Марианна (Дэйзи Эдгар-Джонс) и Коннел (Пол Мескал) встречались в старшей школе, и их отношения были как бы из ряда вон. Марианна была одинокой отличницей, выбившейся из ненавистного ей коллектива; эдаким гадким утенком, которого все чураются. Большеглазая — глаза полны печали. Коннел — наоборот, душой компании и звездой футбольной команды. Однозначно красивый, но тоже отнюдь не развязный, а какой-то застенчивый, он чувствовал себя чужаком в среде поверхностных однокашек-недорослей. Они были очень разные: она пила чай, он — пиво, она была девственницей, он — с сексуальным опытом. Их разделяли элементарно социальные классы: Марианна жила в огромном особняке, а мать Коннела дважды в неделю приходила туда делать уборку: так Марианна и Коннел — дельфин и русалка — собственно, и сошлись. Встречались украдкой, чтобы класс не узнал, — спали на одноместной койке в его комнатушке. Был такой советский детский фильм Литовской киностудии «Красавица» 1969 года, где некрасивая девочка Инга менялась лицом, когда с ней обходились ласково. Это было продуманным ходом: нашли же они ребенка с колоссальной мимикой. То же и с Марианной: стоит Коннелу взглянуть на нее с подобострастием, и она уже расцветает. Влюбленные совершают то, что называют «ошибки юности», друг за другом вкушая предательство, расстаются в школе и снова сходятся уже в колледже.

В «Нормальных людях» ему нельзя вменить ни солидарность с мужчинами, ни отстаивание женского взгляда: чувства возлюбленных не перевешивают друг друга, а показаны с обоих фронтов. Сценарий построен на недосказанностях и эллипсах. Например, лето проходит, а в кадре его вовсе не было, потому что для Коннела это время пустое потому что Марианна исчезла из его жизни. Аналогичная ситуация случится и с ней, когда из отношений исчезнет Коннелл, и повествование переключится на ее горемычную долю. Жизнь бежит, в кадре показывают не события, а их следствия, которые отражаются на хронике отношений. Сцены интимной близости в «Нормальных людях» сняты с огромной чуткостью и натурализмом (хоть и под попсовую музыку), а, скажем, выпускной вечер, обернувшийся для возлюбленных коротким разрывом, — напротив, какой-то серый.

Сериал сделан, будто следуя новой этике: на площадке был консультант, курирующий работу над интимными сценами так, так чтобы личное пространство актеров не нарушалось, а когда героиня по сюжету испытывала оргазм, герой в этот момент изображал, что делает то, что делает, правильно. Во второй части книжки куда больше времени уделено Марианне, и посему продюсерам показалось важным, чтобы эту часть сняла женщина — Хетти Макдональд. Но показать ее другими глазами не вышло, стиль «Нормальных людей» едва ли преломился: как это часто бывает на производстве сериалов, Макдональд копирует первого режиссера.

Еще у «Нормальных людей» получается высвечивать символический капитал левых лозунгов. Сострить о том, что все бисексуальны, или, скажем, невзначай процитировать Симону де Бовуар в колледже — такая же норма социального поведения, как демонстрация всем подряд голых фотографий девушки в старшей школе. Взросление с фем-теорией или, как в книжке, с моднеющим год от года марксовским «Капиталом», на деле оказывается таким же, каким оно было без них. А феминистская оптика не отменяет обычных таких бытовых человеческих подлостей, как и раньше их не могло упразднить, скажем, чтение Гегеля. Все здесь такие чувствительные, зависимые от внешней среды, что живут по лжи. Главные герои не готовы пожертвовать социальным статусом и даже коммунальным пространством во имя сохранности отношений: они расстаются вследствие мелочей. В первый раз, потому что Коннел боится сделать их отношения публичными для однокашек, во второй — из-за того, что Марианна не разрешает ему пожить вместе с ней в тяжелый час, когда он остался вовсе без крыши над головой. Книжка Руни и снятый по ней сериал проговариваются — для миллениалов личный комфорт куда важнее любви и даже этой новой этики, которую они постулируют.