В издательстве «Яуза» вышел иллюстрированный альбом о моде советского времени, который составила историк моды из Петербурга Мэган Виртанен. Исследование Мэган начинается от событий 1917 года, включает моду при Сталине и в эпоху покорения космоса, а заканчивается 1991 годом. Мы публикуем отрывок о моде периода застоя, в котором речь идет о популярности дубленок, мужских меховых шапках как символе благополучия и стремлении к одежде вне тенденций.
«Чтобы оградить наш народ от случайностей и вульгаризации моды, в нашей стране работает большой коллектив художников-модельеров. Они создают высокохудожественные образцы одежды в полном ансамбле с дополнениями. Это одежда практичная, удобная, современная», — утверждал представитель Легпрома в 1965 году. С дизайном на первый взгляд действительно всё обстояло хорошо: число Домов моделей доходило до сорока, и это не считая специализированных, обучение специалистов велось на высшем уровне, советские коллекции с успехом демонстрировались на Западе. И всё же вопрос, который задал журнал «Декоративное искусство СССР», в 1967 году был актуален: «Есть ли смысл проектировать модели одежды, которые не будут освоены промышленностью, а предназначены лишь для “показа мод” на подиуме?»
Вопрос этот был поставлен в связи с коллекцией ОДМО (общесоюзного дома моделей одежды), показанной на Международном фестивале мод в Москве, на тот момент самом масштабном модном событии за всю историю СССР. На фестиваль подали заявки более 150 иностранных производителей из 24 стран мира. Австрийцы, шведы, бразильцы были заинтересованы в советском рынке.
Великобритания и США прибыли с огромными сводными коллекциями. Участвовали и все страны СЭВ и Югославия. На протяжении двух недель августа 1967 года трибуны во Дворце спорта в Лужниках, где проходило по три дефиле в день, были ежедневно заполнены до отказа. Ив Сен-Лоран, Нина Риччи, Кристиан Диор — одни только названия будоражили воображение, а в общей сложности в дни фестиваля было показано 12 тысяч моделей. Особое внимание было уделено Шанель, газета «Комсомольская правда» даже присудила этому модному дому особый приз «за строгость вкуса и подлинную элегантность».
ОДМО продемонстрировал коллекцию, специально разработанную к фестивалю: головные уборы в стиле буденовок, спортивную одежду с мотивами освоения космоса, а также наряды в народном духе. Звездой коллекции стала манекенщица Мила Романовская в платье «Россия» Татьяны Осмеркиной — это платье впоследствии объедет несколько международных выставок. Американская компания «Селаниз», производящая ткани, заинтересовалась работами ОДМО настолько, что запросила разрешение на совместный проект, реализованный два года спустя. Основным участником проекта стал Вячеслав Зайцев, к тому моменту уже признанный не только в стране, но и на Западе, хотя ещё в 1965 году публикация в «Пари матч», где Зайцев был назван «красным Диором», вызвала недовольство директора ОДМО Виктора Ягловского.
«У НАС ЗДЕСЬ НЕ ОДИН, А ШЕСТЬДЕСЯТ ДИОРОВ», — ВЫГОВАРИВАЛ ГЛАВА ДОМА МОДЕЛЕЙ ДИЗАЙНЕРУ. ЕСЛИ ЭТО И БЫЛО ПРЕУВЕЛИЧЕНИЕМ, ТО НЕ СИЛЬНЫМ: ГАЛИНА ГАГАРИНА, ТАМАРА ФАЙДЕЛЬ, ЛИНА ТЕЛЕГИНА, ЛЮДМИЛА ТУРЧАНОВСКАЯ, ТАМАРА МАКЕЕВА, СВЕТЛАНА КАЧАРАВА И МНОГИЕ ДРУГИЕ СОСТАВЛЯЛИ СИЛЬНУЮ КОМАНДУ.
Параллельно с фестивалем проходила выставка «Одежда-67» в Сокольниках, где можно было увидеть новинки текстильных и швейных технологий. Сенсацию на фестивале мод 1967 года произвела коллекция дизайнера ОДМО Ирины Крутиковой, в которую вошли юбки, пальто и костюмы из меха, а также дубленки. Что интересно, сшили их не в мастерских дома моделей, где был свой скорняжный участок, а на фабрике им. Октябрьской революции в Кирове, выпускавшей милицейские тулупы. Крутикова стала первой, кому разрешили представлять модели как авторскую коллекцию, а не под вывеской организации. Луи Феро был так впечатлен, что организовал Крутиковой показ в Париже в 1968 году.
