Митинги, не имевшие смысла

Если на секунду забыть о том, что броские словосочетания "оранжевая болезнь" и "угроза повторения арабской весны" были лишь политическим инструментом, использованным Владимиром Путиным в рамках предвыборной кампании как способ объединить электорат, то возникает вопрос глобального характера: неужели создание образа "общего врага" — лучший вариант формулирования национальной идеи такого великого государства, как Россия? После выходов десятков тысяч людей на Болотную и Сахарова трудно отрицать факт появления нового класса, молодого и образованного, без советскости и самоцензуры, однако коренного сдвига в сознании российского общества не произошло. Последние митинги были малопосещаемыми и слабыми по содержанию, что говорит не столько об угасании интереса горожан, сколько о необходимости трансформации массовых акций протеста в нечто более серьезное — формальный политический институт. Но, увы, лидеры оппозиции не предпринимают каких-либо попыток на пути консолидирования недовольного меньшинства (данные "Левада-центра" показывают, что это меньшинство). Однако Удальцов, Навальный и прочие активисты продолжают устраивать несанкционированные митинги и привлекать к себе внимание общественности, игнорируя одно простое обстоятельство: пока их идея не будет четко сформулирована и трансформирована в национальную, в России не появится ни гражданского общества, ни демократии. 

Почему у нас нет национальной идеи? Современные национальные государства на Западе складывались в начальный период трансформации традиционных обществ в индустриальные и оказались той политической формой, которая в наибольшей степени отвечала задачам такой трансформации. Задачи, решавшиеся на Западе национальными государствами, в России взяло на себя "государство-империя", принявшее в XX веке советскую форму. Однако имперский способ решения исторических проблем столкнулся с трудностями.  Следовательно, мы можем говорить о том, что Россия лишь сегодня приступает к формированию нации и национальной государственности. И помимо государственной неконсолидированности народа в российском активе еще две важные и трудноразрешимые проблемы (советское наследство): наличие национальных республик в составе России, претендующих на создание собственной государственности, и необходимость осваивать современную экономическую культуру.  

Интересен тот факт, что россияне предпочитают искать образ нации и государства не в зарубежном настоящем и не в советском прошлом, а в более глубинной отечественной традиции. Вместе с этим они свидетельствуют о ненайденности этого образа: сознание россиян все еще пребывает в стадии отмежевания, отталкивания и от советского опыта, которое началось во времена Горбачева, и от опыта мирового, что вызвано разочарованием в возможностях пересадки на отечественную почву западной культуры. И начинающим политикам, пытающимся воздействовать на население через блоги, нужно помнить, что "чистое" западничество беспочвенно и поверхностно. Да, студенты и предприниматели уже продемонстрировали свою приверженность западной идее, но, население столиц — ничтожный процент поддержки в масштабах нашей страны. Также не имеет смысла "чистая" советскость, питающаяся воспоминаниями о недавнем прошлом и надеждами на его реставрацию (неудивительно, что КПРФ теряет поддержку).  "Чистая" русскость (Жириновский и Ко) — еще один проигрышный вариант: отстраняясь от всего советского и всего западного, она тем самым обрекает себя на самоизоляцию от мира и ставит вне своей собственной недавней истории. 

Сторонники строительства российской нации и государственности как нации и государственности русской саму "русскость" истолковывают обычно в двух смыслах — культурно-историческом либо этническом. В том и другом случае выделяется некий набор качеств, отличающих русский народ от других, фиксирующих его самобытность и неповторимость и позволяющих прогнозировать его историческую судьбу. Но очевидно, что подобная концепция, во-первых, игнорирует реальное состояние сознания российского общества.  Во-вторых, она означает некритическое перенесение модели развития страны периода большевистской индустриализации в современные условия, когда речь идет о процессах совсем иного порядка: о переходе от особого типа индустриального общества к обществу постиндустриальному. Здесь хотелось бы вспомнить крупнейшего российского этнолога Валерия Тишкова, который считает, что Россия должна культивировать двойную идентичность — как культурно-этническую, так и политическую (гражданскую). Сам Тишков убежден, что общероссийская  гражданская идентичность уже сложилась, я, к сожалению, не могу высказываться так же уверенно.  В любом случае,  вопрос все равно остается нерешенным, поскольку, во-первых, сейчас нет гармоничного сочетания этнической и гражданской идентичности, а во-вторых, для построения настоящей гражданской идентичности необходимо иметь легитимные и желательно исторически обоснованные границы, а также стабильные и эффективные государственные институты, а в границах современной Российской Федерации общероссийская нация молода, нестабильна и слаба.

Остается единственно правильная, простая и одновременно уникальная идея: регулярные выборы, политические партии, общие социально-экономические проблемы и политика. Именно эти институты и явления могли бы постепенно превратиться в оболочку новой политической нации. Однако практическое отсутствие демократических институтов и множество неразрешенных вопросов пока ставят серьезные преграды на этом пути.  Что же делать, когда "надежда умерла" в начале марта? Можно попробовать обратиться к цивилизационной концепции и рассмотреть Россию именно в цивилизационном измерении. В этой плоскости укреплению российской цивилизации способны помочь два института: церкви (Русская православная церковь) и так называемый гуманитарно-культурный. Относительно РПЦ, с 2009  патриарх Московский и всея Руси Кирилл начал выступать не в качестве "главы церкви Российской Федерации и русского народа", а в роли наднационального духовного лидера стран "Святой Руси", включающей в себя, помимо России, Белоруссию, Молдавию, Украину и — шире — всех православных христиан. Однако нетерпимое отношение церкви к выходке феминистской панк-группы Pussy Riots срабатывает как сигнал для граждан: христианские постулаты ничего не значат, когда в деле есть политическая подоплека.  

Таким образом, широкая и разнообразная российская наднациональная традиция не может сводиться к деятельности такого неоднозначного института, как церковь. Остается один выход из кризиса, в котором находится современное российское общество: возвращение к универсалистской гуманитарной традиции российского интеллектуального наследия. Не предлагая населению общечеловеческих ценностей, нельзя надеяться на то, что многотысячный "этический митинг" повторится.

Тамара Васильева