Федор Елютин: "Если не можете сделать хороший спектакль, сделайте хотя бы вкусный бутерброд в буфете"

Мы встретились с Федором Елютиным (тем самым, который привез в Москву проект Remote) как раз в момент, когда он объявил о запуске нового проекта «Твоя Игра», однако разговор получился не только об этом таинственном спектакле, но и о театре вообще, путешествиях и, наконец, о том, кто такой импресарио, что такое «кайфово» и как этим делиться с окружающим миром.

О планах на будущее принято говорить в конце любой беседы. Но у вас будущее наступает прямо сейчас — запускается проект «Твоя Игра». Расскажите о нем — конечно, то, что можете рассказать, чтобы не разрушить интригу.
«Твоя Игра» — новый проект в портфеле нашей театральной компании Experience Factory. С появлением второго продукта (первый — это Remote Moscow) мы уже начинаем набирать материал и понимать то, чем мы занимаемся. А занимаемся мы «экспириенсом», впечатлениями. Безусловно, это театр, но во всех наших начинаниях нам интересно именно некое переживание. То есть с человеком что-то должно происходить. Он должен не просто сидеть в зале и наблюдать за работой режиссера (хотя и такой театр мы тоже любим и уважаем), а делать что-то сам. От его вовлечения зависит эффект. В то же время человек сам может сделать выбор, насколько вовлечься: он может и ничего не делать, просто наблюдать. Как с Remote — дистанцию можно просто пройти, не выполняя наших команд. И, наверное, от этого тоже получить удовольствие. Но совсем другое — играть по нашим правилам.

«Твоя Игра» — спектакль для одного человека. Длится он порядка 30—35 минут. Мы продаем только 5 тысяч билетов — это моя установка. Ограниченный тираж. Когда что-то ограничено, люди мобилизуются и понимают, что все серьезно. Затем мы переезжаем в другой город и тоже играем там ограниченное количество раз. Петербург, Екатеринбург, Ростов, Казань и так далее. Такой touring event.

Да, а эта идея вам принадлежит? С перемещением из города в город?
Да. Я же начинал со спектакля «Копы в огне». И гастроли с ребятами всегда были суперприключением. Поехать с «Копами...» на гастроли — еще какой опыт. (Смеется.) Очень здорово путешествовать, когда у тебя есть задача. А когда у тебя есть история, связанная с искусством, ты можешь в любой момент подойти на улице к понравившемуся человеку и пригласить его, показать ему нечто необычное. Для меня это невероятное удовольствие — дарить эти впечатления. Меня это возбуждает. Все, что я делаю, имеет эту ДНК — желание взбодрить человека. С Remote еще более интересная история, ты ведь приглашаешь человека на кладбище. (Маршрут спектакля-променада Remote Moscow начинается с Миусского кладбища. — Прим. Buro 24/7.)

«Твоя Игра» — это 100-процентный экспириенс. Спектакль для одного человека — жанр, который набирает обороты в Европе. Это так называемое партиципаторное искусство, где зритель должен сам что-то сделать. Самый яркий пример — спектакль You Me Bum Bum Train. Он существовал в пригороде Лондона. Зритель один, и для него играют 400 человек. (Пауза.) Ты один, и для тебя играют 400 человек! Ты переходишь из комнаты в комнату, и в каждой происходит какое-то новое действие. Спектакль этот на какое-то время прекратил свое существование, но затем его, по многочисленным просьбам зрителей, восстановили. В Англии люди хотят испытывать нечто подобное.

Ну они еще и готовы к этому.
Конечно, они к этому готовы. Плюс там другие рыночные условия, и вообще другая атмосфера. Но я, честно говоря, считаю, что Россия ничем не хуже. И рано или поздно мы придем к такому масштабному проекту. А сейчас мы будем готовить культурную революцию. Потихонечку, шаг за шагом. (Улыбается.)

