История вопроса, за и против, на Западе и в России
За показами новых коллекций часто следует шквал обвинений в культурной апроприации — так уж повелось последние несколько лет. Фэшн-дизайн всегда начинается с вдохновения, а откуда оно берется, известно только самим творцам. Разумеется, мы живем в мультикультурном обществе, которое с развитием средств коммуникации стало глобальной деревней, и в какой-то степени границы между культурами стираются: выйдите из офиса, и вы увидите пять китайских лапшичных и две чайхоны. Во многом апроприирование культуры других стран и народов стало частью нашей коллективной памяти, поэтому в эту ловушку попадают очень многие. Мы попытались разобраться, что считается апроприацией, а что нет, что в ней плохого и есть ли хорошее, а также чем российский прецедент отличается от западного.
Если обращаться к истокам самого явления культурной апроприации, то самым показательным примером заимствований, по сути являющихся открытой эксплуатацией, можно назвать колониальный период. К примеру, в 1897 году британцы проводили военную кампанию на территории западноафриканской Республики Бенин. В результате колонизации погибли не только местные жители, но и большая часть культурного достояния страны — более чем 3 000 произведений искусства из бронзы и слоновой кости, которые впоследствии были проданы на лондонском аукционе. Этот исторический пример, по сути, не имеет ничего общего с апроприацией в моде, но наглядно показывает, откуда пошла традиция эксплуатации культурного наследия в коммерческих целях.
Примеров того, как европейцы заимствовали элементы этнических костюмов других народов, масса. Начиная от шляхетского жупана, превратившегося в обычный европейский сюртук, до колониального стиля, когда аристократия декорировала свои одежды индийскими, персидскими и африканскими элементами, а священные статуи и храмовую посуду делала лишенными какой-либо смысловой нагрузки предметами интерьера.
В перечисленных прецедентах заимствование происходило без обоюдного согласия, а иногда и насильственно — это и есть апроприация. Доминантная и мейнстрим-культура заимствует культурные коды миноритарных групп, при этом пренебрегая контекстом и обесценивая значение кода. Так, надевая бинди на техно-концерт или военно-обрядовый головной убор индейцев на Коачеллу, мы нивелируем культурное значение этих вещей. В худшем случае апроприация приравнивается к эксплуатации для извлечения материальной выгоды.
Проблема культурных заимствований в модной индустрии во многом проистекает как раз из стремления продавать: апроприация на отдельно взятом показе или в рекламной кампании как упрощает статус культурного явления другой нации до модного атрибута, так и имеет цель принести доход.
Например, показ осенней коллекции Givenchy 2015 года был объявлен как «викторианский», в то время как на самом шоу появились модели с лицевым пирсингом, характерным для африканских племен, а также с прическами по мотивам латиноамериканской уличной моды.
В 2016 году Valentino показал африканскую коллекцию «Дикая Африка», которая целиком состояла из африканских принтов, вышивки, бус и перьев, но на шоу не было моделей африканского происхождения, за что Пьерпаоло Пиччоли и Мария Грация Кьюри подверглись шквалу критики.
В похожую ситуацию попал и Марк Джейкобс. Для афроамериканского сообщества тема волос в принципе одна из самых непростых. Во времена гонений в 50-х чернокожие выпрямляли волосы, а в 70-х мода на объемные прически и нежелание скрывать свои корни стали формой протеста и маркером причастности к движению «Черные пантеры». Боксерские косички и дреды — еще одна часть африканского наследия, которая уходит корнями глубоко в культурный нарратив. Дреды испокон веков носили африканские воины масаи, а так называемые французские косички — чернокожие мужчины и женщины еще до нашей эры. Проблема здесь заключается в том, что афроамериканцы до сих пор подвергаются буллингу за ношение национальных причесок: не так давно было несколько прецедентов, когда косички и дреды попадали под запрет в американских университетах и офисах, в то время как Кэти Перри и Ким Кардашьян делают их модным трендом. Так и на показе Марка Джейкобса — дреды стали частью образа, кастинг был далек от разнообразного, а прическа, по словам дизайнера, была вдохновлена Ланой Вачевски. То же самое произошло на последнем показе Джейкобса, где появились модели в африканских тюрбанах.
По мнению социолога Татьяны Третьяковой, американец может выпустить моделей на подиум в дредах, если сам он принадлежит к афроамериканской культуре. Но не в случае Марка Джейкобса, когда вещь была вырвана из контекста, что и создало простор для негативных интерпретаций. Самый недавний пример апроприации — коллекция Gucci, в которой Микеле скопировал дизайн портного Дэппера Дэна, начавшего свой бутлежный бизнес, чтобы привнести люкс в Гарлем. Сам Дэппер подтвердил, что команда Kering никак не связывалась с ним и не предлагала коллаборацию. Только после обвинения в плагиате и присвоении черной культуры Микеле обнародовал источники своего вдохновения и даже предложил Дэну поработать вместе.
