Вдохновение Рафа Симонса и то, откуда оно берется, уже давно можно сделать предметом если не научной работы, то точно большой дизайнерской книги, в которой среди глянцевых страниц попадаются крафтовые. Если глянцевые будут посвящены годам дизайнера в Dior, например, то на крафтовых — грубоватых и шершавых, как нельзя лучше подходящих для мрачных и тревожных историй, — будет написано о новой коллекции сезона осень-зима 2018. 

Если прошлая коллекция Raf Simons рассказывала о темных переулках мегаполиса будущего в неоновых огнях, то эта отправляет прямиком на дно, причем дно реальное, описанное в одной по-настоящему жуткой книге и показанное в одном по-настоящему жутком фильме. Так и было указано в пресс-релизе: отправной точкой осенне-зимней коллекции 2018 стала книга «Мы дети станции Зоо», или «Я Кристина», а также ее экранизация 1981 года. Это реальная история о берлинской девочке Кристиане Фельшеринов и ее жизни с героиновой зависимостью.

С первого взгляда не так просто уловить этот посыл, но, узнав о фундаменте коллекции, сразу смотришь на нее по-новому — это особый прием Симонса. Становится ясно, что каждый образ портретирует персонажей из берлинского андеграунда (понятно, конечно, что дизайнер все изрядно отполировал, но сам дух сквозь этот лоск уверенно просвечивает). Оверсайз сверху и узкие брюки снизу, огромные бесформенные шарфы, высокие ботинки на шнуровке, растянутые свитеры-жилеты и особый акцент на куртки и пальто, среди которых попадаются экземпляры, о которых можно даже сказать «с иголочки», и в довершение всему — свитер с портретом той самой Кристианы и худи без рукавов с надписью «DRUGS». Таким увидел берлинское подполье начала 80-х бельгиец Симонс, и мы с готовностью принимаем такое видение. Дизайнер взялся за непростую тему, одновременно напоминая нам о том, чего стоит опасаться, и обращая внимание на стиль, который определенно несет в себе мощный заряд.

Да, и на показе весь этот противоречивый месседж был оформлен в праздничный, местами напоминающий фламандские полотна натюрморт, — на подиуме были небрежно расставлены полупустые бутылки вина, бокалы и вазы с цветами. И этим Симонс окончательно превратил все происходящее в сюрреалистический спектакль, который каждому позволено понять по-своему.