Как родилась идея привезти «Твою Игру»?
Вообще, у меня была идея целого фестиваля. И «Твоя Игра» должна была стать его частью. Но доллар, евро — сами понимаете. А мы работаем с зарубежными продакшенами. То есть это перелеты, гонорары, суточные. Вот и пришлось пока поставить на паузу организацию фестиваля — но идея эта есть, есть спектакли, которые я хочу представить, есть райдер. Словом, бери и делай. Так что пока мы решили представить один спектакль — самый мобильный с точки зрения подготовки.

Вернемся к истории: я встретился с бельгийским продакшеном Ontroerend Goed в прошлом году на Эдинбургском театральном фестивале, невероятном по своему настроению. Он длится месяц, проходит в Шотландии. В прошлом году мне исполнилось 30 лет, и в качестве подарка я решил слетать на этот фестиваль. Вылетал, кстати, на пике фунта! Я почему жалуюсь-то: будущим продюсерам, которые интересуются зарубежными продакшенами, надо учитывать экономическую ситуацию. Ты все время сталкиваешься с какими-то дополнительными серьезными расходами, которые от тебя не зависят.

В Эдинбурге я посмотрел спектаклей 20... И ничего хорошего! Либо нудное, либо классное, но какое-то тяжелое. Ничего такого, что можно было бы взять и привезти. И вот, проходя мимо одной площадки, я решил посмотреть, что они предлагают. За год до этого там был крутой спектакль. Думаю, может, еще что-то интересное привезли. Вижу — спектакль для одного человека, A Game Of You. Купил билет. Там вообще как все происходит: идешь по городу, накупаешь всяких билетов, потом по ситуации пробуешь попасть во все места, куда запланировал, стараешься все успеть. И вот мы едем на A Game Of You, куда-то далеко, по трассе, потом еще пешком идем довольно долго... И тогда я понимаю, что все это неслучайно, нам действительно надо туда попасть! В итоге мы добрались с опозданием на час. Вклинились все-таки в расписание — и это была судьба. И я пережил нечто, чем хотел бы поделиться с вами, со зрителями, с москвичами. Это было очень быстро, по делу. Я бы очень хотел пережить это еще раз, но, увы, не смогу. Это как первый поцелуй. (Пауза.) Все, чем мы занимаемся, — об этом. Пережив нечто подобное однажды, ты гонишься за этим ощущением, ждешь его, ищешь в чем-то другом, открываешь новое.

В общем, я вышел из зала, встретил организаторов, очень их благодарил. Это ведь огромная радость — найти в море жемчужину. Она такая маленькая, а море такое большое. После я предложил им поболтать, выпить кофе. Я им рассказал, чем занимаюсь в Москве, они рассказали мне о себе. Мы год вели переписку, я искал возможности сделать этот проект у нас. Долгое время не складывалось, и вот буквально пару месяцев назад, наконец, сложилось. Нашим партнером в этом проекте выступает универмаг «Цветной». Это важно, теперь ведь не Remote, у нас будет пространство под крышей. (Улыбается.) Это упрощает задачу. Есть другие усложняющие факторы, но работать в закрытом пространстве в целом несколько проще.

Я не могу рассказать, что именно будет происходить во время «Игры» в нашей красной комнате. Если я расскажу, вы поймете прием, который там использован. Зачем? Знайте просто, что вы будете находиться в помещении, с вами будет кое-что происходить, с вами будут работать актеры. И спектакль будет про вас. Про каждого. Это очень личное, и об этом никто не узнает, кроме вас и актера. Актеры, конечно же, подписывают бумагу о неразглашении. Нечто в красной комнате. (Загадочно улыбается.)

Для кого-то это возможность посмотреть на себя со стороны. Возможность понять про себя нечто большее. Мы же все время куда-то бежим. Опаздываем. У меня с вами встреча, потом еще одна встреча, потом обед с кем-то и так далее. Сейчас меня фотографируют — и я смогу понять, как я выглядел со стороны во время нашего разговора, но ни на одной другой встрече у меня такой возможности — поймать момент — не будет. Дело даже не в том, как я выгляжу, а в том, как я себя ощущаю. Каждый день мы встречаемся с разными людьми. И замереть, осознать что-то, в первую очередь о себе самом, не всегда получается. Очень важно получать обратную связь о себе. И спектакль именно об этом.

