Накануне нашего разговора я пересмотрела вашу видеоработу «Введение к заключению...» («Introduction to the end of an argument»), которую вы сделали в Нью-Йорке. Это очень авангардный фильм и антизападный. Вот сейчас все ищут разгадку того, что такое «неколониалистское» или «антиколониалистское кино». У вас есть ответ на этот вопрос?

Антиколониалистское кино? Такое случается разве что de facto. То есть когда фильм сам по себе содержит мысли о том, как мы можем изменить существующую систему миропорядка, в которой всем заправляют транснациональные компании, идет масштабная торговля оружием, укрепляется олигархия. Я не думаю, что мои фильмы можно причислить к «протестным». Но если фильм вселяет надежду, он уже протестный. А если заставляет задуматься, так вообще...

Ваши фильмы в значительной степени концентрируются на теме травмы. Травма быть палестинцем, травма быть уроженцем Ближнего Востока. Есть ощущение, будто уже сложилось неписаное правило: носитель региональной травмы как бы должен ее объяснять «белым людям». У вас было когда-нибудь такое ощущение?

Происхождение не определяет тебя как художника. Когда ты делаешь фильм, к нему не нужен культурологический комментарий. История должна быть универсальна. Зритель из Осло смотрит фильм, снятый палестинцем, и может соотнести себя с тем, что там происходит. А если я читаю русскую поэзию, я не читаю русскую поэзию — я читаю поэзию вообще.

Но я не буду лукавить и говорить, что наш мир свободен от стереотипов и от категоризации. Одно дело, когда ты из Франции, — тогда на тебя не навешивают ярлык, который автоматически выдают режиссеру из, например, Пакистана. В то же время тут есть и другая сторона: считается, что у режиссеров с условной «периферии» — например, из Африки или Восточной Европы — есть более верный инструментарий для того, чтобы рассказать о том, что происходит «за кулисами». 

Вы хотите сказать, что условным европейцам совсем не нужен подстрочник, чтобы понять фильмы о «жизни других»? Норвежцы, например, разве могут осознать, что происходит сейчас в Ливане?

Хороший вопрос. И отвечать на него надо не только с точки зрения теории кино, но и прибегая к политологическому и культурологическому анализу. Что интересно в нынешнем мире, так это то, что люди начинают все больше понимать, насколько все в нем взаимосвязано как в позитивном, так и в негативном ключе. Причем я не уверен, что люди осознают истинные масштабы этой взаимосвязи. Потому что правительства и околоправительственные организации по всему миру этому всячески препятствуют, они хотят создать свою версию реальности. И тут именно культура приходит на помощь: она дает понять, что то, что произошло на другом клочке земли, произошло и с тобой. Ты можешь прочувствовать эту взаимосвязь: плачешь, когда видишь, как в Амазонии сгорает дотла лес.

Что происходит сегодня? Я лично вижу два параллельных тренда: с одной стороны, нынешние управленцы все еще продолжают действовать в деструктивном ключе: продавать друг другу оружие, накачивать им конфликтные зоны. С другой — и тут, возможно, помогла диджитализация, — активные люди со всего мира сейчас гораздо больше общаются, чем раньше. Они чувствуют, что это их общая борьба, а не какая-то революция на районе.

Взять хотя бы ситуацию со взрывом в Бейруте — на многих людей это произвело большое впечатление. Они будто понимали, что послужило его причиной. Но все же не до конца, потому что нужно знать предысторию, понимать, что процесс распада начался еще век назад — примерно когда были заключены соглашения Сайкса-Пико (тайные соглашения европейских стран, в которых были разграничены сферы интересов на Ближнем Востоке в 1916 году. — Прим. BURO.). Тогда великие державы делили колониальный пирог и произвольно, практически по линейке разделили Ближний Восток и Магриб на пару десятков стран. Мы можем бесконечно в это углубляться и в итоге придем к тому, что Ливаном — и не только им — управляет мафия, на существование которой правительства многих передовых стран закрывают глаза, пока они «сидят тихо». Вот он, колониализм во всей его красе. Я не уверен, что кино может с этим лицемерием как-то напрямую бороться. Все, что оно и любое искусство может сделать, — это утешить. Создать чувство общности. Если тонуть, то вместе.

Давайте на секунду вернемся к США, где вы столько лет прожили и до сих пор сохраняете с этой страной тесную связь. Мне вот всегда казалось, что США, которые вообще как бы «плавильный котел» и так хорошо научились «впитывать» другие культуры, культуры исламских стран всегда сторонились. Ну не переваривается...