Познакомились мы довольно давно, когда Света еще не была режиссером и занималась пиаром моего первого фильма «Комбинат "Надежда"». Это было в 2014 году. С тех пор мы приятельствовали, и спустя почти десять лет Света обратилась ко мне с просьбой помочь ей с одним сценарием. Она работала над текстом с девушкой-соавтором и в определенный момент запуталась. Я подключилась к истории, но в итоге мы со Светой остались вдвоем, потому что соавтор исчезла из проекта. Если говорить честно, мы полностью переработали ту идею, которая была изначально.

Во-первых, когда я прихожу в проект, я притягиваю туда личные переживания и мысли. Так случается с любым текстом — мне обязательно нужно подключиться, потому что иначе я не очень талантливо пишу. Во-вторых, первая версия сценария, на мой взгляд, была очень пастельная, воздушная. Все драматическое было едва-едва проявлено — некое легкое касание, очень необязательная история, скажем… Я в таких текстах не очень уверенно себя чувствую, поэтому мы со Светой начали обсуждать, что же нас волнует, что у нас болит. Так мы вышли на семейную драму.

Я вообще не очень люблю писать для кого-то. Исключением, пожалуй, стал Борис Хлебников. У нас и правда сложился определенный тандем (фильмы «Аритмия», «Снегирь». — Прим. BURO.). Мне поступает много предложений от разных режиссеров, но, чтобы стать сценаристом их работ, нужно, чтобы человек был максимально мне созвучен. В случае со Светой нельзя сказать, что я работала над чужой историей. Я принесла в фильм очень много собственных переживаний относительно семейных отношений. Получилось совместное размышление — о том, что такое брошенный ребенок, травма, вранье в семье, драма нелюбви со стороны мамы (и вообще родителей). Не могу сказать, что процесс был легким, но мы точно смотрели в одну сторону.

В фильме «Край надломленной луны» нет прямых цитат из моей жизни, как и в «Одном маленьком ночном секрете», кстати говоря. Однако все равно, когда ты пишешь о драме внутри семьи, важно очень хорошо эту проблематику понимать. Невольно ты достаешь много своего эмоционального опыта и при написании сценария опираешься на конкретные ситуации, которые случались, например, с твоими родственниками.

Я никогда не вмешиваюсь в кастинг, это полностью задача режиссера. Если только меня попросят посмотреть сторонним взглядом и дать совет, я помогу. Единственное — Саша, героиня Ани Шепелевой, была определена сразу, при написании текста я почему-то имела в виду именно ее.

Везде важен баланс. Винить во всем родителей, конечно, странно. Особенно если детство в целом было благополучным. Но на самом деле я, как родитель, понимаю, что, когда мой ребенок вырастет и пойдет к психологу, ей будет о чем поговорить с врачом. Каждый родитель уничтожает что-то в своих детях. Каждый. Не знаю ни одного человека, который бы ровненько по тропинке прошел в этом смысле. Даже если ты выбираешь осознанное родительство, не наказываешь ребенка физически, не кричишь на него, ты все равно куда-нибудь да скатываешься. Всегда есть что прорабатывать. Для меня именно об этом наша картина.

Моя мама была мне другом весь мой подростковый период, мне казалось, что вообще не к чему придраться, правда. Но потом выяснилось, что есть к чему. Она меня предала, не защитила. Она знала, что происходит, и просто тихонечко отмалчивалась. При этом внимательно выслушивала мои рассказы о влюбленностях и очень правильно на них реагировала.

Мне кажется, любая ложь подрывает доверие в семье. Что такое ложь во благо, я не знаю. У меня, например, когда я росла, вранье было легализовано. Все врали друг другу очень успешно. Я искусно научилась врать и процентов семьдесят своей жизни маме не рассказывала. Но это было несерьезно: у подростков могут быть свои секреты, и я к этому нормально отношусь. Плохо я отношусь к тотальной лжи. Об этом в том числе мой сериал «Алиса не может ждать». Когда ты врешь в попытке уберечь кого-то, ты тем самым лишаешь его права что-то прожить полноценно и самому во всем разобраться. Например, мы разговаривали с одним психологом по поводу онкологии у детей. Бывает, что родители, когда ребенку ставят неизлечимый диагноз, решают ему об этом не рассказывать. В итоге они воруют и у себя, и у ребенка те считаные годы, а то и месяцы, которые отведены им вместе. Ребенок все равно чувствует, что что-то не так, а родители, понимая, что врут, начинают избегать общения, отводить глаза… Ложь отравляет последние годы жизни и становится плотной границей между членами семьи.

Я вообще врать не умею теперь. (Смеется.) С этим всегда было хорошо в детстве, но я, кажется, разучилась. Мне так противно становится, когда приходится юлить. Мы пытаемся выстроить отношения с ребенком на честности. Тем более, как мы помним еще из детского рассказа Драгунского, все тайное становится явным.

Не знаю. Мне тоже мама говорит часто какие-то странные вещи, например: «Ты такая толстая, у нас в семье никогда таких не было». Хотя это неправда. Были и потолще. (Смеется.) В общем, такие вещи она говорит как будто из добрых побуждений. Я сама не знаю, как от этого защищаться. Научилась только держать дистанцию, не давать ей возможности в принципе такие вещи говорить. И хотя, конечно, хочется порой эмоциональной близости с мамой, как только ты подпускаешь человека к себе, он сразу начинает переходить все границы.

Нам нужна была какая-то нормальная мужская фигура и некое обещание нормальной жизни для Саши. Чтобы зритель чувствовал, что у нее еще все может быть хорошо. Мы хотели противопоставить кого-то фигуре отца, который бросил их семью. Бориса ввели в сценарий как некий лучик надежды. И мы не стали делать очевидный хеппи-энд, потому что в этом есть неправда. Саше еще предстоит большой путь по выстраиванию отношений с мужчинами.

Да, думаю, именно в финальном диалоге на наших глазах произошло движение героинь к пониманию и принятию друг друга. Раскрытие лжи всех сильно встряхнуло, но Соня и Саша еще долго про это будут разговаривать с мамой и сближаться. Ведь все, чего хочет ребенок, — это признания. И оно случается, когда мама говорит Саше: «Да могла я тебя взять, могла. Просто была малодушна, не справлялась. Но я могла, если бы захотела». Взрослый ребенок все понимает, но в любом случае ждет признания от родителя. Ему важно, чтобы с ним просто честно поговорили. Только с этого момента начинается выстраивание нормальных отношений, без виляний вроде «я была хорошей мамой, а ты неблагодарный». Никто не был хорошей мамой на 100%, такого просто не бывает. Соня точно маму простит, а Саша по крайней мере перестанет ее так ненавидеть и будет знать, что ей есть на кого положиться в этом мире.