Я родом из Набережных Челнов. Это не так далеко от Казани, уехал в 16 лет.

Друзей не было, у меня не сохранилось прежних контактов: в Набережных Челнах я был последний раз 11 лет назад. На выставке были мои родители, для меня было важно, что мама и папа смогли приехать. Гостями занимались организаторы. Среди гостей были руководители республики, которые спросили, почему я уехал и так далее. Я ответил — для получения опыта. И это честно. Без опыта не было бы никакой выставки. Все произошло так, как должно.

Думаю, да. Когда я рос, мир был совсем другим. Если бы тот же энтузиазм, который я встречал у ребят в «Смене», был в моем детстве, я был бы счастлив. Если смотреть на срез молодежи в Казани, там чувствуется свобода, исходящая от них. Даже в Москве я не видел таких персонажей, там все максимально открытые и свободные.

Он, конечно, есть. Разница поколений всегда была, есть и будет. Прекрасно, что изменения есть, и они в лучшую сторону.

Нет, я абсолютно не считаю, что мы потерянное поколение. Мы росли уже в более-менее свободное время. Не было культурных занавесов. Я не был ни в чем ограничен, и то, чем я увлекался в детстве, осталось со мной до сих пор.

Даже не знаю. (Смеется.) У меня нет ответа на вопрос: почему придумали решетки в виде солнца и почему они так распространены в бывших странах соцлагеря. У меня много решеток, я коллекционирую и собираю их по всей России и миру. Изображаю их в своих работах, у меня прутья в виде лучей этого «солнца» пронзают здания. Для выставки мы сделали световую инсталляцию, поместив ее на здание «Смены».

Мне близок серийный подход изображения предметов: очень важна последовательность. Есть инсолюционная серия, она основная.

Нет, не только. Но архитектура, конечно, присутствует. У меня есть во вселенной такой герой — металлическое солнце — отождествление реальному светилу и звезде, которое бороздит пространство и дарит всем свет.

Я бы хотел сказать, что перешел на светлую сторону, но это будет неправда. Все, что происходит во вселенной, которую я изображаю, — олицетворение космоса. Он состоит на 60% из темного вещества, своеобразной энергии. Вот эти серии работ о свете и инсолюционная серия, серия с вагончикам и так далее, — это не о светлом понимании морали, а о физическом понятии света. Например, есть персонаж который всегда выстреливает из ракетницы, и тогда зажигается свет. Благодаря этому выстрелу мы видим сами картины и их сюжеты. Поэтому я нахожусь в темном пространстве, иногда позволяя своему персонажу выстреливать светом.

Себя я с персонажем не отождествляю.

Нет, это не так. Если уйти в философию, то это некое сверхсущество. Но я не хотел быть им. Я анализирую то, каким бы мог быть мир для меня максимально понятным, и вот создал его. Это персонаж-мир, персонаж-вселенная.

Там, конечно, есть и драмы, и катастрофы, и все, что встречается в моей жизни, поддается анализу и осмыслению. Там и происходят все вещи. Но это моя точка зрения, она максимально субъективная, она авторская.

Я рефлексирующий человек. Не могу сказать, что я очень радостный человек

Не знаю. Мне кажется, я всегда жил спокойно и размеренно, а то, что я живу не самую радостную жизнь, отношусь к этому с пониманием, мне в этом комфортно.

Я очень хочу это застать, космос — огромный источник вдохновения, он дает мне возможность анализировать, он погружает в депрессию и вытягивает из нее. Я очень увлечен космосом и надеюсь, что мы его покорим.

Да, я люблю архитектуру: она про то, как человек выстраивает свое пространство, формулирует его, и я обожаю наблюдать за этим всем. Где бы я ни был, в какой стране не находился, всегда бегу туда, где есть башенный кран. Мне всегда интересно подойти, почитать паспорт объекта, узнать, что там будет строиться.

Это такая обсессивная форма, я не могу туда не пойти, мне будет неприятно туда не пойти. Еще я люблю архитектурные форумы. Это единственная площадка в Сети, где я пишу и общаюсь с аудиторией. Спорю в комментариях, пишу что-то на эту тему в социальных сетях.

Есть и было всегда, но я достаточно уверенно чувствую себя в том деле, в котором нахожусь сейчас, а архитектура — она недалеко и рядом.

В плане перерисовки — никогда. Я ошибаюсь иногда в пигменте и концентрации растворов. Трачу много времени на исправление работ, надеясь что-то изменить. Это растягивается, и я в итоге не спасаю картину, а наоборот. Это самое худшее, тогда меня накрывает тотальная депрессия.

Я уничтожаю их пачками! У меня огромное количество утилизированных работ.

Я думаю, это вообще естественный процесс для художника. Если бы я рисовал не профессионально, а по фану, то, возможно бы, ничего и не делал с ними. А я хочу достичь определенного результата в процессе работы, так что если он не достигнут, то от этой вещи стоит сразу избавиться, чтобы она не бесила.

В каком-то смысле да. У меня есть серия работ, которая называется «Обсессия», вот она саму себя олицетворяет. В ней надо достичь максимума в том деле, которому я себя посвятил. Это самурайский подход. Я не могу посвятить себя чему-то другому, потому что буду чувствовать неудовлетворение от того, что не делаю то, что должен.

Я даже знаю, что ты сейчас спросишь. Это вопрос про развитие, да?

У меня нет перфекционизма в быту. Он только в творчестве. Оно приносит мне максимальное удовольствие, и такой перфекционизм — это погоня за счастьем. И мне это нравится.