В ММОМА на Петровке, 25, до 28 марта продолжается выставка Ирины Петраковой «Проявляется исчезновением». В графике, которая заставляет вспомнить о немецких экспрессионистах и Бэконе, она показывает дефрагментированные тела, будто зафиксированные в некоторых стадиях. Причудливая пластика рисунков рифмуется с ее деревянными скульптурами, которые вызывают тактильные ощущения у зрителя. Ее инсталляции из металлических каркасов и сахарной ваты похожи на приспособления для инвалидов, а вышивка на погребальных саванах снова обращается к теме трансформации тела, которая происходит после смерти. В первые две недели работы выставки Петракова в соседней комнате покрывала рисунками стены, которые доступны всего неделю — дальше их закрасят, а выставку разберут в режиме демонтажа, открытого для зрителей. Тема выставки «Проявляется исчезновением» оказалась созвучна пандемии, которая напомнила, насколько наше сознание зависит от состояния тела, и погрузила всех в пучину неопределенности. По просьбе BURO. Ирина Петракова обсудила общечеловеческие и телесные трансформации в ее проекте с художником Анатолием Осмоловским, у которого она училась в институте «База».
Петракова:
Давайте с выставки начнем, раз уж мы в ее пространстве.
Осмоловский:
Мне, безусловно, нравится и экспозиция, и общая идея твоей выставки. По сути, она про становление тела, да? Речь в ней о том, что тела как бы нет и оно становится, возникает. Недаром у тебя поставлены эти громадные гаджеты для людей с инвалидностью, как бы для великанов. Таких больших людей в реальности не существует, и, собственно говоря, тела этого как бы и нет. И эти, скажем так, эскизы тела, которое возникнет, но которого пока еще нет — оно должно быть гигантское, титаническое. И находятся они напротив комнаты, где ты в онлайн-режиме это тело выстраиваешь. Ты его как будто пытаешься предвосхитить. Становление — это процесс. Поэтому важно, что это не готовый объект, не законченное состояние.
Петракова:
Для меня главная работа на выставке как раз создание новой работы и ее последующая смерть: к завершению выставки она будет уничтожена. А все остальное — и в буквальном, и в переносном смысле — костыли для нее.
Осмоловский:
Вопрос заключается в том, чем оно на самом деле становится? Если мы говорим о метафоре становления тела, то о чем эта метафора? Ее можно экстраполировать на страну, на мир, потому что мы сейчас находимся в переходном состоянии. А как говорил политолог Глеб Павловский, главное состояние сейчас — переходное, которое стремится стать нормальным.
Петракова:
Вы думаете, это возможно?
Осмоловский:
Нет. Нормальное состояние невозможно — переходное состояние становится нормой. Мы сейчас находимся в режиме карантина и думаем, что настанет момент, когда карантин спадет, не будет коронавируса, масок и так далее. Но это иллюзия! Именно это переходное состояние станет нормой, и уже из нее образуется какая-то другая переменная. То же самое происходит и с политическим полем: принятие поправок в Конституцию, которое было сделано в обход юридических норм и законов. То есть сама поправка является экстраординарным противозаконным действием. По сути, это можно расценивать как государственный переворот. Обоснование процедуры было достаточно иезуитским, его смысл заключался в том, что воля народа полагается главным мотором законности. А раз президент всенародно избранный и он это предложил, то таким образом воля народа и реализуется…
Петракова:
Народ поддержал волю президента.
Осмоловский:
Значит, все это абсолютно «законно». А уголовные процессы, связанные с Навальным и с задержаниями на митингах? Они полностью вне зоны законности! Там постоянно нарушается элементарный здравый смысл.
Петракова:
Мне кажется, мы давно живем в мире, где отсутствует здравый смысл...
Осмоловский:
Понятно, что в человеческом сообществе со здравым смыслом всегда была напряженка. Это естественное состояние общества. Но бывают пики и очевидные моменты, которые привлекают публичное внимание. То есть возможно, что здравый смысл нарушается постоянно на границе нашего восприятия, что не так остро действует на психику всего общества.