А вы про себя что-то новое узнали, поняли тогда, в Эдинбурге?
Понял, что на невербальном уровне мне удается донести то, чем я занимаюсь. Я могу сидеть и молчать, но все равно понятно, что я делаю. Как я это осознал? Вы сами поймете, увидев спектакль. Для меня это было очень важно, потому что хорошо ведь, когда человек внятный, когда он понимает, чем занимается и зачем. С точки зрения мужчины это особенно важно. Женщина может больше думать, размышлять, рефлексировать. А мужчина должен понимать, что он делает. Помните, как у Шагала? Он твердо стоит на ногах, а она летит. (Улыбается.) Вообще, как ты можешь понять, что твой спектакль хороший? 

Да, всегда есть сомнения.
Да, сомнения есть всегда, однако всегда есть и обратная связь. Можно, конечно, творить «в стол». Но в театре ты всегда работаешь для кого-то, даже если не читаешь рецензии, не мониторишь мнения. Я, например, читаю, слушаю, вслушиваюсь. Все-таки живем мы в обществе, не в пустыне, вне социума.

Расскажите о тех, кто придумал «Твою Игру».
Это бельгийцы, замечательная команда. Я ничего у них не видел, кроме A Game Of You. Они занимаются так называемым неигровым театром. Они глубоко и вдумчиво работают со зрителем. Я говорил о них с Rimini Protokoll (театральная команда, придумавшая проект Remote. — Прим. Buro 24/7), и те очень тепло отзывались о бельгийцах. Для меня это было важно, Rimini ведь мэтры. (Улыбается.) Мы уже представляем себе, как работать с иностранцами, как раз на примере Remote. Мы с Ксенией Аникеевой (продюсер в команде Федора Елютина. — Прим. Buro 24/7) провели все прошлое лето в ежедневном, ежесекундном контакте с немцами, и это было здорово. Уровень их подхода, профессионализма, видения — это фантастика. Люди вообще не говорят: «Пойду перекурю!». Люди сидят и работают — если надо, то до трех ночи. Когда я у них спрашивал, что мы сегодня будем делать, ответ был всегда один — работать. Но, конечно, я их вырывал на всяческие мероприятия, концерты. (Улыбается.) На этот раз перед нами опять стояла задача тепло принять бельгийцев, показать им этот город. Показать, что тут тоже происходят чудеса. Хотелось бы создать для них условия, в которых им будет комфортно и интересно работать.

Есть ли у нового проекта какая-то специфическая аудитория или это совершенно универсальная постановка?
Это интересно тем людям, которые готовы вовлекаться в процесс. Все, что мы делаем, предназначено для открытых людей, готовых выйти за свои собственные рамки. Если ты готов рискнуть, попробовать что-то новое — это для тебя. Если ты закрытый, интроверт, то тебе, наверное, будет сложновато. Но если ты интроверт, который решил, что хочет что-то изменить в своей жизни, понял, что хочешь, чтобы у тебя было не три друга, а тридцать три, то тебе тоже сюда. Это же такая своеобразная «растяжка». И каждый наш спектакль — тренировка. Мне без «растяжки» неинтересно. Мне кажется, смысл человеческой жизни — это расти и развиваться. Может, и это бессмысленно и мы об этом узнаем в конце. Может, не надо было стремиться расти, а надо было сидеть и ничего не делать. Но все равно, пока не проверишь — не узнаешь. (Улыбается.)

Более общий вопрос: вы читаете лекции об актуальных форматах в театре. В двух словах — что в перформативном искусстве особенно актуально сегодня и что станет актуальным в ближайшее время?
Все то, о чем я и говорил, — интерактивный театр. Театр, в котором ты являешься и наблюдателем, и участником. Где ты можешь принимать решение. Где ты главное действующее лицо. Люди хотят двигаться. Люди хотят действовать. Люди готовы к этому — надо просто дать им такую возможность. И мы готовы эту возможность дать. Я так чувствую этот рынок, да и мир вообще. Я бы сам хотел участвовать в таких спектаклях. Побегать, потанцевать, подвигаться — мне это интересно. А если это интересно мне, то это может быть интересно моим друзьям. У меня нет абсолютно никакой уверенности в этом. (Смеется.) Но мне так кажется. Я ведь много вижу. И у меня есть вкус и понимание процесса — так называемая насмотренность. Я могу быстро определить — например, «это классно, но это не продашь». А бывает и «это очень плохо, но это будет популярным». Последним я, конечно, заниматься не буду, не смогу продавать то, от чего я не кайфую. Задача импресарио — отвечать за то, что ты делаешь. Подписывать все своим именем.

