Что отмена балета «Нуреев» говорит о состоянии российского общества

Прославленную фотографию британского фотографа Ричарда Аведона, на которой танцовщик Рудольф Нуреев, фундаментально раздетый, демонстрирует отдельные части божьего дара, ему ниспосланного, в поиске Google по картинкам можно найти только в не очень хорошем разрешении 400 x 600. Сообщается, что специально для балета «Нуреев» Большой театр выкупил права на это фото среди некоторых других изображений. Сообщается также, что фото должно было стать частью оформления сценического пространства, проецируясь в одной из сцен на целый задник. Только представьте: в Большом театре стержень хореографического таланта Нуреева с ним самим целиком демонстрируют в таком масштабе, вот уж стоило бы купить билет. Теперь все пропало: балет официально перенесли за три дня до премьеры, хотя неофициально мало кто удивится, если в мае 2018-го окажется, что восстанавливать работу никто и не планировал. «Нуреев» гарантированно мог стать самой громкой премьерой сезона в российском музыкальном театре и одной из самых значительных в мировом — таков был его потенциал, обусловленный мощнейшей командой и прекрасным материалом. Теперь же остается только гадать и выспрашивать у театральных друзей видеозапись последнего прогона: говорят, артисты от озлобленности по поводу переноса станцевали на все 146%. 

Что произошло

Никакой определенности с этой ситуацией до сих пор не появилось. Существует официальная версия переноса, озвученная гендиректором театра Владимиром Уриным 10 июля: он с коллегами посмотрел прогон и якобы понял, что спектакль не готов хореографически. Режиссерски готов, а хореографически — нет; кроме того, по мнению Урина, не собираются воедино все элементы этого сложного проекта: там задействованы и оперные солисты, и драматические актеры. И поэтому балет для выхода перед публикой не готов.

Эту версию опровергают в своих аккаунтах в социальных сетях и в комментариях СМИ некоторые артисты спектакля. Добавляет таинственности нежелание комментировать ситуацию хореографа спектакля Юрия Посохова, который, по словам Урина, согласился с тем, что необходимо больше времени, и попросил еще месяц на доработку.

Существует крайне сомнительная версия, которая сводится к тому, что спектакль был отменен из-за уголовных скандалов с Кириллом Серебренниковым, «Гоголь-центром» и «Седьмой студией». Сомнительная она потому, что слишком уж тяжело заподозрить Владимира Урина в излишней осторожности: тут самое время вспомнить, что постановка опального, казалось бы, после «Тангейзера» Тимофея Кулябина в 2016 году Уриным отменена не была.

Третья версия была озвучена, как ни удивительно, государственным информагентством ТАСС. Балет якобы отменили по прямому распоряжению министра Мединского, который обнаружил в постановке вместо тонкой хореографии пропаганду «нетрадиционных сексуальных отношений» и во избежание «гей-провокации» сорвал в Большом театре все телефоны.

Во всем этом — большая подлость ситуации. Объяснения Урина вкупе с молчанием других участников процесса звучат малоубедительно, но и кровавый режим в лице пресс-секретаря Мединского факт прямой цензуры отрицает. Формально выходит: причина снятия чисто техническая, а значит, и повода для протеста, каковой наличествовал в случае с тем же «Тангейзером» в Новосибирске, нет.

Публика потеряла выразительное произведение искусства и нервы на обмене и возврате билетов, креативная команда понятно, как себя чувствует, еще более понятно, как чувствуют себя артисты, задействованные в балете. И никто, получается, не виноват — ну, не успели. На этом фоне абсолютно зловеще читается сегодняшний инсайдерский пост Алексея Венедиктова в телеграме: на прогон «Нуреева» затесались бедолаги из РПЦ. В ужасе от увиденного побежавшие к епископу Тихону Шевкунову, который по такому делу позвонил Мединскому, которому для переназначения в следующем году нужна поддержка Тихона. Министр якобы позвонил Урину и устроил страшный крик, а потом немного остыл и попросил просто перенести. Никаких заговоров и финансовых махинаций, а обычное «кабы чего не вышло».

