Когда мне было 18 или 19 лет, я смотрел на ребят, которым 23, и многие из них переживали кризис идентичности, самоопределения. Я видел, как им тяжело и как это грустно, потому что многие из этого кризиса не выходят. В 23 года ты как будто лишаешься радости жизни и не понимаешь, что делать дальше, зачем тебе все нужно и куда ты идешь. Тогда я понял, что у меня есть пять лет, за которые я должен успеть сделать достаточно, чтобы этот кризис легче преодолеть. Чтобы наметить маршрут на будущее. Даже, помню, у меня в Instagram (компания Meta Platforms Inc. и социальные сети Facebook и Instagram запрещены на территории России) опубликовано видео, которое я тогда под этим впечатлением выложил, — оно неважное, но я подписал его не то манифестом, не то боевым кличем: «За восторженность нужно бороться». Потому что ребята в 23 часто ее уже теряют.

Я стал ходить к психологу — уже месяца три хожу. Опора... Это хороший вопрос. Я в целом чувствую себя отшельником, но при этом часто нуждаюсь в социальном круге. Мне вроде бы и важно быть в одиночестве, но одновременно с этим — в обществе. Потому что человеку нужен человек. Это вообще основная причина проблем, переживаний и кризиса — люди чувствуют себя отчужденно друг от друга, каждый воюет сам с собой во всех смыслах. И тогда кажется, что единственная опора, которую можно найти, — в другом человеке.

Я вот перечитываю сейчас «Книгу радости», в ней приведена интересная статистика. В прошлой декаде люди могли сказать, что у них есть, допустим, три лучших друга или два. Сейчас девять из десяти людей говорят, что у них один лучший друг, а один говорит, что у него нет друзей вообще. И люди потерялись из-за одиночества — то же можно сказать и о моем герое Никите (и обо мне). Он тоже очень потерялся из-за одиночества, и в попытках его компенсировать совершает неправильные поступки, ранит других людей.

Боюсь? Нет, я же не глупый — понимаю, что скоро что-то изменится, и, возможно, мне будет очень некомфортно. Если твое видение успеха не равно клеить фанаток и тусоваться на всех светских вечеринках, если в профессии для тебя это не самоцель, то «отлетевшим» ты не станешь. Это раз. А два — у меня есть друг, ближайший человек Марк (Эйдельштейн. — Прим. BURO.), и мне кажется, такой успех, как у него, вообще в истории кино не часто увидишь. Но человек остается простым пацаном из Нижнего, который просто продолжает делать что делает. Вот поэтому я в себе уверен.

Меня пригласили на пробы через агента. После учебного спектакля в одиннадцать вечера приехал к Кириллу домой — это был последний день кастинга, как мне сказали. И нас тогда с Тиной Стойилкович утвердили. Это был классный опыт, потому что каждый раз, когда ты влетаешь в дипломный, творческий или студенческий проект, большой риск, что ты потратишь много нервных клеток. Часто ты просто смотришь на детский сад и не понимаешь, почему ты сюда пришел. Но в этом случае, наоборот, моментально включилась вся команда.

Да, хочу отдельно отметить творческий тандем Кирилла и оператора Димы Зорина. Мне кажется, они как два шамана — в некоем танце с бубнами, в этом симбиозе у них что-то получается. Все вокруг — это уже спутники. Я вообще отношусь к съемочному процессу как к организму. Что есть организм? Это такое тело, и оно всегда разное. Вот наше тело — оно молодое, заряженное.

Кирилл такой человек — приходит ко мне летом, условно, говорит: «Хочу снимать кино». Проходит полгода — и он действительно это делает. Еще полгода — фильм готов, и вот мы уже на фестивале в Выборге. То есть у него от начальной точки до результата нет замедлений. Мне кажется, это очень круто для дебютанта — да и вообще художника — иметь такие волю, желание.

«Контроль»?

Не знаю, поведаю ли я сейчас какие-то тайны, но черно-белое визуальное решение подходит этому фильму, потому что пространство, в котором разворачивается действие, напрямую отражает внутренние переживания героев, дарит другие возможности работы со светом, смещает акценты. А еще это визуальный язык, с которым страшно интересно работать. Вот, например, смотрел недавно сериал «Рипли» — в нем этот подход настолько уместен, насколько вообще возможно.

Если бы я снимал кино, я украл бы эту идею у Кирилла, потому что черно-белый формат дал бы мне возможность снять этот фильм в 20 раз дешевле, мне кажется. Еще я недавно смотрел на ютьюбе черно-белое видео «Иваново детство» с Ургантом и Солодниковым — они там гуляют по городу, показывают, казалось бы, обычный статичный кадр (просто камера на штативе), а я смотрю, и меня так радует. И не появляется никакой мысли, что это формализм.

Ненавижу этот вопрос.

А как тебе кажется, о чем этот фильм? Давай тебя включим в эту беседу. Вот ты посмотрела его, и как тебе показалось?

Ничего общего, но это и круто, когда есть большая дистанция между мной и персонажем. Это заставляет искать творческие решения, думать над героем, пытаться к нему подключиться, несмотря ни на что. Наверное, это русская актерская школа такая — быть адвокатом своего героя. Защищать, любить, принимать и прощать — все сразу. В этом смысле мне было важно сопереживать Никите, понять и разделить его боль.

Мы живем надеждой на какой-то хороший мир, всегда стремимся к свету. Поэтому лето всегда наступает. Наверное. Кто знает. Поговорю об этом со своим психологом.