Посмотрите «О бесконечности» Роя Андерссона — возможно, самый подходящий фильм момента
Не дождавшись открытия кинотеатров, прокатчики выпустили на онлайн-платформах один из самых ожидаемых фильмов года, лауреата «Серебряного льва» за режиссуру. BURO. объясняет, что этой картиной хотел сказать шведский классик Рой Андерссон
Представьте, что мимо вас пролетел метеорит. Точно так же мимо самого обычного шведского жителя прошел друг его детства Сверкер Ольсон и не поздоровался. Это одна из первых сцен фильма «О бесконечности» Роя Андерссона, а в одной из последних тот же безымянный герой, обращая взор в камеру, рассуждает, как старый однокашник мог им пренебречь. Лейтмотив «О бесконечности» — неспособность людей к контакту. Они несчастливы где угодно: в постели с давно нелюбимой женой, в автобусе с ненавистными соотечественниками, в офисе, ведь служба не в радость, и даже в церкви, когда их тяготит вопрос: а есть ли какой-то Бог?
Для Андерссона выводы такого вселенского масштаба — суть его творческого подхода. В далеком 1970-м пылающий амбициями дебютант верил, что в мире осталось еще что-то возвышенное, и снял исполненную нежности картину о первом чувстве — «Шведскую историю любви». В ней мироустройство нависало над человеком с тем же упорством, что и в 2020-е, но юные герои умудрялись жить ему вопреки (хотя взрослые и тогда кричали, что товарно-денежный мир не оставляет места для счастья). В следующий раз Андерссон вернулся в кресло кинорежиссера в начале нового века, почти 20 лет снимая рекламу. Запущенная им в 2000-м трилогия рассказывала ни много ни мало о том, что это значит — «жить».
«О бесконечности», как и фильмы этой экзистенциальной серии — «Песни со второго этажа» (2000), «Ты, живущий» (2007), «Голубь сидел на ветке, размышляя о бытии» (2014), — суть набор зарисовок, объединенных точкой на карте. Дело происходит в метафизической Швеции, где люди увязли в быте, словно в болоте, и, кажется, никогда не использовали мобильные телефоны. Художник-традиционалист, Андерссон мыслит в модернистском ключе и, словно граф Лев Толстой, снимает фильмы о вечности и для вечности. Стихии, между которыми он лавирует, — проза и живопись. Чисто визуально Андерссон застрял между величайшими из голландцев — Рембрандтом и Брейгелем Старшим, — а здесь делает оммажи Шагалу и Хопперу. В его кино почти по заветам французского режиссера Робера Брессона нет профессиональных актеров, и вряд ли хотя бы один из разодетых и напудренных героев присутствует на экране дольше пяти минут. Для каждой сцены созданы отдельные — не компьютерные — декорации, в которых режиссер тщательнейше выстраивает незаурядные мизансцены.
А может, это и есть обобщающий эпилог той трилогии, как «Фауст» Александра Сокурова, увенчавший его трилогию о вождях-тиранах? «О бесконечности» лишен гнетущей монументальности и временами обыгрывает предрассудки, свойственные искусству, к которому обращается режиссер. Мужчина, убивший дочь, спасая честь семьи, — в классическом смысле герой трагедий, — в оптике Андерссона комичен. Так же смешон священник, запивающий кризис веры кагором, предназначенным для причастия.
Было бы странно, если бы режиссер зацикливался на одних и тех же приемах в фильме, говорящем о необъятности, и здесь Андерссон наконец вводит в повествование протагониста. Но это не человек, а убаюкивающий закадровый женский голос, будто в кинопроекторе поселилась Шахерезада. Она описывает не людей, но их сущности, эйдосы: «Я видела мужчину, мысли которого витали где-то в облаках…». «Я видела женщину, которая была не способна чувствовать стыд». И «….я увидела пару влюбленных, они любили друг друга и вместе парили над городом, известным своей красотой, но нынче покоящимся в руинах». В этих, по-пушкински маленьких трагедиях едва ли прорисовывается внятный сюжет, но отражена какая-то суть вещей.
Все герои «О бесконечности» разочарованы; они такие беспомощные и такие свои — особенно если смотреть из России, которую в кино тоже принято изображать обителью серости. Женщины у него неловко молчат на свидании, пока им похотливо подливают шампанского; ждут на перроне, пока их встретят запоздавшие кавалеры, чинят надломившийся каблук на ходу. Мужчины прячут деньги в матрас, защищая нажитое от налогов; приходят к зубному врачу и боятся разевать рот; наконец, не могут завести машину в глуши. Вспоминается посмертная книга Эдуарда Лимонова «Старик путешествует», хотя чаще Андерсона принято сравнивать с патриархами театра абсурда Эженом Ионеско и Самюэлом Беккетом. Потому что поздние рассказы Лимонова также проникнуты горечью снисхождения, а их условность дает понять, что автор потерял веру в жизнь.
В предыдущем фильме Роя Андерссона «Голубь сидел на ветке, размышляя о бытии», за который его наградили «Золотым львом», одному из героев снилось, как людей загоняют в печь, и их крики создают невероятную музыку. Так зрителю сообщалось, что немалая часть европейской культуры стоит на фундаменте колониального прошлого, а обездоленность сегодняшних европейцев — прямая историческая расплата. В новом фильме Андерссон зашел в историческом пафосе дальше. Современного человека, который «несет свой крест», у него буквально хотят распять. Или вот: на экране живой фюрер в свои последние дни, показанный не как великий тиран, а как похожий на всех здешних героев несчастный человек с комплексами, который хотел покорить мир, но потерял веру в себя. «Первый закон термодинамики гласит, что все является энергией, а значит, не может быть уничтожено» — прочитывает в одной из сцен мальчик в учебнике физики. Так и история, по Андерссону, повторяется не дважды, а ежедневно и ежечасно. А европейцы — включая, очевидно, и режиссера — такие жалкие, потому что не учатся на ошибках.