Идея была своевременной: мода на дубленки уже захлестнула и мир, и СССР. Выход на советские экраны фильма Анджея Вайды «Всё на продажу» сделал дублёнки на лохматой овчине популярными, а после появления в прокате «Мужчины и женщины» Клода Лелуша спрос стал ажиотажным. Болгарские, румынские, монгольские, чешские, с вышивкой или без — любые были востребованы. У фарцовщиков встречались даже американские, но стоили они невероятно дорого, до тысячи рублей. Дублёнка потеснила привычный символ статуса — шубу, хотя и не сместила её с пьедестала. Пожилая Лиля Брик шокировала москвичей зелёной норковой шубой, дамы ходили в шубах из нутрии, а модницам иногда удавалось находить в комиссионках что-нибудь оригинальное, например, шубу из щипаной нерпы. В «Детском мире» стояли очереди за детскими мутоновыми и кроличьими шубками, а также цигейковыми, раскрашенными под леопарда. А вот синтетический мех уже к началу 1970-х вышел из моды.
Большая мужская меховая шапка, сменившая модный при Хрущёве «пирожок», превратилась в свидетельство социального положения. Самыми престижными были пыжиковые, то есть сделанные из меха теленка северного оленя. Именно такую Леонид Брежнев подарил в 1974 году президенту США Джеральду Форду. Ондатровые уже считались попроще, за ними шли волчьи и собачьи, а самыми доступными были кроличьи ушанки. Хорошей шапкой могли наградить сотрудника на предприятии.
В МОДЕ БЫЛИ ЖЕНСКИЕ КОСТЮМЫ С НЕБОЛЬШИМИ ВОРОТНИКАМИ ИЗ НОРКИ, НО ХУДСОВЕТЫ УДАЛЯЛИ ТАКИЕ МОДЕЛИ ДАЖЕ ИЗ КОЛЛЕКЦИЙ ОДМО: У ШВЕЙНЫХ ФАБРИК НЕ БЫЛО ФОНДОВ НА НОРКУ.
ОДМО, ЛДМО и три прибалтийских дома моделей считались наиболее авторитетными организациями: именно их одежда была показана в марте 1966 года делегатам и гостям на открытии XXIII съезда КПСС, от которого ожидалось принятие важных решений по стимулированию легкой промышленности. Работы этих же домов моделей чаще всего входили в состав сборных коллекций для зарубежных выставок, таких как Экспо-67 в Торонто или Торговая выставка СССР в Лондоне в 1968 году. Манекенщиц для таких поездок — Тамару Владимирцеву, Галину Миловскую, Галину Мейлукову, Лилиану Баскакову — отбирал ВИАлегпром. Ведущие дома моделей снабжались лучшими тканями и фурнитурой, в их методических кабинетах были доступны иностранные модные журналы, а Всесоюзная Торгово-промышленная палата в Москве иногда передавала дизайнерам для изучения образцы иностранной модной одежды, полученные ею от западных фирм, желающих работать на рынке СССР. Впрочем, и у лидеров моды СССР случалось отставание: даже в 1967 году мужские брюки в ОДМО продолжали делать на пуговицах, а молнии начали ставить только в 1969 году. Аналитические обзоры ВИАлегпрома, которыми пользовались специалисты, тоже готовились с отставанием: материалы о западной моде, изданные в апреле 1969 года, базировались на изучении иностранных журналов за вторую половину 1968 года. Раз в год в ВИАлегпроме собиралась общесоюзная Эстетическая комиссия, утверждавшая «направление моды» на два года вперёд, как в текстиле, так и в моделях одежды. Создавали специальный каталог фасонов, делившийся на две части: «промышленную», которую фабрики должны были внедрять в течение следующего года, и «направляющую», с которой можно было не спешить.