Задам вопрос, который искренне меня мучает. Какая роль в таком новом театре отводится актеру?
В Remote у нас вообще ни одного актера нет. (Улыбается.)

Я понимаю. И в том числе в связи с этим я пытаюсь проанализировать, что такое актер в современных перформативных форматах. Насколько он важен?
Remote полностью дискредитирует функцию актера. Он показывает, что для того, чтобы сделать спектакль, актер может быть вообще не нужен. Это правда, так и есть. Но бывают и другие спектакли, где 500 человек на сцене.

А еще есть 400 человек волонтеров, как в You Me Bum Bum Train. Это тоже другое.
Да, другое. Бывает и так и сяк. В спектакле «Твоя Игра» актеры есть. И это здорово. Но для нас это некоторый стресс. Актеры все время болеют, опаздывают, чихают, кашляют и так далее. Наша задача — объяснить им, что с нами нельзя болеть и опаздывать.

И все-таки, что такое артист?
Вы хотите узнать, разменная это единица или нет? (Улыбается.)

Попробую объяснить. Вы говорите о новых интерактивных спектаклях, а я не могу отделаться от мысли об Элевсинских мистериях. Конечно, в современных спектаклях меньше ритуальной значимости, однако это все где-то рядом.
Но это была часть жизни древних греков.

Да, это был обряд. А театр — тоже обряд, каким бы он ни был.
Сегодня ты сам можешь выбирать.

Можешь прийти поразвлечься, а можешь воспринять это серьезнее.
Да. И мы не принуждаем тебя ни к чему — например, обязательно прийти и в определенном возрасте пройти обряд инициации. Это твоя игра во всех смыслах: хочешь — сыграешь. Но нет — мы не будем настаивать.

И все же, сохраняется ли для артиста роль жреца во всем этом действе? И как меняется профессия с изменениями в театральном процессе?
В России еще лет 100 проблем с этой профессией не будет. У нас такое количество репертуарных театров, что там кто-то должен играть. Я туда особо часто не хожу. Но все вот это: «Я люблю тебя!» — «Я тебя тоже, Ромео!» — сохраняется.

Ну что вы, это же плохо, а если говорить не о крайностях...
Однако это тоже есть.

Да, но есть же, например, в так называемых классических театрах спектакли, которые тоже ничего себе личный опыт.
Я не отрицаю. Просто мне тяжело сидеть на стуле много часов, мне бы подвигаться.

Понимаю, как понимаю и то, что все равно почти всегда сохраняется некая дистанция — между тем, кто в кресле, и тем, кто на сцене. Но в хороших театрах очень большая духовная ответственность лежит на жреце — на артисте. Есть ли эта ответственность в проектах, за которые вы беретесь? В «Игре», в частности?
Конечно. Но для меня это пока зона неизвестного. И мне невероятно интересно. И, честно говоря, я сам буду актером в этом спектакле. Иногда я буду заходить и проводить «сеансы». Я никогда не буду этого отдельно анонсировать, но имейте в виду, что можете меня встретить. (Улыбается.) Я понимаю, что делали ребята тогда, в Эдинбурге. И мне было бы любопытно оказаться на их месте. Моя работа — это работа с людьми. Общаться, находить общий язык с каждым. В течение дня мне встречаются очень разные люди, из разных структур и разных сословий, и со всеми надо разговаривать. И чем сложнее человек, тем интереснее. «Растяжка».