Петракова:
Но сдвиг, связанный с «новой этикой», как раз начинает затрагивать всех. Все стали обижаться на что угодно. Ты не можешь ничего сказать, не обидев кого-то…
Осмоловский:
У меня к «новой этике» двоякое отношение. Я бы не сказал, что я так негативно к ней отношусь, и думаю, это оборотная сторона денормализации юридических и демократических процедур со стороны власти, которая происходит не только в России. «Новая этика» является некоторой реакцией на денормализацию переходного периода, который, повторяю, станет нормой. Мы ищем свои границы, и твоя выставка как раз про это — про установление новых границ тела.
Петракова:
Нужны ли нам новые границы? Или какая-то опора, относительно которой мы сможем сориентироваться в том, что допустимо, а это — нет?
Осмоловский:
Не думаю, что это можно определить в приказном или в манифестационном порядке. Никто Новый Завет не пишет, но в итоге Новый Завет возникнет.
Петракова:
Ну вот, например, режиссер Богомолов выступил с манифестом, попробовав установить границы этой «новой этики».
Осмоловский:
Он человек, который вплетен в институциональные отношения, театральный режиссер, у которого свой театр и много разных обязательств, — он доверенное лицо Собянина и так далее. Не знаю, какие у него отношения с Путиным, но думаю, у человека в его положении не осталось кредита на искренность, у него ее просто нет. Он полностью впитан различными организациями и от них зависит. Он может, конечно, воспринимать свое обслуживание этих организаций как искреннее высказывание, но это самообман. Он человек неглупый и одновременно — абсолютный циник. Он же, собственно, не скрывает, что все свои постановки делает из головы, что он манипулятор, что театр — это и есть способ манипуляции людьми. Я не был ни на одном спектакле Богомолова и вообще в театре не разбираюсь, но на этот манифест я в фейсбуке написал, что мне такое стыдно читать. В нем уровень рефлексии запредельно низкий.
Петракова:
А что со второй стороной «новой этики»?
Осмоловский:
С одной стороны, она репрессивна, с другой — помогает искать новые границы и новые способы переформирования. Это в каком-то смысле и защитная реакция, потому что, когда тебя оскорбляют в суде, ты в качестве компенсации требуешь, чтобы тебя не оскорбляли в ресторане, в постели или где-то еще…
Петракова:
Скорее, она регулирует какую-то интимную сферу?
Осмоловский:
«Новая этика» — прежде всего о межчеловеческом общении, хотя и о публичном поле тоже. Думаю, очень большую роль в ее возникновении, конечно, сыграло возникновение соцсетей. Они в значительной степени стали для нас откровением. Ты как бы находишься в контакте — он может быть не постоянным, как в случае разговора, а вот именно прерывистым. Ты можешь, дав комментарий, получить на него ответ через день или даже через неделю. Зато ты постоянно связан с людьми, с которыми мог бы эту связь не иметь.
Петракова:
Если бы вам предложили стать министром культуры, вы бы согласились?
Осмоловский:
Нет, что ты! Вообще я против Министерства культуры, надо его разогнать. И я не хочу быть министром — это административная работа, к тому же ритуальная. Художник же должен принимать активное участие в жизни общества — метафорами, обобщениями, теоретическими дискуссиями, но не административным ресурсом.
Вместо министерства хочу по поводу твоей выставки договорить. Мне кажется, ее актуальность в том, что ты показываешь возникающее тело. Некоторого персонажа, видимо страшного, потому в выставке рассыпаны своего рода приметы хоррора. Есть дракон, большой титан, который вызывает ощущение опасности, а в другом зале — какой-то монстр рисуется с зубами чудовищными. Хоррор-выставка без попсы и очевидных ходов — это ясная и по-хорошему страшная метафора. Не совсем понимаю твои деревянные работы. Их, наверное, можно прочитать как гинекологическое кресло: две ноги, и оттуда извлекается тело, как при рождении. Эти руки, которые вытаскивают оттуда страшного ребенка, и он будет расти и расти, дорастет до таких гигантских размеров, что ему понадобятся костыли размером в два метра. Эти объекты могут по-разному интерпретироваться, его можно по-своему встраивать в нарратив выставки, но если мы отойдем от нарратива и просто посмотрим на этот объект как на объект, он кажется интересным именно в силу своей непонятности. Сделать непонятное, на мой взгляд, большое художественное достижение. Чем непонятнее, тем лучше!
Ирина Петракова. «Проявляется исчезновением»
До 28 марта ММОМА на Петровке, 25
17.03.21, 13:01
Другие истории
Подборка Buro 24/7