12 цитат Владимира Сорокина — о соцреализме, миссии писателя и разнице между Москвой и Берлином
В прокат выходит «Сорокин трип» — документальный фильм о жизни писателя Владимира Сорокина. В 1990-е и нулевые годы его творчество откровенно бесило радетелей «чистоты культуры»: на писателя несколько раз подавали в суд за порнографию, а его книги публично сжигали и рвали на части в 2002 г. прямо у Большого театра в Москве. Карикатурные протесты только добавляли ему очков на большой литературной арене: сегодня романы и рассказы Сорокина — хрестоматийный образец концептуализма и классика постмодерна, — переведены почти на 30 языков мира, а их автор удостоен важных писательских наград.
Авторы «Сорокин трипа» — журналист Антон Желнов, также снявший документальные фильмы о Бродском и Кабакове, и основатель проекта «Полка» Юрий Сапрыкин — строят фильм на обстоятельной беседе. Все полтора часа, что длится лента, его речь лишь изредка перебивают архивные кадры, съемки постановок и небольшие интервью дочерей писателя. Владимир Георгиевич рассказывает о контркультуре 80-х, об общественной реакции на его скандальные произведения, о высоких смыслах писательской работы. А еще — о разнице между Москвой и Берлином: несколько лет писатель живет на два города. BURO. записало самые интересные цитаты Сорокина — и с нескрываемым удовольствием публикует.
О родителях
Не могу сказать, что у нас были с ним теплые отношения, хотя он многому научил меня. Отчасти любовь к литературе от него. Он любил советскую поэзию, у него была хорошая память. Но чисто в человеческом плане это был довольно эмоционально скудный человек, он был во многом закрытый. Потом у него начались проблемы с психикой, он начал пить седуксен и превратился в окончательно закрытого человека. Люди его все больше раздражали. Мама была инженером-экономистом. У нее нашли порок сердца, и уже в 35 лет она ушла на пенсию. Всю жизнь она просидела дома. Она была хранителем советского очага. Можно представить, что это: библиотека, хрусталь, стенка, порядок в квартире. Их пугало, что я пишу, но это может напугать не только родителей. Наверное, они не знали, как соотноситься с этим всем. Мама старалась как-то навести мосты. Отношения становились все более формальными, и я довольно рано понял, что кровное родство — это еще не духовная близость, и даже не сердечная.
О писательской задаче
Главная задача — это удивить себя, сделать то, что никогда не делал до тебя. Максимализм, конечно, но иначе неинтересно. Нужно все открыть заново и начать с чистого листа. Если удивил себя, то, я думаю, и с читателем все будет о'кей.
О начале работы
В 80-е годы, что называется, поперло. Я навел оптику и все увидел. Это как непаханое поле, а у тебя — здоровый конь и острый плуг. Вперед!
О соцреализме
Я понял, что очень многое метод соцреализма взял у русской литературы. Например, стиль описания: он очень сильно заимствован из 19-го века. Очень много взяли от Толстого, Тургенева. Но это были «кастрированные» Толстой и Тургенев. У них было описание русской природы, русского человека — и это использовал соцреализм, вынув их, так сказать, из содержания. Достоевского соцреализм не использовал, потому что он был страшен. Он писал о человеке в чистом виде, с содранной кожей.
О концептуалистах
Я попал в клуб московских концептуалистов через общего зубного врача. Она сказала: «Слушай, у меня есть один знакомый художник, он пишет какие-то странные картины. Хочешь, я вас как-то познакомлю?» Мне было 20 лет. Когда я увидел эти работы, сначала я их не понял: это было «Добро пожаловать» и орденская лента (речь идет о картинах Эрика Булатова, орденская лента — работа «Горизонт». — Прим. BURO.). Мне показалось, что это какие-то плакаты, но потом я понял, что это. Это было сильно».
О разнице контркультурных Москвы и Ленинграда
Чем была хороша Москва?
Были разные круги, я имею в виду в подполье, которые вообще не пересекались. Этим отличалась Москва от Питера, где все варились
в одном котле.
О реакции на «Норму»
Я помню одну знакомую, она не из нашего круга. Прочитав «Норму», она сказала: «Вообще за эту вещь государство обязано автора уничтожить». Это для меня было высшей похвалой!
О работе
писателя
Надо уметь препарировать, не боясь крови персонажа. Любой писатель — это некий зоолог-энтомолог, и как бы он ни говорил, что пишет сердцем, что он со своими героями, что он рыдал, когда умерла от туберкулеза главная героиня, он все равно энтомолог. Иначе ничего не получится.
О новизне в творчестве
Все, кто сделал какие-то прорывы, в искусстве или литературе, — это люди, обладающие в какой-то степени культурной наглостью. Если ты уже в литературном пространстве, то ты можешь делать все. Сдерживать себя надо в жизни.
О переезде
в Берлин
Это абсолютно уэллсовское чувство. У него есть роман «Когда спящий проснется», и мне казалось, что я проснулся. Я оказался в естественном времени людей. В Москве, когда ты выходишь за порого собственной квартиры, ты попадаешь на улицу и чувствуешь, что там уже не твое пространство, а государства. Ты должен учитывать его, а оно в общем жесткое, потому что не учитывает тебя. Оно может в любой момент что-то от тебя радикально потребовать. Здесь этого нет.
Об ощущении времени
Если говорить о новом Средневековье, то им запахло не только в России. Сейчас это словосочетание мелькает в западных газетах. Это идея стены, огораживания.
О переменах в России
Последняя иллюзия у меня была в 91 году. Что здесь может что-то радикально измениться. Структура государства, жизни, этика может поменяться. Но оказалось, что слишком глубокая заморозка.
