Амбарцум Кабанян: "Награды — это для мамы"

О том, что артист Мастерской Петра Фоменко Амбарцум Кабанян приехал поступать в ГИТИС из Сочи, где работал стилистом-парикмахером, знают, кажется, уже все, кто хоть раз слышал его имя и интересовался тем, как высоченный Робин из фоменковского хита «Сон в летнюю ночь» оказался в труппе театра. Познакомились мы с ним, кстати, как раз накануне той премьеры, успев за прошедший год подружиться. Мы решили избавить Амбарцума от необходимости объяснять, почему он придумал вдруг приехать в Москву. Во-первых, здесь от интервью к интервью он отвечает односложным «Меня осенило. Просто взял и приехал», во-вторых, гораздо важнее следствия, а именно — возможность увидеть артиста на сцене и в кадре. В отличие от театра, где афишу Мастерской представить без него уже совсем сложно, с кино история у Кабаняна пока не такая длинная. За авторским «Метаморфозисом» совсем скоро последует малобюджетный фильм под названием Happy Birthday, Rosa!, который в компании друзей он снимал прошлым летом в Нью-Йорке. Впрочем, иногда кино показывают и в театре: Мастерская Петра Фоменко скоро представит премьеру спектакля «Тополя», для которой труппа приготовила целый киносюжет. 

Как это ни странно, начать нашу беседу я хочу с разговора не о театре, а о кино. Можно сказать, что у тебя уже сложилась какая-то история с кинематографом? Осенью мы видели тебя в «Метаморфозисе» например.
На самом деле она еще и не началась, эта история, потому что «Метаморфозис» — мое первое большое кино. Я посмотрел «Зимний путь» и понял, что очень хочу познакомиться с режиссером, который этот фильм делал. И первый раз в жизни я подошел вот так вот просто к режиссеру (речь идет о режиссере «Зимнего пути» и «Метаморфозиса» Сергее Тарамаеве. — Прим. Buro 24/7) и сказал: «Здравствуйте! Меня зовут Амбарцум, я хочу с вами дружить. И мне не важно, будете вы меня снимать или нет». И мы подружились, и так, в свою очередь, я подружился с кино. Однажды Тарамаев и Львова (Любовь Львова, сорежиссер «Зимнего пути» и «Метаморфозиса». — Прим. Buro 24/7) сказали, что пишут сценарий и там есть роль специально для меня. И мне вообще неважно было, что это за роль, — я ничего не понимал, но хотел работать именно с ними. Самое смешное было на примерке костюма. Когда я пришел, мне костюмер говорит: «Амбарцум, примерьте халат. У вас еще халат...». Я говорю: «Стоп! Я читал сценарий все-таки, нет там у меня никакой сцены в халате». «Нет, есть сцена в ванной». «Какая ванная?!». Я позвал Сережу, спрашиваю, что это за сцена такая. «А мы тебе не сказали, мы там дописали. Ну а разве есть разница?» — он мне отвечает. Да, действительно, никакой разницы. В общем, работать было очень просто, я даже не понял, как мы сняли фильм. Только вот подходил после каждого дубля и спрашивал, не подвожу ли. (Смеется.)

А часто предлагают какие-то проекты, присылают сценарии?
И тут Амбарцум заплакал. (Cмеется.) Нет, не часто.

Тогда давай поговорим про фильм, в котором ты снимался в Нью-Йорке и который, как я понимаю, совсем скоро покажут в Москве. Что это за история?
Называется Happy Birthday, Rosa!. Идея этого фильма появилась после спектакля моей однокурсницы Ирене Мускара Gate 33A (спектакль можно увидеть в Центральном доме актера. — Прим. Buro 24/7). Она играет в нем и сейчас. Режиссеры Алексей Кузмин-Тарасов и Анна Колчина, посмотрев его, предложили снять по мотивам кино про эмигранток. Впрочем, в процессе вся история поменялась. Сюжет рассказывать не буду, а то ведь еще не придешь потом в кино смотреть (смеется), но скажу, что мы с Ирене играем двух подруг, осевших в Нью-Йорке русских эмигранток. И обеих зовут Роза. Мы довольно долго репетировали все здесь, в Москве, в квартире у Леши и Ани. Я в какой-то момент сказал: «Ну блин, когда я в джинсах, не могу себя чувствовать тетенькой. Давайте уже наряды какие-то». И Аня принесла винтажные платья своей бабушки, я надел одно, влез, но получилось, естественно, немножко куцевато. Мы долго смеялись, решили, что можно не бриться, а вот прямо так в кадр выходить. А вообще, признаться честно, было страшновато, потому что не хотелось играть пародию на женщину. Хотелось, наоборот, показать Розу такой, какая она есть: длинная, с большими руками, с большим носом. Знаешь, как вот одна из любимых актрис Альмодовара, Росси де Пальма. У меня ведь в фильме даже имя почти такое же.