Что это значит

На пресс-конференции Владимира Урина спросили, останется ли оригинальное художественное решение спектакля нетронутым, в том числе и фотографии Нуреева. Урин ответил утвердительно, одновременно очертив рукой рамку до пояса, — что это значит, останутся, но в пределах допустимого? Хочется пошутить: мол, у балеруна ведь все самое главное как раз ниже, но какие уж тут шутки.

Выходит, что единственная сколько-нибудь реальная причина, по которой этот балет был снят, — экстравертная демонстрация в нем темы гомосексуальности. Что вообще можно об этом сказать, когда уже все сказано? Проговорить тривиальности на тему того, что Российская Федерация — государство, скрепляемое в числе прочего гомофобией? Тоже мне новость.

Сама модель языка, которой Урин комментировал спектакль, вызывает удивление: «Это [Нуреев] фигура неоднозначная, и рассказать о ней — непросто. Я понимал, что там будет соответствующая тема, которая может вызвать неприятие у отдельных людей». Что вообще такое «неоднозначная фигура»? Только заурядный идиот и сельский обыватель может быть однозначной фигурой. А что такое соответствующая тема, которая может вызвать неприятие? А показ в новостях сюжета о победе одной футбольной команды над другой не вызовет неприятие у фанатов последней? Или футбол не так раскалывает общество, как гомосексуалы? То есть предельно ясно, почему Урин подобрал именно эти слова, но это ведь вообще не должно являться предметом дискуссии, когда ты делаешь искусство на мировом уровне.

На российской почве демонстрация явления воспринимается как его пропаганда. Неконвенциональные сексуальные предпочтения — это элемент общественного разнообразия, который в нынешнее государство не вписывается. Просто потому что управлять этим разнообразием сложно, чиновники сначала вытесняют гомосексуальность из сферы общественных отношений, а теперь делают то же самое с искусством. В итоге артисты Большого, среди которых, как и во всякой балетной труппе, хватает поклонников любви, что таит свое имя, должны бесконечно растанцовывать «Ромео и Джульетту».

Помимо прочего, это еще одна монета в копилку историй о стремительной провинциализации российского искусства. Зрителям, купившим билеты на «Нуреева», после отмены было предложено обменять их на показ «Дон Кихота». Почему? Потому что в балете «все должно быть красиво и изящно», а травести в юбках и красивый мужик с огромным болтом на заднике — это «некрасиво», пятидесятилетние советские женщины не поймут.

Следует вспомнить последний скандал такого рода в Большом театре: в 2005-м нашистская истерика развернулась вокруг постановки прекрасным режиссером Эймунтасом Някрошюсом не менее прекрасной оперы «Дети Розенталя» Леонида Десятникова, к которой написал либретто писатель Сорокин (в эпитетах не нуждается). Это была первая заказанная Большим опера за долгое-долгое время, и, даже судя по чудом утекшей технической записи, спектакль был просто потрясающий. Благодаря политике государства Российского, все, что от него осталось на поверхности общественной памяти, — огромный унитаз у театра, в который молодые бойцы патриотического фронта бросали клочки книг Владимира Георгиевича.

Сейчас ситуация повторяется, хоть и не в таком откровенном изводе, но ведь это еще хуже: цензура общественных групп (если все было именно так, как описывает Венедиктов), спаянных с властями, стала подлее и скрытнее. Слава российского балета давным давно висит в воздухе тонкой ностальгической дымкой: только патриотичные дураки повторяют, словно заведенные, что «наш балет лучший в мире», и некому им сказать, что после Бауш и Ноймайера все эти изящные движения ножками в конвенциональном их варианте нужны (утрируя, конечно) только сумасшедшим балетоманам, которые от гадости жизни идут прикоснуться к высокому искусству (с больших букв).

Балет Серебренникова/Посохова на музыку Демуцкого — сложносочиненное произведение, синтетическое — в духе современного театра. Понятно, какую роль бы оно сыграло в деле актуализации российского искусства. Даже если его все-таки выпустят в мае 2018-го, остается большой риск, что некоторые элементы и сцены спектакля подвергнут коррекции — просто во избежание скандала. Стоит ли говорить, что театр — это такого рода дом, который рушится моментально, стоит вынуть из него даже один кирпич, кажущийся необязательным.

Самое чудовищное во всем этом положении, кажется, то, что наверняка в головах и личных аккаунтах многих артистов театра пронесется мысль: я понимаю, почему Нуреев уехал.