество профессионалов в год выпускают высшие художественные заведения. Но это вопрос к Минкульту и новой команде. 

Аня Мохова и Николай Кошелев рассуждают о том, как можно помочь профессиональному сообществу художников во время пандемии и системно

Бланарь:

Расскажите о проекте мечты. Что бы вы хотели представить миру, но пока не можете или не готовы?

Самолет:

Всем институциям нужен контент, с которым я работаю как с основной единицей истории. Я собираю и множу его, а потом превращаю в инсталляцию. Я бы хотел сделать «Башню объятий» как арт-объект, может даже пятиярусную, чтобы показать, насколько мы уязвимы. «Башня» — это про доверие и недоверие. Хочу реализовать этот проект в разных странах, найти площадки и бюджеты, организовать встречи со зрителями, чтобы искусство жило.

Мохова:

Сейчас доделываю проект, который хочу отправить на один грант. Мне бы очень хотелось создавать более крупные объекты из долговечных материалов. Хочется больше экспериментировать, чтобы была возможность делать скульптуры не в одиночестве в мастерской, а с хорошей технической командой на серьезном производстве.

Цифровая диктатура и цены на аренду: что волнует российских художников на фоне пандемии (фото 14)

Анна Мохова: «Работа-открытка стремится визуально напомнить о гадальных картах с символами. Слово LOVE — ода стойкой приверженности врачей человеколюбию. Образы золотистых и воссоединившихся в беспробудной темноте звезд, луны и солнца, которые безмятежно парят над спокойными волнами, напоминают о том, что в природе, несмотря на хаотичные явления, есть свои циклы, есть начало и конец».

Гордеев:

Я бы хотел раздеться для какого-нибудь видео. У меня есть любимая художница, она сканирует людей. Для нее бы я разделся.

Кошелев:

Хочу в следующем году сына, и все. Только об этом сейчас думаю.

Рейнер:

Еще до карантина у меня и моего друга-художника, который специализируется на Visual Arts, была идея перевести мою детальную графику в диджитал-формат, чтобы зритель мог с ней взаимодействовать.

Подкорытова:

Я очень хочу снять полнометражный фильм с мощной музыкальной составляющей, но на это требуются колоссальные бюджеты, которые я пока не понимаю, где брать. В России их можно получить только от государства, но я не знаю, как прорваться с идеями, связанными с современным искусством, несмотря на то что я работаю с фольклором. И я пока не понимаю, готова ли я брать государственные деньги на свои проекты. Мой фильм — это точно хоррор на фольклорную тему. У меня даже есть часть сценария.

Отарашвили:

Кто главные герои этого фильма?

Подкорытова:

В нем нет конкретного героя — это собирательные образы. Я работаю с внутренней мифологией, но также придумываю и своих персонажей. Это сказка, история, в которой куча действующих лиц. Половина этой истории — музыкальная.

Цифровая диктатура и цены на аренду: что волнует российских художников на фоне пандемии (фото 15)

Ульяна Подкорытова: «Гертруда Свирепая — вымышленный персонаж, но подарок ее реален и сердечен!»

Отарашвили:

Есть ли что-то, что вы приобрели или переосмыслили в самоизоляции, а от чего, наоборот, отказались?

Гордеев:

Меня постоянно мучают депрессии и волнения, потому что модная индустрия очень стрессовая. С помощью медитаций я учусь и уже начал сохранять внутреннее спокойствие и держать себя в равновесии. Необходимо было случиться концу света, чтобы научиться 10 минут в день медитировать.

Кошелев:

Я нешуточно занялся хип-хопом и даже успел записаться до введения жестких мер в Москве. Сейчас свожу новый альбом. Группа называется «Групповая могила». Мы пишем его на три города: Москва — Баку — Нью-Йорк. Засыпаю и думаю, как же все круто.

Рейнер:

Я бы хотела освоить курс по ядерной физике или пробежать марафон - но нет, ничего такого я не делаю. Зато начала экспериментировать с новыми материалами. Сейчас рисую тушью: стоило мне впервые взять в руки перо, и я превратилась в Пушкина. Даже списки дел на день - встать с кровати, почистить зубы, - я теперь пишу пером, выводя тушью красивые буквы.

Мохова:

У меня сначала были грандиозные планы, вроде ежедневных пробежек с собакой. Пока что записала коротенький курс для художников в инстаграме, но потом подумала, что хочу просто побыть и никуда не бежать, ничего не планировать.

Самолет:

Я бы хотел приобрести что-то свежее, но ничего не приобретается (смеется). Все начали смотреть сериалы, а я даже фильм не могу. Художник всегда в стрессе, поэтому мы суперстрессоустойчивы. Все мы сейчас в привычной нам ситуации, но теперь не надо спешить, происходит больше процесса. Меня пугает, что все решили напасть на сентябрь-октябрь. Самолеты только в сентябре начнут летать, и то это под большим вопросом.

Цифровая диктатура и цены на аренду: что волнует российских художников на фоне пандемии (фото 16)

Игорь Самолет оставил свой рисунок без комментария.

Бланарь:

У нас не будет привозных выставок, все будут выставлять русское искусство.

Подкорытова:

У меня накрылись три больших проекта, сначала я растерялась, затем осознала, что все мои планы на ближайшие полгода рухнули. Я приехала за город, села дома и поняла, что впервые за последние два года успокоилась — московский ритм, сумасшедшая гонка не дают тебе сосредоточиться. У меня три года стояла специальная штука для голоса, с помощью которой можно делать крутые лайвы, — я возьмусь за нее. Еще я начала стримить.

Статьи по теме

Подборка Buro 24/7