Нюта Федермессер: «Мы точно добрые. Просто озлобившиеся и недолюбленные»

Учредитель фонда «Вера», человек, убежденный и убеждающий всех вокруг, что помочь можно даже тем, кому нельзя помочь, Нюта Федермессер — поговорила с журналисткой Ариной Павленко для ее проекта «От Ада до Рая: у каждого свой путь». Федермессер помогла ей принять собственный диагноз — рак — и стала героем, побудившим ее возобновить свой цикл интервью на серьезные темы. В нем Павленко разговаривает с культурными и общественными деятелями, артистами и политиками о страхе, любви, жизни и о том, что ждет после нее. BURO. публикует фрагменты из этого разговора в декабре — в месяц, когда «все немного волхвы».

Благодарность и жалость

Я не чувствую, что сделала что-то, заслуживающее благодарности. Не чувствую значимости своей роли в чьей-либо жизни. Мозгами я понимаю, что человеку важно произносить подобные слова. Но, как любая закомплексованная советским детством женщина, я испытываю смущение. По сути, я просто сделала свою работу, я честно с вами поговорила, я была настолько откровенна и тепла, насколько во мне есть откровенности и тепла. Тот факт, что люди это считают нестандартным и достойным особой благодарности, вгоняет меня в ступор. Это же норма, понимаете?

Самое главное, какой из этого следует вывод — мне нас всех жалко ужасно. Думаешь, ну что такое? Ну почему мы живем в таком мире, где человеку нужно заболеть, почувствовать угрозу для своей жизни, чтобы к нему окружающие стали проявлять человеческое отношение? И вот от этого грустно очень становится. Ведь нормальное человеческое отношение — уважение к чужой проблеме, естественная готовность прийти на помощь, готовность изменить свои планы на день, чтобы поговорить с человеком, который думает, что он скоро умрет, воспринимается как подвиг. Жалко общество, в котором так происходит. Нас жалко.

Доброта

По сути своей мы точно добрые. Просто многие из нас — озлобившиеся и недолюбленные, и не у всех это излечимо. Нужно учить людей быть добрыми. Доброта складывается из поведенческих норм — из «правильно и неправильно», из «хорошо и плохо».

Очень важный компонент доброты — обдуманность действий. Когда мы выбираем ботинки, телевизор или машину, мы много думаем, изучаем отзывы в интернете, спрашиваем у знакомых. А если мы видим бездомного щенка или женщину с грудным ребенком, которая просит деньги на улице, или читаем объявление о сборе денег на лечение ребенка с онкологией, то часто даем деньги, не понимая, что, возможно, они уйдут мафии, которая детей крадет, или в какой-нибудь недобросовестный фонд. Важно изучать ситуацию, не спешить, все взвешивать, проверять отчетность, справки.

Моя бабушка говорила: «Есть добрый, а есть добренький». Добрый — тот, кто ответственно принимает решение. А добренький — тот, кто необдуманно собачку на улице подобрал, а к вечеру из дома ее выкинул.

Нас никто не учит быть добрыми. Нож и вилку держать: хамить или не хамить — учат, а добрыми быть не учат

Любовь — к себе и к людям

Ключевая ценность — самоценность человеческой жизни и уважение к личности. Это должно быть в основе всего.

Каждый сам для себя решает, где его границы уважения — прежде всего к себе. Это важное открытие пришло ко мне только лет в 40. Я не понимала раньше, что значит возлюбить ближнего своего, как самого себя. Но когда мы с моим старшим сыном Левой были в одной дальней командировке, в жутком отделении сестринского ухода, он мне сказал: «Мне жалко не пациентов, мне жалко сотрудников. Потому что если эти люди позволяют себе так работать и так — якобы — ухаживать за больными, то как они сами-то живут? Ты только представь, они ведь и сами так живут, в этом говне и унижении».

И он прав. Нельзя требовать от людей любви и уважения к старости, немощи, к чужому горю, к постороннему человеку, если они по отношению к самим себе этого никогда не испытывали. Нельзя любить мороженое или не любить мороженое, если ты его никогда не пробовал. Понимаете? И вот это «возлюби ближнего своего, как самого себя» значит: чем с большей любовью к себе ты относишься, тем с большей любовью ты воспринимаешь других, чувствуешь других и слышишь других.

Мое взросление началось лет в 40 с пониманием элементарных истин

Похвала
и чувство долга

Меня мама никогда не хвалила (мама Нюты Федермессер — Вера Миллионщикова (1942–2010), одна из основательниц паллиативной медицины в России. — Прим. BURO.). У меня есть две аудиозаписи, которые мне когда-то отдала журналистка Катя Гордеева. Незадолго до маминой смерти, понимая ценность маминой личности, она начала вечерами ей звонить и записывать их диалог. Остались две нерасшифрованные записи, которые Катя после маминой смерти мне отдала со словами: «Послушай, тут Вера тебя хвалит». Я не могу их до сих пор включить. Думаю, если услышу, как мама меня хвалит, то надо тогда ложиться и умирать. Не могу включить. Мне всегда было невероятно важно ее одобрение, и я очень старалась, чтобы его получить. 