Для того, чтобы заниматься театром, новыми форматами, что должен знать, уметь человек? Чему он должен обучаться?
Честно говоря, я вообще не понимаю, чему у нас в России учат на продюсерских факультетах. Это как латынь изучать. Наверное, можно этим в медицине пользоваться, но вообще это какая-то мертвая материя. А театр — это то, на что покупают билет сейчас. Если покупают, значит, хороший театр. Если нет, значит, не театр. Я так считаю. Конечно, здесь есть опасность уйти в Бродвей, который уже не совсем и театр тоже. Тонкая грань. Но баланс нужно уметь сохранять. Когда меня спрашивают ребята, которые учатся на продюсерском в ГИТИСе, что им делать, я отвечаю: «Вы живете в России, где есть уникальная система репертуарных театров. И это самый большой работодатель для вас. Идите и там поваритесь». Хотя я ни дня не работал в репертуарном театре, но имел связь с такой структурой. Понял для себя, что глубоко туда не полезу — для меня это слишком урегулированная, медленная машина. Поэтому, собственно, я и создал свою театральную компанию, в которой мне отлично. Где я делаю то, что мне нравится, сам решаю, когда будет пресс-релиз и будет ли он вообще. По сути, правила такие: правил нет. Чем больше ты готов экспериментировать, тем шансы триумфа выше. Но может быть и провал — об этом тоже забывать не стоит. Чем шансы провала проекта выше, тем выше и шансы триумфа. Если что-то может провалиться с грохотом, значит, надо туда лезть. Но все театры нужны, все театры важны, поэтому я смотрю за тем, что происходит. Так создается картина мира. И ты понимаешь, как ее можно улучшить.

Какой могу дать совет? Если вы не можете сделать качественный спектакль, так порой бывает по ряду причин: не хватило ли денег или еще чего-то, я все эти причины отлично понимаю — в общем, если не можете сделать хороший спектакль, то хотя бы сделайте вкусный бутерброд в буфете. И люди смогут вам простить ошибку. Но если у вас полы грязные, спектакль так себе, да еще и бутерброд с заветревшим сервелатом, то вообще к вам больше не захочется приходить. Ребята, сделайте вкусный сэндвич, налейте зрителю свежевыжатый сок (купите соковыжималку, она 5 тысяч стоит!). Но нет. Не могут у нас этого сделать. А ведь театр — это все вместе. Зритель в моей власти с момента приобретения билета. Он ждет, размышляет, дает мне энергию. И я эту энергию предвкушения ощущаю. Две тысячи проданных билетов в предпродаже — это огромная энергия. Может быть, ее, кроме нас, никто не ощущает, но нам этого достаточно.

«Чем шансы провала проекта выше, тем выше и шансы триумфа. Если что-то может провалиться с грохотом, значит, надо туда лезть»

Вообще, в современном российском театре есть люди, которые вас восхищают?
Конечно же, есть. Есть парочка любимых режиссеров. Прежде всего, Юра Квятковский — моя легенда и любовь. Дмитрий Анатольевич Крымов крутые вещи делает. Мастерская Брусникина. Максим Диденко — открыл для себя этого режиссера. Какие-то работы «Гоголь-центра» мне нравятся. Есть интересные и талантливые штуки. Но я в основном сейчас смотрю не на российскую сцену, а за границу. Не потому, что здесь неинтересно, а потому, что то, что происходит здесь, мне понятно. Я перешел через дорогу — у меня здесь восемь театров. А хочется как-то познакомиться с другим взглядом на окружающую действительность. И очень круто, что сегодня существует возможность покупать билеты — сегодня быть здесь, завтра в Нью-Йорке, потом в Бостоне, потом в Лондоне. Просто нужны деньги, нужно зарабатывать и смотреть этот мир. Меня в этом смысле восхищают Rimini Protokoll, которые месяц живут в Берлине, а все остальное время где угодно. Смотрю на них и невероятно радуюсь. Пишу письма: «Ну что, вы где сегодня?». И получаю ответы: в Рио, в Карлсруэ и так далее.

