Интервью Buro 24/7: Верушка фон Лендорф

Для большинства людей такие имена, как Сальвадор Дали, Хельмут Ньютон и Микеланджело Антониони, сродни великой истории, прикоснуться к которой можно лишь через их творчество. Но Вера Готлиб Анна фон Лендорф, известная всему миру как Верушка, не просто знала этих людей — вместе с ними она создавала эпоху, о которой теперь снимают фильмы и пишут книги.

Дочь немецкого графа, участвовавшего в заговоре против Гитлера и казненного в 1944-м году, она прошла путь от концлагеря до мировой славы. Верушка была одной из первых моделей, чье имя запомнили, а ее саму научились отделять от толпы длинноногих манекенщиц. В 1970-х она оставила мир моды, полностью посвятив себя искусству.

В эти дни в Москве Вера Лендорф вместе с журналом Vogue представляет свою выставку "Верушка. Автопортреты. Нью-Йорк. 1994-1998 гг.", а также переведенную на русский язык книгу "Verushka. Моя жизнь". Нашла Верушка время и для Buro 24/7, встретившись с нашим колумнистом Катей Мухиной и поговорив с ней о моде прошлого и настоящего, а также о том, как жить после долгих лет славы.

Как изменилась индустрия за последние 50 лет?

У меня нет ответа на ваш вопрос — я давно вне индустрии. Конечно, есть эта выставка, но не уверена, что мне будет интересно сделать что-то подобное еще раз. Когда-то давно я попробовала эту индустрию на вкус, даже создала свою линию одежды, но быстро поняла, что все это не для меня.

Тогда вообще все было по-другому. Все модели сами делали себе макияж. Специалистов в этой области просто не существовало. В изданиях уровня Vogue были люди, которые могли накрасить тебя и сделать прическу — на голове возводились безумные конструкции, — но на съемках для журналов рангом меньше приходилось брать все на себя.

В 1960-х была возможность создавать индустрию, и я лично привнесла в нее очень много. Например, никто до меня не принимал странные, вытянутые позы на фотографиях — все было очень статично. Мини-юбки, необычные прически, фото в движении воспринимались как революция, а сегодня все лишь ходит по кругу, как по цирковой арене. Время от времени возвращается мода 1960-х, 1970-х, но нет ничего нового.

А что для вас могло бы стать новым? Практически все уже снято и переснято!

Пару лет назад в Нью-Йорке кто-то рассказывал мне о необычных тканях: якобы зимой можно будет отказаться от тяжелой верхней одежды, потому что материалы станут легкими и очень теплыми. Такие идеи еще можно считать нововведениями, но в целом изобретать стало достаточно трудно.

Есть одна вещь, которую считают революционной — фотошоп. Но, по-моему, это ужасно. Все стремятся сделать себя идеальными, гладкими, становясь в конечном итоге одинаковыми. Люди теряют индивидуальность, и к тому же совсем не уделяют внимание самому процессу съемки, уповая на компьютерные технологии.

Я работала с великими фотографами, так вот они просто отказывались снимать, если не было хорошего света, который невероятно важен. Я бы даже сказала, что это самое важное, что может быть в съемочном процессе. Когда я вижу, что свет падает на меня не так, как нужно, то чувствую себя перед камерой неуютно. Сейчас я в темных очках не потому, что у меня под глазами мешки — они меня уже не волнуют, — а потому, что при таком свете, который здесь есть, я вряд ли получусь хорошо.

В наше время есть фотографы, которых вы могли бы особо отметить? Которые работают по принципам "старой" школы?

Я плохо знакома с современными фотографами, но если говорить в целом, то мне очень нравилось работать со Стивеном Майзелом, Ричардом Аведоном. Они говорили, что тебе нужно делать, куда поставить ногу, как повернуться. Их фотографии могут рассказать целую историю — они "живые".

Сегодня фотографы на подобное редко способны. Меня раздражает, когда они без остановки "щелкают" камерой, чтобы потом выбрать один кадр из миллиона. Так нельзя работать. Между фотографом и моделью должна быть связь. Когда я стою перед камерой, мне важно знать, что обо мне думают, мое настроение ловят. Если я это чувствовала, то съемки всегда удавались, потому что фотограф был со мной на одной волне.

Идеи для ваших съемок рождались в соавторстве с фотографами?