Довольно наивный вопрос, но все же спрошу. Страшно было? Нью-Йорк все-таки, все серьезно.
Самым страшным оказалось выйти на каблуках. В первый день я вообще сказал, что никуда не пойду из дома. Сначала собирался все утро: ну там сигарета, кофе, бритье, что, кстати, занимало 30 минут, чтобы отшлифовать свою щетину, потом грим, платье, колготки... Меня даже спросили как-то друзья: «Вот ты все так обстоятельно делаешь: и ноготочки красишь, и тональным кремом пользуешься, и ресницы приклеиваешь, и колготки надеваешь. А нижнее белье у тебя какое? Мужское?». (Смеется.) Мужское было, уточню на всякий случай. Так вот: после всех этих сборов я сообщил режиссерам, что останусь дома. Я в Москве тоже выхожу в спектакле на каблуках (речь идет о хореографической постановке Олега Глушкова «Моряки и шлюхи». — Прим. Buro 24/7), но пойти так в город — это же совсем другое. Хорошо, это Нью-Йорк, там все в порядке вещей, но все равно... И я поставил себе условие, что в 11 часов мы выходим из дома и я больше не Амбарцум, я Роза: хожу медленно, у меня в руках клюка. Если у нас «Стоп. Снято!», то я — все равно она, и в кафе, когда мы обедаем, я ем как она. И если выхожу из машины, то жду, когда мне подадут руку, чтобы таксист не подумал, что это Амбарцум какой-то там выскочил. А потом все наладилось: мужчины делали мне комплименты, а женщины удивлялись: как она ходит на таких каблуках, двухметровая кобыла? На Таймс-сквер нас вообще приняли за своих: подходили фотографироваться — мы так даже пять баксов заработали. (Смеется.)

В чем для тебя заключается разница между театром и кино?
У меня нет большого опыта в кино, и я не знаю, как работают многие режиссеры. Во время этих двух проектов — «Метаморфозиса» и Happy Birthday, Rosa! — у меня совсем не было ощущения, что вот здесь и сейчас мы снимаем фильм. Только потом понял, когда уже все отсняли. А что касается театра, это то место, где ты можешь каждую свою проблему вынести на сцену и разобраться, избавиться от нее тут же. Вот недавно мы играли «Сон в летнюю ночь», и мне перед спектаклем было невероятно тоскливо. Я сказал об этом Кириллу Пирогову, а Кирилл посоветовал: «Сцена лечит. Вот с этим и выходи». И я сначала подумал, что, если с такой грустью выйду, зритель заплачет, а он ведь не за моей грустью пришел... И ты знаешь, это был прекрасный спектакль! Ведь Робин не самый счастливый эльф, которому «эй!»  — и все прекрасно. Он вечен, он не умирает, такой дурачок при дворе, скажем так. И естественно, он тоже грустит, ему хочется, чтобы его увидели, хочется людей потрогать. И я прочувствовал этот момент. Вот это возможно на сцене — обретать момент и какую-то свою шелуху скидывать. А вообще, театр бесконечен. Каждый раз открываешь в нем новое, абсолютно каждый спектакль.

Помнишь момент, когда ты узнал, что тебя взяли в Мастерскую Петра Фоменко?
Помню! Это было после окончания ГИТИСа. Я позвонил маме и говорю: «Мам, меня, по-моему, взяли в театр!». Это было так смешно! Мама вообще ничего не понимала в театре, как и я на тот момент. «В театр? А куда? Где Каменькович?». «Да, где Каменькович». «Значит, это хорошо». (Смеется.) У нее был показатель — Каменькович, потому что он был моим художественным руководителем, мастером, четыре года я о нем говорил, и мама знала только его.

А первая роль в театре?
«Русский человек на rendez-vous». Я уже несколько раз за сегодняшний разговор повторил слово «страшно», но было действительно очень страшно — выходить на сцену. Даже не помню обсуждения, не помню, что сказали про мою игру. Я вообще очень долго не верил, что я здесь, в этом театре. Первое время ходил и трогал стены, сидел подолгу в коридорах, фотографии рассматривал — уже знал их все наизусть и все равно стоял и смотрел. До сих пор до конца не осознаешь, что ты здесь, потому что это дом, который построили «Фоменки».