Здорово ездить за впечатлениями. Кто-то ездит за едой, кто-то за очередными туфельками, а я гоняю за впечатлениями. И я вижу, как мои друзья начинают делать то же самое — кто-то покупает билеты на Барышникова, кто-то летит на Роберта Уилсона. Это круто. И даже если я оказываюсь в каком-то городе не по работе, я первым делом смотрю в интернете, что сегодня происходит, какое шоу, какой перформанс. Я же приблизительно представляю, что будет происходить в ресторане, в отеле или даже в клубе. Но что мне могут приготовить театральные — всегда занятно. Я прихожу в театр, чтобы удивляться. Чтобы иначе взглянуть на жизнь, на мир, на окружающую обстановку. Театр для меня — это высшее искусство. Это текст, это музыка, это сценография, это художник. Все в одном месте, и все должно сработать быстро, четко. Стать единым.

Вы называете себя импресарио. Что вы вкладываете в это понятие?

Импресарио — от слова impress. Удивлять. Вот я занимаюсь удивлением людей вокруг. И я ставлю свое имя под продакшеном — это мой знак качества. Я это видел — мне это нравится. Если вам нравлюсь я, то, вероятно, вам это тоже понравится. Это такой путь сапера. Нужно быть осторожным. Я очень надеюсь, что оправдаю ожидания своих зрителей.

Получается, у вас более широкие функции, чем у продюсера.
Да, продюсер просто делает дела. А я делаю дела и еще и бегаю с бубном. (Смеется.)

Однажды журналисты определили вашу роль в театральном процессе как роль Лопахина. А какую бы роль вы сами себе отдали?
Я эту роль сам себе придумал — это импресарио. И сам стал ее заложником. (Улыбается.) Мне другого не надо. Мне этот человек нравится.

Получается, сами пишете пьесу, в которой у вас такая роль.
Так и есть, конечно.

Давайте немного поговорим про Remote Moscow. Стартовал второй сезон. Мы примерно понимаем, с чего начинался этот проект, вы впервые увидели этот спектакль в Авиньоне. Где вы еще его смотрели?
В Петербурге. И мне хватило этого, чтобы проникнуться и поделиться этим со своими друзьями. Я бы очень хотел, чтобы они и мои родители увидели Авиньон, но они никогда этого не увидят. Это больше не повторится. В Авиньоне сыграли всего 60 спектаклей, мы же в прошлом году в Москве уже сыграли 200. В этом хотим сыграть 400, так что делаем Remote Moscow по Бродвейским лекалам. Так, чтобы, например, вы своим друзьям, приехавшим из Петербурга, в ответ на вопрос: «Что сейчас идет в Москве?» — всегда могли ответить: «Летом в Москве Remote». Вообще, эту фразу произнести очень дорогого стоит. Это колоссальная согласовательная, менеджерская, финансовая работа...

Когда проходит какой-то фестиваль и привозят Роберта Уилсона или Робера Лепажа на один день, попасть невозможно! Билеты появились — и их сразу нет! Кучка людей пришла, посмотрела, и все. И даже если это было невероятно, это недоступно большинству людей. А я хочу, чтобы люди за 1,5—2 тысячи рублей могли увидеть проект. Посмотреть, подумать, еще раз прийти! Мне хочется, чтобы это было, что называется, long term. Мне это интересно с продюсерской и с человеческой точки зрения. Я ведь никогда не работал ни в какой компании, не был наемным сотрудником. Я мобилизуюсь в проекте. И когда он может длиться долго — это особенная история.

Как вы сами привыкли входить в новый проект?
Когда начинается новый проект, я все отрубаю. Отлично, что «Твоя Игра» запускается именно сейчас, так как мы провели серьезный анализ того, что было в первом сезоне Remote. Я слово Remote в день произношу раз, наверное, триста. Поэтому он так и работает и имеет такой успех. А вообще-то, вы не представляете, какие приходят иногда запросы и предложения... Здорово, что ты востребован, что тебя о чем-то спрашивают. Но иногда такое спрашивают! (Смеется.) Единственный клиент, с которым удалось сделать что-то крутое, — это Nike. Они запросили аудиотур для тест-драйва новых кроссовок. Это был вообще первый в мире тест-драйв обуви! Мы мобилизовались и за месяц выпустили проект — сыграли в итоге 30 шоу. Было супер, но другие предложения бывают очень странными. Однако, может, пройдет время и люди сообразят, чем мы занимаемся.