Почти всегда эти идеи рождались в моей голове. А если фотограф был еще и моим бойфрендом, то утром он просто спрашивал: "Что ты хочешь сделать сегодня?" И я в ответ начинала придумывать огромное количество историй. Меня никогда не прельщала работы манекенщицы: надевать на себя разную одежду, оставаясь при этом неподвижной, — это же так скучно! Перед камерой я всегда была как ребенок: мерила парики, раскрашивала свое тело. Мода без искусства никогда не была бы мне интересна.

Я обратила внимание, что вы довольно часто использовали на съемках боди-арт, но в жизни отдаете предпочтение обычной черной одежде.

Не всегда.

Но я читала о вашей особой любви к черному цвету.

Я выбираю черный, потому что это просто. Но иногда он надоедает, поэтому я разбавляю его чем-то ярким, например, вот этими красными носками. Все любят черный. Хотя вы, я вижу, нет! (смеется)

У вас есть любимый дизайнер?

Нет, я сегодня абсолютно не слежу за модой.

А в прошлом?

Мне нравилось то, что делал мой друг Джорджио ди Сант-Анджело. Он одним из первых начал создавать коллекции из необычных для того времени облегающих тело тканей.

Вы очень тесно работали с главным редактором американского Vogue Дианой Вриланд. Расскажите о вашей дружбе.

Диана была совершенно сумасшедшей! Я бы не хотела работать на нее в Vogue. Она была эксцентричной и очень требовательной. Люди вокруг нее могли работать день и ночь, чтобы потом принести свои идеи и услышать: "Это скучно!" В Диане был огонь, и она по-настоящему любила то, что делала. Она плохо видела, и к концу жизни почти ослепла. Однажды я спросила ее: "Как ты выбираешь сумки, туфли, платья?" А Диана ответила: "Я уже знаю, как все в этой жизни выглядит!" Она брала в руки вещь и спрашивала, в своей манере растягивая гласные: "Какооогооо онааааа цвееееета — сииинего, голубооого, как небооо на закааате или на рассвееете, темнееее или светлееее лунной нооочи?" В этом была вся Диана.

Правда, что Диане не нравилось ваше меланхоличное выражение лица?

Да, она твердила: "Ты нужна мне здесь, сейчас и счастливая." Это, пожалуй, самая большая трудность в работе с американцами. У них все пропитано пресловутой идеей о счастье. Мой сосед в Нью-Йорке, когда мы сталкивались в лифте, рассказывал мне о том, как у него дела, прежде, чем я успевала спросить его об этом. Но еще хуже, что за их вопросом "Как ты поживаешь?" нет ничего настоящего — им плевать, как ты поживаешь.

Вы работали с такими великими людьми, как Сальвадор Дали и Микеланджело Антониони. Что чувствуешь, когда имеешь возможность не просто коснуться, а стать частью их творчества?

Всегда удивительно встретить настоящего гения. Работа с Дали оставила у меня самые приятные впечатления. Он научил меня работать со своим телом, превращать его в арт-объект. К тому же, он был прекрасным человеком и очень тепло встречал меня, когда я приезжала к нему в гости в Испанию.

Творческие люди зачастую подвержены депрессиям... Особенно в моменты, когда ты перестаешь быть востребованным. Как преодолеть это?

Это очень тяжелое состояние. Иногда мне было страшно за себя: я попала в больницу на лечение и очень боялась закончить жизнь там. В тебе борются два чувства: с одной стороны, ты осознаешь, что апатия однажды закончится, но с другой — внутри живет ощущение, что так будет всегда. В таких случаях не остается ничего, кроме как ждать. Надеюсь, что больше никогда не придется пережить подобное. Но даже при всех своих страхах я рада, что такой опыт был в моей жизни: негатив необходим — он делает нас сильнее.

Вы хотели бы что-нибудь изменить в своей жизни, если бы могли начать ее сначала?

Возможно, я посвятила бы себя музыке. Это ведь так здорово, когда ты можешь создавать что-то прекрасное, передавая это будущим поколениям. Сама я нечасто слушаю музыку, но обожаю Баха.

У вас была очень насыщенная карьера. Как при этом удавалось балансировать между профессией и личной жизнью?

Я вряд ли отвечу на этот вопрос. У меня нет ни семьи, ни детей. Да, были бойфренды, друзья, но мне никогда не составляло труда совмещать их с работой. Я находилась в стороне от социума: не любила знакомства, тусовки. Конечно, все это существовало в моей жизни, но куда больше мне нравится жить в собственном мире.

Жить для искусства?

Да.