А ты, надо думать, «Камень»? Так, кажется, студенты Евгения Борисовича себя называют?
Я «Камень». (Смеется.)

В театральном мире Мастерскую Петра Фоменко чаще, чем любой другой театр, называют семьей...
Да, потому что так и есть. Я, когда поступил сюда, с первого дня понял, что я здесь свой. Такое чувство возникает из-за людей, в первую очередь из-за того, как разговаривают, как смотрят, из-за пространства театра. Так воспитал своих «Фоменок» Петр Наумович. Ты приходишь — и даже мысли не возникает, что ты чужак. Помню, мы репетировали «Русского человека на rendez-vous» в старом здании, на старой сцене, а у Петра Наумовича там был кабинет. И нас предупредили, что он может прийти, подглядывать за репетицией. Боже мой, было так таинственно! Он как-то зашел и спросил: «А вот кто это там на сцене?». Не узнал нас! Это было так трогательно. Всегда, когда репетиции шли в старом здании, мы знали, что Фоменко в любой момент может прийти, смотреть на тебя, слушать. И это очень помогало собраться.

У тебя на сегодняшний день много спектаклей и ролей. Например, Робин в «Сне в летнюю ночь», Король в «Алисе в Зазеркалье», Чернышевский в «Даре», Мещерский в «Последних свиданиях», сразу несколько — в «Русском человеке на rendez-vous». А скоро к ним прибавятся еще две постановки, которые театр собирается выпустить в этом сезоне. Расскажешь о них?
Да, мы репетируем два спектакля. Первый — «Мамаша Кураж», которую Кирилл Вытоптов ставит по одноименной пьесе Бертольда Брехта. Я играю повара, а Полина Кутепова — саму Мамашу Кураж. Когда меня назначили на роль и я понял, что буду играть с Полиной, внутри все прямо перевернулось. Всегда хотелось с ней поработать, был интересен этот мир — старших. Для меня это очень важно, потому что в этом есть учебный момент: Полина меня чему-то научит, учеба не закончилась. Так что Брехт — не только поиск героя для меня, но и продолжение учебы. Так было и со «Сном в летнюю ночь»: я благодарен Поповски (режиссер спектакля Иван Поповски. — Прим. Buro 24/7) за то, что играю с Карэном Бадаловым, Галиной Тюниной, Кириллом Пироговым. Они всегда во время репетиций, обсуждений подскажут, направят. В общем, прошлый сезон у меня стал семестром Шекспира, а этот — Брехта. Второй спектакль — инсценировка по многим рассказам Вампилова. Его готовят Владимир Топцов и Юрий Буторин. В основе — «Тополя», постановка так и называется. И половину действия мы переносим со сцены на экран, сняли настоящий фильм.

Когда я сказала в редакции, что беру у тебя интервью, все сразу стали перечислять спектакли, в которых ты играешь. Честно говоря, не сказать, что у нас все такие записные театралы, но тебя тем не менее помнят все. Вопрос такой: как ты относишься к такому понятию, как узнаваемость? Приятно? Волнительно? Может, ты вообще уже к этому привык?
Нет, не привык. Меня вообще не так часто узнают. Хотя сегодня, наоборот, был очень забавный случай. Мне нужно было позвонить, а телефон разрядился и выключился. И прямо в этот момент подходит ко мне парень и говорит, что позавчера посмотрел «Сон в летнюю ночь», и просит сфотографироваться вместе. Нет, ну ты представляешь? Именно тогда, когда мне очень нужен телефон, он не стесняется и подходит познакомиться. Многие ведь стесняются. Ну я, в свою очередь, тоже не постеснялся и попросил позвонить. (Смеется.) А вообще, я больше люблю, когда просто хотят поделиться впечатлениями о постановке, без придыхания, без того, что вот я на пьедестале, а вы зрители. Я себя не чувствую артистом. Какой я артист? Я тебя умоляю.

Может быть, художник?
(Смеется.) В первую очередь нужно оставаться человеком, а потом уже быть артистом, художником. Награды — это приятно, конечно, и всего этого хочется, но это больше для мамы, как и наше интервью.

Если серьезно, ты ведь и правда пишешь. Даже выставка в театре была. Это проявление утверждения о том, что талантливый человек во всем талантлив?
Сперва в живописи я находил возможность отвлечься, поговорить немного на другую тему. Я научился мешать краски и отдыхать. А сегодня хочется уже не отдыхать, не менять тему, а работать. Посмотрим, что будет дальше.