Этот день начался в марте и все никак не закончится. Жизнь сузилась до четырех стен и одной террасы, а события все равно происходят.

Нашу высотку строили те же архитекторы, что и Эмпайр Стейт. С 1933 года в доме был банк, а 20 лет назад здание превратили в кондо, поделив офисное пространство на квартиры. Уже полгода почти все, кто не уехал, работают из дома, и звукопроницаемые стены позволяют всем быть в курсе всего. Соседи слева услышали, как мы отмечали премию “Лавр” с шампанским по зуму, и зашли с тюльпанами. Мы тоже их слышим: они затеяли ремонт. Жужжит пила, ноет стеклорез, но стройка не раздражает — от нее веет дачным отпуском, летом, ну и вообще жизнью.

Напротив нас — веселая азиатка, к ней в гости снова ходят девицы со скрипуче-утиными голосами, они пьют Budweiser, курят траву и хохочут. Мы почти не знакомы, хотя летом она подарила нам мешок камней для комнатных растений. Над нами вместо сбежавшего в Майами предпринимателя въехала молодая девушка, новая соседка слушает музыку с глухими басами и, собираясь на пати, бегает по квартире на каблуках-дыроколах. Мы не жалуемся, нам еще с ней зимовать. А вместе с нами — всей не очень легальной голубятне, которую мы развели прямо под ее окнами. Под шезлонгами от холода и ветров у нас укрывается полдюжины горлиц.

В мрачные дни весеннего локдауна в Нью-Йорке просили празднично освещать окна и балконы, для подъема духа. Спортсмен и Брунгильда, нордические соседи справа, не поддались и свои гирлянды зажгли как положено — к Рождеству. С их стороны через стену слышны “фак фак факинг фак”: спортсмен иногда просто в отчаянии, его работа из онлайна вернулась в офис, и каждый день он ездит на метро в Бронкс.

День длиной в год, проведенный во всем домашнем, пролетел все равно неожиданно быстро, как все предыдущие. В декабре офис в доме напротив выставил на подоконник Ханукию, за ней, как король в мантии, вышагивал силуэт в талесе. Этажом выше офисные работники зажгли елку и украсили окна детсадовскими снежинками. Получился классический праздничный микс — ханукальный подсвечник в Нью-Йорке всегда где-то под елкой, как подарок. Иногда рядом еще семисвечник в честь Kwanzaa — афроамериканского праздника, придуманного в середине 1960-х как альтернатива Рождеству.

В 2020 году не только туалетная бумага оказалась в дефиците — прервались поставки елок из Канады, и продавцы посчитали, что, раз многие из Нью-Йорка сбежали, то праздничных деревьев нужно меньше. Оказалось, ровно наоборот: раз все дома, так лучше сидеть с елкой, чем без. И за неделю до Рождества в нашем районе все елочные базары исчезли. По обыкновению на следующий день после Рождества, не дождавшись Нового года, елки уже лежат, отметив праздник, вповалку по тротуарам. Почти свежие — бери не хочу, но за десять лет жизни в Нью-Йорке мы так и не решились приютить бездомную елку. Нашу мы в результате купили в Сохо, и Саша нес ее пару километров на голове.

Приехали друзья из Москвы, и мы, нарядив елку, отправились в Ист-Виллидж по дайв-барам, от которых мы совсем уже отвыкли. Они — по-московски без масок, мы по-нью-йоркски в масках. Маска, как нательный крест, — защита и символ веры, на улице без нее чувствуешь себя, как без трусов. Правда, в темноте перекошенные рты клоунов и скелетов и постнуклеарные рыла с фильтрами, как у противогаза, пугают. Хотя самые страшные маски — телесного цвета.

В тот уик-энд перед Рождеством бары и рестораны работали последний день внутри, но мы все равно мерзли с московскими друзьями снаружи, согревались шотами виски в веселых пластиковых палатках. Выпить просто так теперь тоже нельзя, нужно обязательно закусывать — закон штата. Никому, кроме мэра и губернатора, не нужную закуску владельцы баров так и называют: хот-дог де Блазио, сэндвич Куомо, чипсы Куомо. Все это, очевидно, для того, чтобы от тоски и вседозволенности мы не спились. Ведь Нью-Йорк теперь почти Париж.

Перед декабрьским снегопадом Атлантика несколько дней подряд выдавала космические закаты. Затем все заволокло белым. К вечеру снежная буря усилилась, мы вышли на прогулку в Южный порт и дали снегу вдоволь отхлестать нас. Говорят, в Центральном парке в тот вечер была слышна только русская речь — все ринулись кататься с горок. А мы из первого снега слепили снеговика прямо на террасе, с ледяными пуговицами из замерзшей в блюдцах воды для птиц. Внизу снег держится от силы день, а у нас, как на горе, снеговик с носом из фиолетовой моркови простоял неделю. На фоне заснеженной террасы в квартире зацвел лимон Мейера, жасмин, чайное и оливковое дерево — запахло жасминовым чаем с лимоном и — от белых цветов чайного дерева — абрикосовым вареньем. Наш домашний экспресс-тест на ковид.

В маленькой пещерке, нашем местном винном La Petite Cave, владелец Ларри, connaisseur de vin и большой зануда, советовал на Новый год брать американскую шипучку Fuck 2020. Нам не за что проклинать этот год, поэтому мы предали Ларри и заказали ящик французских пузырей онлайн. От настоящего брюта я хихикаю, как соседка от будвайзера.

Новый год мы впервые встречали вдвоем, гости появлялись в зуме и исчезали. Кто-то попал на оливье, кто-то на утку, последним вместо кофе досталась Сашина лезгинка под Дэвида Боуи с горящей свечой в зубах. Наутро — кристально чистое 1 января без похмелья и грязной посуды, только пол заляпан воском. Есть риск, что мы полюбим такие праздники.