Фильмы на трудные, но важные темы
27 января во всем мире будут отмечать День памяти жертв холокоста. По этому поводу в Москве пройдет ряд мероприятий: показ документального фильма «Побег из комнаты 18» Даниэля Бреа, концерт с редкой возможностью послушать пьесу «Agnus Dei» петербургского композитора Александра Кнайфеля, спецпоказ киноальманаха «Свидетели» Константина Фама, спецэкскурсия в Еврейском музее и центре толерантности и другие, а Buro 24/7 предлагает устроить свой домашний киномарафон и посмотреть 11 важных фильмов об исторических травмах.
Сложно представить более травматичный для любой страны опыт, чем борьба за независимость: XX век знает много примеров похмелья колониализма, но, кажется, ни одна схватка за национальную свободу не увековечена с таким безжалостным документализмом, как у итальянского режиссера Джилло Понтекорво в «Битве за Алжир». Наследуя опыт неореалистов, Понтекорво снимал преимущественно актеров-непрофессионалов, в том числе лидера Фронта национального освобождения Саади Ясефа, который выступил продюсером картины (а также написал мемуары, послужившие для нее основой).
Двухчасовая «Битва за Алжир» дотошно и по горячим следам показывает несколько эпизодов из освободительной борьбы 1954-го — 1960-х, воспроизводя как пытки, которым французские парашютисты подвергали бунтовщиков из города Алжир, так и ответные меры — например взрывы в веселых французских кафе, которые устраивали женщины-смертницы. Знаменательна тут не только режиссерская бескомпромиссность, но и то, что «Битва за Алжир» стала учебником для военных многих стран, боровшихся в течение последующего полувека с различными партизанскими движениями. Говорят, картину Понтекорво даже показывали в Пентагоне перед вторжением в Ирак. Таким образом, «Битва за Алжир» против авторской воли превратилась в антипартизанское оружие, хотя в 60-е наделала много шуму, была запрещена во Франции и, вероятно, поспособствовала деколонизации в странах третьего мира. Наконец, это лишнее напоминание, что для страны-поработителя освободительные процессы — тоже важная для проговаривания тема.
Первая самостоятельная картина баскского режиссера Виктора Эрисе может показаться аполитичной и даже сказочной. 1940-е, живописно-охристые поля Испании, в небольшом городке девочка Ана (прекрасная актриса Ана Торрент) смотрит фильм «Франкенштейн» 1931 года, проникается сочувствием к загадочному чудовищу и начинает верить в духов. Однако историей о влиянии искусства на детский ум «Дух улья» как раз по политическим причинам и прикидывался: в стране сохранялась франкистская диктатура, хотя, к слову, в год премьеры фильма генерал Франко покинул пост главы правительства. Политическое проникает в утопический детский мир тем самым монстром Франкенштейна, роль которого отведена солдату-республиканцу, укрывающемуся от союзников Франко в сарае неподалеку от дома Аны. Последующие события, приводящие к молчанию девочки, красноречиво описывают бесчеловечность случившейся за тридцать лет до премьеры фильма Гражданской войны и пришедшего с ее окончанием политического режима.
Эпичный трехчасовой байопик Махатмы Ганди с Беном Кингсли в главной роли открывается сценой его убийства и охватывает период с 1893 по 1948 год. Полвека ненасильственного сопротивления начинаются с первых шагов Ганди в борьбе за права индийского населения — еще в Южной Африке, где даже зажиточные индусы считались людьми второго, а то и третьего сорта. Немаловажное место в повествовании занимает и бойня в Амритсаре, и голодовки Ганди, и независимость Британской Индии с последующим разделением на Пакистан и Индийский союз. Еще одна печальная страница в истории британской колонии, приведшая к массовому переселению, разрушению семей и чуть ли не гражданской войне между индусами и мусульманами.
Лента британского режиссера и барона Ричарда Аттенборо удостоилась восьми премий «Оскар» (в том числе первой и пока единственной награды для Кингсли), но по сегодняшним меркам выглядит старомодной драмой широких мазков и дружеским похлопыванием по плечу, хоть и пытается осмыслить один из грехов империи. Аскетичный киноязык Аттенборо выдает в ней сугубо британский взгляд, которому свойственно упрощать как индийские, так и британские характеры (в роли уличного хулигана в «Ганди» засветился будущий трехкратный обладатель «Оскара» Дэниэл Дэй-Льюис, недовольному лицу которого уделили буквально пару планов). Также стоит заметить, что вышедший в прошлом году фильм «Дом вице-короля», рассказывающий о том же разделении Индии и снятый режиссером Гуриндер Чадха, оказался все-таки еще более наивным и прямолинейным.