Как бы вы определили сверхзадачу Remote в Москве?
Чтобы люди иначе посмотрели на свой город и на себя в этом городе. Вот и все.

А каким вы видите будущее проекта?
Только светлым. (Улыбается.) Я в принципе человек общительный, но планку в пять тысяч друзей на Facebook я благодаря Remote взял быстро. И я общаюсь с очень разными людьми, очень разные люди ко мне приходят... Я познакомился с невероятным количеством интереснейших людей — для меня это, пожалуй, самое важное. Я рад, что Remote вызывает в большей степени позитивные эмоции. И рад, что люди приходят с хорошими словами.

Вы привезли в Москву самый успешный променад-спектакль. Как вы считаете, как может развиваться формат променад-театра на нашей территории?
Элементарно может развиваться: тем и предметов миллион. Рассказывать можно про дома, погоду, можно читать стихи. Это вопрос упертости. И люди должны иметь смелость что-то делать, должны брать на себя ответственность и нести риски. Променад — это супер. Его можно хоть в лесу, хоть в сауне делать. Интересно ли мне этим заниматься? Пока мне есть чем позаниматься. Будем ли мы заниматься этим в будущем? Будем, конечно же. Если с бельгийцами, то с бельгийцами, с немцами, так с немцами. Вот сами с собой — нет. Пока самим ничего не хочется выдумывать. То есть я, конечно, додумываю каждый проект — всегда что-то можно улучшить. И это не вопрос контента. Это вопрос «обертки». И у нас есть экспертиза — как улучшать даже европейские проекты, сделанные на высоком уровне. По сути, мы работаем для того, чтобы люди приходили и говорили: «Круто!».

У вас на сайте написано, что вы работаете над книгой. Это правда?
Да, это правда. Вот она лежит. (Показывает папку с распечатанным многостраничным файлом с цветными пометками. — Прим. Buro 24/7.) Она называется «Квантовый опыт театрального продюсирования». Больше ничего не покажу. 

О чем эта книга и для кого? Потому что «Квантовый опыт театрального продюсирования» — какие-то магические и не до конца понятные слова.
Безусловно. Знаете, все, чем я занимаюсь, — это магия. Все это должно быть малопонятным, как и моя речь и моя дикция. И вы можете только какие-то вибрации улавливать — и если они вам нравятся, значит, все правильно. И не потому, что я не умею говорить четко и понятно, а просто мне так интереснее. Понимаете? (Улыбается.) Честно говоря, меня даже моя мама не всегда понимает. Говорит: «Федор, ты можешь замедлиться?». Мне и с сотрудниками ДПС сложно разговаривать. Они всегда думают, что я... (Улыбается.) Приходится объяснять: «Ребята, это просто темперамент». Просто быстро думаю, быстро говорю, быстро делаю. Они отвечают: «Вы еще быстро ездите». Такое тоже может быть!

Но, видимо, в ближайшее время мы сможем благодаря вашей книге что-то разгадать.
Да, мы уже находимся в финальной стадии, в верстке. По сути, это книжка о том, как, не имея ничего, сделать что-то. Возбуждающий процесс. Была лишь какая-то идея: может, привезти в Москву Remote. А сейчас мы сидим и уже час про это разговариваем. Есть визитки, стикеры, оборудование — что-то, что можно потрогать. Все вроде работает. Надо сказать, что книга получилась мотивационная. Но кому в наше время не нужна хорошая мотивация: «Хэй, все получится, не переживай!». Квантовость в том, что у меня сработало, но, даже если вы повторите пошагово все то же самое, нет гарантии, что вы не провалитесь. Всегда необходимы фарт, судьба, удача — называйте как хотите. Откуда это взять, я не знаю. Но в любом случае проект — это 90 процентов тяжелого труда команды. А у нас команда мощнейшая: все ребята, которые были в этом офисе, просто поверили в то, что проект может состояться. Какие могут быть гарантии, что вы выйдете на улицу и все там сложится хорошо? Но шанс есть. (Улыбается.)