Свежо предание: "Вишневый сад" в Театре имени Пушкина

«Вишневый сад» для русского театра — драматургический рог изобилия, из которого каждый режиссер может достать фрукт на любой вкус: от прозаичных мандаринок до экзотичных тропических изысков. Пьеса очень податлива: можно ставить в громоздких декорациях или в стерильно минималистичных, в принципе, можно и в космос отправить — в случае с «Вишневым садом» зрителя ничем не удивишь. Тематически пьесу тоже можно растерзать на разные кусочки: кто-то толкует о судьбах России, кто-то — о борьбе поколений. Владимир Мирзоев, по собственному признанию, поставил трагедию катастроф (читай «судеб») героев.

Начинается все с легкой нотки постмодернизма: молодой человек (он же, как выяснится, Лопахин, он же — актер Александр Петров) засыпает с книжкой на лице: А. П. Чехов, «Вишневый сад». Будит его горничная Дуняша, между ними происходит странная, немыслимая в случае этих героев сексуальная забава — зачем, почему? Вдруг преамбула заканчивается и начинается очевидный «Вишневый сад». Все чеховские герои, за исключением парочки из спально-постельной сцены, появляются единой «скульптурной» группой из таинственно возникшей в наклонной декорации дверцы вроде тех, что ведут в подвал американских коттеджей. Все это происходит в полутьме, как будто в тумане — в общем, эзотерично.

Потустороннее вообще не обходит вниманием старое поместье: то и дело появляются мальчики-призраки — привет от погибшего семилетнего сына Раневской, а чеховская чудачка Шарлотта в постановке Мирзоева действительно поднаторела в магии. От карточных фокусов эта почти абсурдистская героиня без роду и племени переходит к символичному волшебству. С потолка эффектно падают пакеты для переливания крови — персонажи ставят капельницы и отправляются в мир воспоминания. В другой раз Шарлотта вытаскивает веревку, которая станет пугающим аксессуаром на шее Раневской. Эмоции главной героини ходят маятником — от пассивной меланхоличности до ироничного юмора, который на славу удался Виктории Исаковой.

Помимо фокусов и прикладного колдовства, в спектакле достает и другой эксцентрики и эффектных решений. Есть инъекция современности: герои вдруг пускаются в пляс под композицию Bumblebeee группы Kasabian. Альтернатива цыганщине, все еще популярной сто лет назад. Есть живописно символичные решения: когда Лопахин объявляет о покупке вишневого сада, герои, загодя рассевшись в нужном порядке, изображают стремительный вираж вагонетки на американской горке. За этими и другими исключениями трактовка пьесы вышла традиционная, без «подвыподвертов».

Несмотря на то что Мирзоев декларировал драму катастроф человеческих судеб, остальные герои подсвечены более тусклыми красками, чем Раневская, в них расставлены акценты, но не оттенки. Лопахин скорее молод и задорен, чем расчетливо предприимчив. Аня и Петя мечтательны, но скорее как активные креаклы эры Facebook, чем молодежь в преддверии революции 1905-го. Фраза Пети Трофимова «Вся Россия — наш сад», которую иные протягивают меланхолично (мол, все скоро повырубают), звучит в спектакле бодро и оптимистично: можем жить где хотим. Вполне современный посыл — правда, те, кто чаще всего это твердят, обычно все крепче прирастают к насиженному месту, пока не вмешаются обстоятельства. Вот и герои Чехова, что называется, засиделись, получили по катастрофе в одни руки и наконец поняли: пора и честь знать.