Японская визуальная культура достигла небывалого мастерства в метафорическом разговоре о незарастающих ранах истории, хотя атомная бомбардировка долгие годы оставалась табуированной темой и проникала в массовую культуру преимущественно через иносказание (для этого оказывалось достаточно называть огромную бомбу любыми словами, кроме «атомная» или «ядерная»). Эту тему мастерски отрефлексировал мангака Кацухико Отомо в манге «Акира» (1982–1990), но его аниме-экранизация собственного произведения едва ли уступает графическому шеститомнику.
2019 год, разрушенная третьей мировой столица Японии превращается в эклектичный мегаполис Нео-Токио, где военные ученые исследуют детей с телекинетическими способностями на случай новой стычки с США и другими державами, а подростки-байкеры бунтуют против всех. Важнее постапокалипсиса и прочего киберпанка тут отношения двух друзей — лидера Канеды и амбициозного, но вечно находящегося в его тени Тэцуо, в котором внезапно открываются разрушительные способности. Помимо правды характеров здесь важен конфликт молодежи с правительством — в послевоенной Японии была популярна критика политиканов: их обвиняли как в действиях, которые привели к бомбардировке Хиросимы и Нагасаки, так и в отсутствии достаточной помощи пострадавшим и продолжении отношений с США. Впрочем, идею новой надежды для Страны восходящего солнца Отомо придумал уже в последнем томе манги — в культовом и великолепно срежиссированном аниме этот нюанс понятен скорее из контекста.
Советский и российский кинематограф часто избегает рефлексии исторических травм, а фигура Сталина и вовсе остается во многом забронзовевшей и защищенной от критики не хуже памятников ЮНЕСКО (см. скандалы вокруг комедии «Смерть Сталина» или посредственного нуара «Дело 44»). Однако под занавес XX века мир сталинской паранойи взялся выписать великий и ужасный Алексей Герман, сын отмеченного Сталинской премией писателя Юрия Германа, поначалу очарованного фигурой вождя. «Хрусталев, машину!» — история низвержения медицинского генерала Кленского (грандиозный Юрий Цурило), списанного пополам с Юрия Германа и собирательного образа жертвы «дела врачей», которому приходится покинуть многокомнатную квартиру и скрываться от властей в последние дни жизни Сталина (того уже разбил паралич).
Привычная для Германа полифония и атмосфера людной коммуналки тут обретает характер босховского ада в декорациях вечной брейгелевской зимы: «Хрусталев» описывает жуткий мир, порожденный больным созданием деспотичного демиурга, роль которого здесь, ясное дело, исполняет практически закадровая фигура Сталина. Неудивительно, что самой жуткой и точной иллюстрацией этой пестуемой озлобленности оказываются не доносы, запустившие процесс против Кленского, а мучительная сцена, когда экс-генерала насилуют деревяшкой зэки. Больше всего Алексея Германа пугал не эффективный менеджер, а люди, потерявшие в результате этих эффектных решений человеческий облик.
Израильский документалист Ари Фольман, основываясь на воспоминаниях о Ливанской войне 1982 года, снял анимационный фильм про резню в лагере палестинских беженцев. «Вальс с Баширом» отталкивается от кошмара, который преследует армейского товарища Фольмана, который и сам служил в израильской пехоте четверть века назад. Постепенно, как заправский детектив, режиссер восстанавливает жуткую резню, вытесненную из его сознания как травматичное воспоминание. Анимация позволила ему виртуозно смешать факты и атмосферу дурного сна, но вместе с тем «Вальс» не только частная исповедальная история, но и вполне яркая иллюстрация к тому, как национальная память стремится вытеснить неприятные страницы истории. Ливанская кампания и убийства беженцев в лагерях Сабра и Шатила — лишь яркий фрагмент в долгой конфронтации Израиля и Палестины, которая наверняка знает и не менее болезненные случаи.
Документальный фильм Джошуа Оппенхаймера и Кристин Синн стал одной из самых резонансных работ начала 2010-х: мало кого оставила равнодушным история массовых репрессий коммунистов в Индонезии 1965–1966 годов, рассказанная убийцами без стеснения и даже с упоением. Камера Оппенхаймера следует за Анваром Конго, который охотно вспоминает и даже разыгрывает при помощи товарищей некоторые убийства, но со временем его, кажется, настигает осознание сделанного. Через два года Оппенхаймер выпустил «сиквел» — «Взгляд тишины», который уже дает слово жертвам и их детям, которые стараются не вспоминать те ужасные годы и продолжают спокойно жить на одной улице с теми, кто мучил и убивал их родных. Оппенхаймера обвиняли в эксплуатации темы и издевательствах над пожилыми людьми, которым было тяжело вспоминать кошмары полувековой давности, но подобные разговоры, пожалуй, сопровождают извлечение из архивов всех исторических трагедий.
