В чем сила русских 90-х

Значимое — это не обязательно прекрасное и удивительное, но, безусловно, имеющее влияние на фэшн-процессы. Клетчатые рубашки, повязанные вокруг всех талий на всех улицах всех мировых столиц, буря и натиск Эди Слимана, триумфальное возвращение гранжа, повальная мода на оверсайз, широкие шелковые штаны Фиби Файло и брюки-бананы Вики Газинской, порезанные на хвосты подолы Николя Гескьера и цельнокроеные платья с летящими юбками Надеж Ване-Сибульски.

Самое очевидное объяснение, конечно, в том, что 90-е — последнее оригинальное в эстетическом смысле десятилетие и современная мода готового слова не могла никак его миновать. Кроме того, прошло уже 20 лет, и по всем законом жанра вещи 90-х превратились в заслуженный винтаж, а значит, стали абсолютно желанны для моды. Ну и еще кое-что: для всех важных дизайнеров поколения 40-летних (и даже уже 50-летних) — Марка Джейкобса, Рафа Симонса, Николя Гескьера, Фиби Файло, Стеллы МакКартни — 90-е были временем их молодости, и эта эстетика навсегда в их сердце, неважно, в виде притяжения или отталкивания.

И тут неожиданным образом выяснилось: нам тоже есть что предложить, и более того, именно наше предложение на этом глобальном рынке 90-х оказалось самым горячим. Это наша постсоветская эстетика 90-х. Спортивные костюмы, вещевые рынки, «пацаны на раЁне», «звезды дискотеки 90-х» — вот наше главное фэшн-богатство.

В сущности, мы переживаем сейчас исключительный момент — впервые в истории моды русский феномен не просто появился в каких-то аллюзиях и реминисценциях, но во всей полноте впрямую на эту моду влияет. И этим феноменом стала та самая декада, которую мы все дружно презирали, которой принято было дразнить и даже как-то стыдиться. То есть не прекрасный модерн, не великий конструктивизм — то, чем мы законно гордимся, — а довольно трэшевый феномен массовой культуры.

Почему так произошло? Во-первых, потому что всех, как было сказано, накрыло волной 90-х. Во-вторых, потому что, если во всем остальном западном мире 90-е имели более или менее сходный вид, наши, в силу исторических причин, имели вид довольно особый.

Но главная причина — в русских дизайнерах новой волны, которая оказалась интернациональной, — тех, кто рос в России в эти самые 90-е, кто впитал эту эстетику с самого раннего детства вместе с памятью о Новом годе и летних каникулах, у кого она стала буквально импринтом. А потом они выросли, уехали учиться в Сент-Мартинс и получили работу в больших брендах, но когда взялись делать свои собственные, оказалось, что именно «районы-кварталы, жилые массивы» — та самая оригинальная ценность, которую они смогли предъявить миру.

Тут прежде всего возникают два имени двух звезд поколения стилистов, выросших в России 90-х, — Гоша Рубчинский и Демна Гвасалия. Рубчинский с его бритыми бледными пэтэушниками на фоне ковра и очень правильным интересом к советской журнально-газетной графике, а особенно с маркетинговым гением Эдриана Йоффе (мужа и партнера Реи Кавакубы из Comme des Garçons) произвел в конце концов тот эффект, который мы все сейчас наблюдаем, когда в любом тренд-буке любого тренд-агентства непременно отдельной строкой фигурируют post soviet urban culture и Gosha Rubchinskiy.

Демна Гвасалия сделал свой Vetements на соединении воспоминаний о вещевых рынках спальных районов Москвы, где он рос, с архивами Мартина Маржелы — и получил работу мечты в Balenciaga. Его пресловутые футболки DHL, в которых западные критики видят fun & cool и чуть ли не главное проявление свободного духа, на взгляд человека, жившего в России 90-х, выглядит немного иначе, потому что мы помним, как любая западная корпоративная продукция, тем более та, которую можно было надеть на себя, воспринималась как предмет настоящего культа. Карго-культа, как мы бы сейчас сказали.

Но первым на этом пути был, конечно, Денис Симачев: именно он в самом начале 2000-х, задолго до всех остальных, начал разрабатывать это пространство «пацанской моды». Он играл с советскими символами, он вышивал пионерские речовки на своих рубашках, он всячески развивал культ спортивных костюмов, он острил и иронизировал — именно он и был духовным предтечей наших героев. Но интернациональным феноменом Denis Simachev так и не стал — отчасти потому, что прошло еще слишком мало времени после собственно 90-х, отчасти потому, что «пацанская мода» была для него этаким стэпом и он помещал ее в общий туристический ряд «матрешка, балалайка, водка, хохлома». Кроме того, за ним не было никакого западного бэкграунда — ни в виде Эдриана Йоффе, ни в виде Maison Martin Margiela. Следующее поколение действовало тоньше и прицельнее.

Сколько продлится это всеобщее увлечение постсоветской эстетикой? Вряд ли долго. Такого рода четко отстроенные маркетинговые феномены, эксплуатирующие субкультуры и готовое слово, эффектно стартуют, быстро достигают своего пика, но не могут удержать внимание публики надолго. Пару лет назад еще не существовало Vetements, но все были без ума от Hood by Air — кто сейчас про него вспоминает? Блеск и нищета русских 90-х может надоесть так же быстро, поэтому, например, Vetements так нужен Maison Margiela, и не только для правильного баланса.

Собственно, тут вполне можно избежать оценочных суждений: этот тренд ни хорош, ни плох сам по себе. Его можно назвать паразитированием на постсоветском фэшн-дискурсе, а можно — грамотным постмодернистским маркетингом. Если находятся люди, страстно желающие купить футболку DHL по цене дизайнерского платья, то отчего бы им ее не продать? Но поэтому и интересно следить за теми русскими дизайнерами, кто, имея ровно тот же бэкграунд — детство в 90-х + западная фэшн-школа и опыт работы в западных брендах, — этим путем не идет. Как, например, Тигран Аветисян, который делает классную урбанистическую моду без всякого налета русских 90-х.

И еще больше уважаешь тех, кто ничего не эксплуатирует, а уже 20 лет сохраняет цельность и абсолютную уникальность — как, например, Nina Donis, который в каждой коллекции оказывается оглушительно современным, поразительно оригинальным, совершенно интернациональным и при этом с очевидными русскими корнями. Но в эпоху ловкой стилизации это почти непредставимая и непозволительная роскошь.