Широкая публика могла увидеть новейшие советские модели на множестве показов. В ОДМО проходило по три сеанса ежедневно, и можно было сразу купить выкройки. В ВИАлегпроме дважды в месяц свои коллекции демонстрировал какой-нибудь региональный или специализированный дом моделей. Таллинский дом моделей устраивал показы всего два-три раза в год, зато сразу в концертном зале «Эстония» или дворце спорта «Калева», вмещавших до 15 тысяч зрителей.
Несмотря на то что задачей домов моделей была разработка образцов для промышленности, для высокопоставленных лиц и знаменитостей они иногда выступали в роли элитных ателье. Леонид Брежнев, хотя и успел побыть в 1920-е ярым «антигалстучником», превратился в настоящего модника, хотя и несколько консервативного. Личным портным Брежнева стал Александр Игманд из ОДМО, выполнявший любые заказы — от стандартных официальных костюмов до копии американского костюма, присланного послом СССР в США Анатолием Добрыниным. Для длительного стояния на Мавзолее на ноябрьской демонстрации Игманд разработал специальное пальто из трехслойного габардина, утеплённое стриженой овчиной. Одевались у Игманда и Николай Щёлоков, слывший щёголем и эстетом, и супруг Галины Брежневой Юрий Чурбанов. Сама Галина, как и её мать, предпочитала Ателье ГУМа.
Екатерина Фурцева в 1971 году заказала платье Вячеславу Зайцеву, попросив, чтобы оно было чёрным и скромным, а когда Зайцев рекомендовал ей к такому платью бриллиантовые серьги, пошла и специально для этого проколола уши. Градоначальники не отставали: Владимир Промыслов с супругой одевались в ОДМО, а в Ленинграде Григорий Романов заказывал вещи в ЛДМО, в том числе специальный костюм для охоты с Брежневым — кожаные брюки на ватине и кожаную куртку на ондатре. Резко контрастировал с приодевшимися партийцами Михаил Суслов, носивший давно вышедшие из моды галоши и габардиновое пальто начала 1950-х. Ходили слухи, что однажды Брежнев пошутил: «Давай мы в политбюро сбросимся по червонцу и купим тебе модное пальто», после чего Суслов понял намек и пальто сменил, но от галош не отказался.
«ОДИНАКОВО ПЛОХО КАК ПРЕДУБЕЖДЕНИЕ ПРОТИВ ВСЕГО НОВОГО, ТАК И УВЛЕЧЕНИЕ НОВЫМ СВЕРХ МЕРЫ», — ГОВОРИЛ В 1967 ГОДУ ХУДРУК ОДНОГО ИЗ ДОМОВ МОДЕЛЕЙ.
Советские специалисты мучительно пытались совместить моду и плановую экономику, Александр Зиновьев в 1971 году даже предлагал разработать при помощи математического моделирования теорию моды, позволяющую предсказывать её изменения. План базировался на удовлетворении «разумных потребностей», ожидалось, что граждане будут носить вещи до их физического износа. Смена одежды в соответствии с модой в представления о рациональных потребностях не вписывалась, да и возможностям советских фабрик не соответствовала. В их интересах было длительное сохранение тенденций и отсутствие внезапных изменений, поэтому внимание акцентировалось на одежде классического кроя как «вечно модной» или «универсальной». Не забывали и об идеологической стороне вопроса: борьба с мещанством превратилась в осуждение «вещизма». «Излишняя приверженность моде, внушаемость может отрицательно сказаться на духовном развитии личности, задержать его, отвлечь от главного. Эта своеобразная “болезнь роста” становится опасной, если внешняя, “вещная” сторона жизни превалирует над внутренней, духовной, и человек оказывается под влиянием потребительской психологии», — рассуждал в книге «Мода: за и против» философ Валентин Толстых в 1970 году. А одна из пермских газет в 1971 утверждала: «Избыток одежды, а также чрезмерное украшательство — это признак дурного тона, а не высоких культурных стандартов».
Подобные взгляды всё же были делом прошлого: в том же 1971 году «Правда» опубликовала статью «Мода и экономика», где признавалось, что обновление одежды стало эстетической необходимостью и мода требует серьезного к себе отношения. Причиной такой смены взгляда стало затоваривание — граждане, чей уровень жизни ощутимо повысился, не хотели покупать немодные вещи, что вело к убыткам для государства. Моду субъективно начали соединять с необходимостью.
10.03.21, 12:52