Я не верю в воспитание, я верю в пример. Я не видела ни одной ситуации, в которой мама могла бы сорвать какие-то данные ею обещания, что-то не сделать, на работу не прийти. Такого просто не было. И то же самое у папы. Если пациенту требовалась помощь, для них не существовало выходных, ночного времени, собственной жизни. Человек, которому нужна твоя помощь, не может быть не вовремя или не к месту.

Самоценность человеческой жизни и уважение к личности должны быть в основе всего

Ад, чистилище
и рай

Что такое выстроенная система паллиативной помощи в стране? У меня в голове уже есть эта модель со всеми табличками, картинками, схемами: кто, когда, куда, кому звонит, о пациенте сообщает. Все приказы подписаны, процессы отлажены. Когда все в голове уже есть, когда я знаю, каким должен быть результат, то я спокойно начинаю двигаться в нужную сторону. И если Нюта — это Нюта-работа, то ад — это когда не получается увидеть результат. А чистилище — это понимание, осознание того, что ты в ключевых точках сделала, какие допустила ошибки, какие приняла неправильные решения. Чистилище — это признаться, повиниться, вернуться назад и встать на месте катастрофы. Зафиксироваться. Тогда можно снова начинать двигаться в сторону рая, к правильному результату.

Ощущение себя неэффективным человеком, ощущение неэффективного процесса, потери времени, безрезультатно прожитого дня или неаккуратно проведенной встречи, на которой просто потеряно время, — вот это прямо кошмар. Но ужас еще в том, что это становится не только моим персональным адом, я превращаю это в ад для всех окружающих. Все это тяжело и все связано между собой — чувство долга и страх потери контроля.

Одна из самых страшных вещей, которые происходили в моей жизни, это болезнь мамы. Она болела, и мы на протяжении 40 дней не знали, выберется ли она или нет. Мама была центром в семье, столпом, и когда она заболела, очень много людей были абсолютно раздавлены.

У меня и ребенок болел, умирал, но, как ни странно, болезнь ребенка - это что-то на животном уровне. Он уже вне тебя, но вы все равно единое целое. Это паралич, который и адом не назовешь. Просто ничего не чувствуешь. Болезнь ребенка не раскладывается на эмоции, я плохо даже помню себя в это время. 

Вообще, ад для меня - это потеря контроля. Как только маме стало лучше, и я снова обрела контроль над ситуацией, ад для меня прошел.

Рай — непознанный. Рай — это когда ты чувствуешь себя счастливым, а я не умею. Не умею чувствовать себя в раю. Но опять-таки, если говорить о работе, то рай для меня — это видеть результат.

Смерть

Я не видела людей в хосписе, которые на смертном одре жалели бы о том, что они что-то недоработали. Я сама все время говорю про результат, про то, что надо все успеть, а люди в конце жизни жалеют только о том, что они не видели детей, мало с ними общались, что обидели мужа или жену, развелись, что доживают свои дни в одиночестве, что у кого-то не попросили прощения.

Смерть бывает только своя собственная, чужой опыт невозможно никуда экстраполировать. Только когда это твое — твой последний отрезок жизни, твоя хосписная койка, только тогда ты поймешь, что для тебя важно, а что нет. Чужой опыт в этом смысле не учит: переумереть и научиться на чужом опыте не получится.

Красота

Комплименты принимать от мужчин? Наверное, это вообще какой-то, как в карате, черный пояс женственности. Вот это все очень сложная задача, кстати. И мне очень хочется этим искусством овладеть.

Знаете, я помню комплимент, от которого мне прям кайфово было. Я у брата своего ночевала в Орехово, мне было лет 18. Наутро я оделась, умылась, сделала ему какой-то завтрак. И вот он проснулся, выползает такой сонный, а я почему-то в комнате на столе сидела, нога на ногу, и он такой стоит, смотрит и говорит: «Слушай, Нютка, а ты красивая выросла». Я это слышу и думаю — «Вааау, мой старший брат сказал, что я красивая выросла, вообще обалдеть!» Хорошо помню этот момент: помню, во что была одета, помню волосы свои, я буквально увидела себя со стороны его глазами. Вот к этому бы состоянию вернуться, когда ты поверишь в приятные слова — но это просто невозможно. Хотя очень хотелось бы.

Но, при этом, где-то внутри живет совершенно другая Нюта. Она потерялась и, видимо, уже никогда не найдется. Я себе представляю, что когда-нибудь я пройду мимо зеркала, загляну в него, а оттуда на меня Одри Хепбрен смотрит. И подумаю: «Вот она я! Вы просто не расколупали до конца».

Мне девочковости в себе очень не хватает. Оно там — внутри есть, его много. Но наружу оно носу не кажет. Когда-то давно мама мне сказала: «Слушай, чем быстрее ты примешь это, тем счастливее ты будешь. И пойми, пожалуйста, что никогда не будет рядом с тобой мужчины, который будет бить кулаком по столу. Потому что, если он ударит кулаком по столу, ты ударишь его табуреткой по голове. Поэтому, лучше уже прими, что ты будешь рулить». И это один из редких ее советов, которым я воспользовалась.

Я не счастлива, но я счастливый человек. То есть я понимаю, что я счастливый человек, но не чувствую этого