Немецкий режиссер турецкого происхождения Фатих Акин прославился небольшими и зачастую оптимистичными драмами про многонациональные районы немецких городов, но, разменяв четвертый десяток, решил взяться за тему по-настоящему крупную, а для своей фильмографии — попросту исполинскую. Геноцид армян 1915–1923 годов до сих пор остается зияющей раной и для Армении, и для Турции, которая геноцид не признает, — и фильм, вышедший практически к столетию трагедии, важен скорее не как художественное произведение, но как поступок. Мастер строчных букв и ироничных зарисовок из городского быта, Акин снял кино, в котором, кажется, все написано с большой литеры, а похождения армянина Назарета (Тахар Рахим), избежавшего расстрела, напоминают помесь Библии с «Одиссеей» — настолько режиссер проникся ответственностью и духом трагедии. Тема, конечно, частично защитила «Шрам» от критики, но если все-таки разделять трагедию и фильм о ней, как и полагается делать с художественными произведениями, то персонажи Акина едва ли не впервые в его карьере так и не превратились в живых людей, что лишь подчеркивает опять-таки непривычная для режиссера патетика.
Еще одна темная страница советской истории — июньская депортация 1941 года, коснувшаяся преимущественно (но не только) жителей Прибалтики. Лента основана на письмах эстонки Эрны (Лаура Петерсон) и описывает быт молодой женщины в Сибири вместе с теми, кого оторвали от семей и насильно увезли за многие километры (кого-то в тюрьму, кого-то — на лесоповал). Дебютный черно-белый фильм эстонского режиссера Мартти Хелде примечателен не только мало отрефлексированным в постсоветской культуре историческим моментом, но и эстетическим решением — в «Боковом ветре» кино смешивается со скульптурой. Пока за кадром голос артистки Петерсон читает очередное письмо Эрны, камера скользит по лицам людей, застывшим в обыденных позах, но время и повод их изображения рифмуется с позами памятников и скульптурных ансамблей. Как и Акину, Хелде не удается избежать излишней мелодраматичности и длиннот, но кино все равно остается прелюбопытным — во многом, конечно, благодаря форме.
В разговоре об исторических травмах и их отображении в кино нельзя обойти вниманием и Латинскую Америку, тем более, что земляк Че Гевары режиссер Пабло Агеро снял еще один ночной кошмар по мотивам реальных событий. В 1952 году умирает Эва Перон, экс-актриса, первая леди Аргентины и жена президента Хуано Перона, после чего страна погружается в хаос военных переворотов и очереди из диктаторов. «Эва не спит» строится на конспирологическом предположении, что все это проклятье Эвы Перон, которая даже после смерти умудрялась очаровывать мужчин, особенно — в военной форме. Агеро описывает период с 1952 по 1974-й, демонстрируя набор эффектных, телесных и мистических новелл, в которых персонажи Гаэля Гарсии Берналя, Дени Лавана и других менее известных артистов подпадают под обаяние «проклятой суки», которая у Агеро становится синонимом власти и безумия на политической почве. Хорошее напоминание, что со смертью некоторых исторических фигур их влияние не пропадает бесследно, а может, даже и набирает силу.
Еще один эффектный режиссерский дебют: венгерский режиссер Ласло Немеша снял историю про холокост, рассказанную изнутри концлагеря Аушвиц-Биркенау. 1944 год, заключенный Саул (фактурный непрофессионал Геза Рериг) вступил в зондеркоманду в надежде чуть улучшить жизненные условия, за это каждый день ему приходится вычищать газовые камеры и расстрельные поляны. Быт шестеренки ада нарушает смерть мальчика от рук нацистского врача — Саул признает в нем, возможно ошибочно, своего сына и решает похоронить тело по всем еврейским традициям. Ради этого он вписывается в зреющий бунт, который, как известно из истории, оперативно подавят.
Однако фильм Немеша, снятый в «квадратном» соотношении сторон 4:3, гонится не за ярким сюжетом времен Второй мировой — его больше интересует взгляд на лагерь изнутри и поиск в этих останках гуманности чего-то человеческого. Большую часть экрана закрывает спина Саула, расфокус не позволяет разглядеть большинство многократно описанных ужасов, но в этой предсмертной духоте рождается надежда и стремление вернуть какие-то ритуалы из прошлой жизни. Годы спустя Немеш не только будто бы воссоздает атмосферу кошмара, но и находит в ней проблески надежды.