Последнее наваждение: "Юбилей ювелира" Константина Богомолова

Любой спектакль начинается с того, что в зале гаснет свет и воцаряется кромешная тьма. На сей раз часть этой тьмы вдруг обретает дар речи — прямоугольные экраны белыми буковками объявляют зрителю: «Начало». Выдержав недолгую паузу, экраны трагикомично добавляют: «Начало конца». И снисходительно выводят: «Начало конца начинается». Попробовав себя в качестве немногословного конферансье, экраны уплывают вверх, оставив публике смесь улыбки, легкого удивления и твердой уверенности: не обманули, ставил Богомолов. 

В центре просторной комнаты — стол. За столом — три человека. Старик Морис, его жена Хелен и сиделка Кэти (в миру — Олег Табаков, Наталья Тенякова и Дарья Мороз). Сиделку нанимают на работу. Исполнительная, без возраста, зато с серым хвостиком и, должно быть, вечно поджатыми губами — из таких в иные времена выходили образцовые немецкие гувернантки и надзиратели в работных домах. Хелен — молодящаяся, склонная к сарказму и обильному макияжу дама, разменявшая девятый десяток. Старик — некогда успешный, но давно разорившийся ювелир. Он немногословен, склонен к иронии и потихоньку умирает от рака.

Умрет он скоро, это известно им всем. Смерти он не боится, глядит на нее со спокойствием и равнодушием. Но просит не слишком торопиться. Через два месяца исполнится 90 лет — надо бы дожить. Не ради круглой даты. На юбилей он ждет саму королеву Елизавету. Да-да. Давным-давно, в преддверии коронации молодой ювелир (ныне 89-летний и разорившийся) сопровождал королевские регалии. Случайное знакомство с королевой обернулось мимолетным романтическим пассажем и монаршим обещанием прийти на юбилей — через 60 лет. Никто, кроме самого старика, в эту сказку не верит, но для него она — все. То ли воспоминание, то ли навязчивая фантазия, подсидевшая чужое счастье.

Героев, существующих на грани глубоких переживаний и легкой сомнамбулы, «обнимает» соответствующая обстановка. Декорации нарочито стерильны: белесое помещение, немного мебели, окно в никуда и несколько дверей. Такое могло существовать и десять, и двадцать, и сорок лет назад в любом городе любой страны. Тонко продуманный вакуум аккурат для психологического спектакля, краеугольным камнем которого решено сделать тонкую актерскую игру. Плазмы, кротко повисшие над сценой, транслируют все, что на ней происходит, — крупным и общим планами. Экран позволяет уловить малейшие движения души героев. После ключевых сцен плазмы гаснут и опускаются, и белые буквы, склонные одновременно к иронии и лиризму, гипнотизируют зал. Кровь, сообщают буквы, разносит морфий по телу, «как талый снег», а память — лишь клетки мозга. Смерть — это гостья, надо быть радушным хозяином. Пульсирующие строчки кажутся потусторонними существами. Поделившись сакральным знанием, они вдруг исчезают, возвращая нас к перипетиям сюжета.

В том, что королева объявится, сомневаться почти не приходится. Вопрос в другом: будет ли это настоящая Елизавета, или актриса, найденная сиделкой, или сама Хелен, решившаяся на прощальный маскарад. Превратится ли угасающая жизнь в сказку о том, что грезы, которым никто не верил, могут оказаться правдой? Или в историю о любви и сострадании в абсурдном мире, где реальная жизнь холодеет в тени фантазии? Никола МакОлифф, автор пьесы, свой выбор сделала: к умирающему явилась настоящая королева, никакого «фейка». Константин Богомолов сработал изящнее.

В урочный час королева приходит к ювелиру, прождавшему ее 60 лет. Играет ее Наталья Тенякова, за несколько минут до того исполнявшая роль Хелен. Выходит, жена все-таки надела костюм, шляпку, перчатки и парик с седыми буклями? Похоже на то: стала бы настоящая Елизавета дарить жалкую коробку конфет или признаваться в отсутствии воображения? Или тайком прикладывать к глазам бумажный платочек? Едва ли. И все же нет-нет, да и промелькнет в гостье что-то такое, монаршее, мешающее окончательно определиться: а вдруг настоящая? Впрочем, это не так и важно. Чай допит — королеве, кем бы она ни была, пора и честь знать. Одна гостья ушла, явилась другая. Та, что снисходительно согласилась подождать. Та, чей визит не отменишь. Вместо конфет у нее — тишина и покой. 

В решительности Олегу Табакову не откажешь: не каждый худрук выберет к своему 80-летию пьесу о смерти и вручит ее Константину Богомолову. Литературный первоисточник ждала точечная хирургия: режиссер методично удалил из него лишние сцены, решения и повороты мысли. В итоге сильная, эффектная, но довольно кассовая история, которая завершалась грохотом стиральной машинки («теперь можно купить новую»), превратилась в тонко сработанное размышление о вечном, погружающее публику в созерцательный транс. Вывести из него способны лишь всезнающие белые буквы, лаконично подсказавшие: «Аплодисменты».