Невидимая красная дорожка Венеции: Кейт Бланшетт и Тильда Суинтон на открытии, новый Твердовский и Альмодовар
Новости первых полос местных газет: «Губернатор Венето ввел в Венеции масочный режим», «Сильвио Берлускони заболел ковидом», «Открылся 77-й Венецианский кинофестиваль». Инна Денисова продолжает рапортовать на BURO. о происходящем на редком неотмененном кинофестивале 2020 года.
И это была самая пустынная площадь за все 77 фестивальных лет: красную дорожку расстелили за пластиковой стеной, отгородив от толпы, которая так и не собралась — потаращиться в стену можно и дома. Церемонию, проведенную во дворце после «невидимой» дорожки, Varity назвал «криком отчаяния в защиту массовых зрелищ перед лицом угрозы, которую несут стриминги». Зал сидел в масках — их снимали только на сцене.
Президент жюри Кейт Бланшетт сказала, как соскучилась по кинотеатру, «когда незнакомцы сидят рядом в темноте». Ей вторила Тильда Суинтон, которой в этот вечер вручили «Золотого льва» за вклад: «Быть в зале с людьми, большим экраном, да еще и в Венеции — настоящее счастье», — призналась она. Семь директоров главных европейских фестивалей зачитали программное заявление: «Хотим повторить это сегодня вечером: наш долг — сохранить кинопоказы».
На открытии показали фильм итальянского мэтра Даниэле Лукетти «Семейные связи». Кризис семьи — главный конфликт XXI века, волнующий всех даже больше закрытия кинотеатров — и больше коронавируса. Итальянское название фильма — «Lacci», то есть «шнурки». Отец учит сына их завязывать и делает это по-дурацки — вот, собственно, метафора семейных связей. Отец Альдо (Луиджи Ло Касцио) с матерью Вандой (Альба Рорвахер) живут так недружно и невесело, что маленькую Анну тошнит, а сын Сандро падает во сне с кровати.
Что будет с человеком, выросшим в семьях, где лгут себе и друг другу, знает поколение, развязывающее сегодня все свои шнурки в кабинетах психотерапевтов? Нарратив «Семейных связей» — рваный, как воспоминания о прожитом, собранные по крупицам: полароидный снимок в шкатулке, ожерелье для дочки от папиной любовницы, мамино инвалидное кресло — перед нами в деталях пройдут 40 лет неаполитанской жизни. Фильм с итальянскими звездами Альбой Рорвахер и Джованной Мезаджорной куплен в России и выйдет в прокат в октябре.
На второй день фестиваля Венеция уже не так безлюдна: гости все же собрались. Фестивальный дворец на Лидо приходится брать штурмом, идти надо через три блокпоста: на одном измеряют температуру, на другом проверяют сумки, на третьем шарят металлоискателем.
Параллельная программа «Дни авторов» открылась фильмом «Конференция» Ивана Твердовского-младшего. С ним зарифмовался первый фильм конкурса, показанный днем позже, — «Камо грядеши, Аида?» боснийского режиссера Ясмилы Жбанич. Оба сняты на документальном материале с сохранением имен и мест. Оба — художественное переосмысление событий, трагических настолько, что страшно касаться их субъективным взглядом, но авторы пытаются.
Сюжет «Конференции» — захват чеченскими террористами театрального центра на Дубровке во время мюзикла «Норд-Ост» в 2002 году. Сюжет «Аиды» — геноцид мусульман в Сребреннице летом 1995 года. Во время войны в Югославии в город, объявленный ООН мирной зоной, вошли боснийские сербы во главе с генералом Младичем и прямо на глазах и с одобрения миротворцев увели из лагеря, а затем расстреляли семь тысяч мужчин.
В центре обоих повествований — женщины. Твердовский делает героиней бывшую заложницу, а ныне монахиню Наталью (Наталья Павленкова), возвращающуюся на место событий в попытках преодолеть страх. Аида (Ясна Джуричич) у Жбанич, с которой мы проживаем ее окаянные дни, напротив, бесстрашна. Трагедия страны в обоих случаях показана через трагедию одной семьи и одной женщины, однако конфликты решаются совсем по-разному. Если Жбанич возводит монумент, памятник скорбящей матери, Твердовского больше интересует психологическая драма, что внутри, из чего эта пьета слеплена. Где Жбанич дословно и бесхитростно пересказывает события, прибегая лишь к помощи актерской игры, у Твердовского возведена изобретательная сценарная конструкция — «Норд-Ост» как повод к разговору матери с дочерью. Возвести надстройку на таком фундаменте было не просто опасно, а почти немыслимо, но Твердовскому удалось соблюсти баланс и пропорции. «Конференция» — редкий случай ювелирной игровой работы с документальным материалом.
Другую параллельную программу — «Горизонты» — открыл греческий фильм «Яблоки» режиссера Христоса Нику. Арис обнаружен в автобусе, он не помнит, куда и зачем едет; его отправляют в больницу, где изучают синдром потери памяти. Он наступает внезапно, без предпосылок и может поразить каждого. Выйдя из больницы, Арис поселяется в новую квартиру и, следуя инструкциям врачей, записанным на аудиокассетах, начинает проживать срежиссированные ими сцены, о которых следует отчитываться полароидными снимками.
Гаджеты в фильме отсылают нас в 1980-е, однако точных временных ориентиров не будет. Продавец фруктов как-то говорит, что яблоки улучшают память, и Арис тут же покупает у него апельсины — не то, чтобы он стремился все вспомнить и вернуть. История о внезапной изоляции, заставшей человека врасплох, как никогда актуальна: мы не уверены, что хотим возвращаться к прежнему миру. Фильм намеренно снят в другом, телевизионном формате, чтобы еще больше дизориентировать зрителя, погрузив его в сказку о потерянном ощущении времени.
Напоследок о бесконечно обаятельном «Человеческом голосе» — миниатюре длиной в 30 минут, снятой и разыгранной в интерьерах исключительной вычурности, какие возможны только у Педро Альмодовара и его постоянного художника Антксона Гомеса. Уже с начальных титров очевидно, что мы имеем дело со стилистической безупречностью — Тильда Суинтон в ярко-синем, покупающая в магазине топор, еще одно тому подтверждение.
Этим топором безымянная героиня изрубит костюм любовника, который позвонит с утра попрощаться, а она в ответ продекламирует в трубку пафосный монолог брошенной женщины на грани нервного срыва. Несколько раз переоденется — каждый раз в нечто незабываемое, красное или золотое. Несколько раз перейдет из комнаты в комнату, рисуя одну за другой живые картины буквально собственным телом.
Эту одноактную пьесу Жан Кокто написал в 1932 году, потом превратил ее в либретто для оперы Франсиса Пуленка, и вот она снова звучит со сцены: камера снимает сверху, показывая, что квартира — не что иное, как театральная декорация. Да ведь и жизнь — театр, и брат Педро, Августин, в нем актер, и сам Педро, проявляющийся под финал. Меланхолия, одиночество и безумие — темы, занимающие автора последние годы: не о своей жизни ли он все это рассказывает и не собирается ли прощаться?
Другие истории
Подборка Buro 24/7