Но не стоит смешивать феномен культурной апроприации с трибьютом той или иной культуре. Здесь действительно много нюансов — уважительное отношение к контексту, цитирование с указанием источника и, конечно, разнообразие в кастинге. Так, в 2016 году Олимпия Ле Тан, японка наполовину, показала коллекцию с японскими мотивами. Триггером стало закрытие знаменитого токийского отеля «Окура», одной из главных достопримечательностей Токио вот уже полвека. Кимоно в коллекции были вдохновлены лифтами и интерьерами отеля, в качестве принтов дизайнер использовала фотографии Нобуеси Араки — с его разрешения.
Другой пример удачного цитирования — круизная коллекция Louis Vuitton, показ которой прошел в этом году в Киото. Для коллекции Николя Гескьер, давно будучи фанатом Японии и ориентализма, связался с культовым японским дизайнером Такаси Ямамото, с которым они вместе разработали принты по мотивам архивных коллекций дизайнера, в свое время работавшего над сценическими костюмами Дэвида Боуи. Для сравнения: совсем другое дело, когда белая модель Карли Клосс в кимоно появляется в съемке Vogue просто «потому что это красиво».
Заимствование кодов экзотических культур — это всегда риск, равноценный хождению по льду: шаг вправо — и вы под водой. Особенно тяжело понять, кто прав, а кто виноват, учитывая то, что многие из нас выросли в мультинациональной культуре, а сегрегация в обществе, к счастью, с каждым годом уходит в прошлое. Получается, что культурная апроприация действительно успела стать частью коллективного бессознательного, которое сложно контролировать. Еще Карл Густав Юнг писал о том, что, несмотря на априорную отчужденность индейского населения США в культурном и социальном плане, образ индейца прочно вошел в американскую культуру в целом. Отсюда и постоянное к нему обращение.
В какой-то степени сегодня апроприация может помочь в выстраивании диалога между культурами, которые раньше считали себя фундаментально разными. То есть заимствование друг у друга культурных кодов формирует платформу для общения между представителями разных этнических групп. Наконец, многие приводят в качестве аргумента то, что накладывание табу на подобные заимствования может стать препятствием на пути к самовыражению человека.
Но одно дело, когда доминантная культура использует свои ресурсы, чтобы привлечь внимание к проблемам меньших культур. Другое же дело, когда она начинает их эксплуатировать. Как результат, такие вещи, как круглые серьги, французские косички и тюрбаны, становятся фэшн-стейтментом без стейтмента и элементом украшательства ради украшательства.
В постсоветском пространстве мы знакомы со случаями культурной апроприации в основном как с иностранным кейсом. Или же постсоветская культура вместе с традиционной русской культурой фигурируют как объекты культурной апроприации. Украинские вышиванки стали трендом по версии американского Vogue в прошлом году, в то время как вышиванка, как и любой элемент народного костюма, несет в себе определенное значение и варьируется в зависимости от региона страны. Похожая история не раз происходила в контексте русского костюма, к которому обращались многие бренды, от Saint Laurent до Chanel.
Российскиих дизайнеров редко уличают в чем-то подобном. По мнению Михаила Соколова, профессора факультета политических наук и социологии Европейского университета в Санкт-Петербурге, Россия во многом сама себя чувствует экзотической культурой, а отношения в системе глобальных культурных связей устроены так, что две экзотические культуры не заимствуют друг у друга. С другой стороны, было бы логично, если бы российские дизайнеры обращались к культуре своих этносов. Но, по мнению социолога Татьяны Третьяковой, России как многокультурному комплексу просто неоткуда заимствовать в негативном значении этого слова — любой акт апроприации прикрывается масштабами и богатствами страны. То есть если дизайнер захочет сделать коллекцию по мотивам якутского традиционного костюма, он не прибегает к апроприации, так как якутский народ — такие же россияне.
В то же время для России, в отличие от Америки, не так актуальна проблема расизма. Исходя из советского опыта и заторможенности индустрии, российские дизайнеры скорее подражают западной моде и сами заимствуют советские коды. Что, кстати, по мнению Татьяны Третьяковой, тоже вполне себе культурная апроприация, ведь Гоша Рубчинский и украинский дизайнер Юлия Ефимчук берут за основу своих дизайнов атрибутику коммунизма, не являясь при этом коммунистами. В это же время в российской индустрии появляется все больше таких дизайнеров, как Женя Ким, Асия Бареева, Медни и Айшат Кадыровы, которые выстраивают коллекции на цитатах из культуры, к которой они сами принадлежат. А вот их клиентов, которые покупают эту одежду и не причастны к корейской, татарской и чеченской культурам, вполне можно обвинить в эксплуатации чужой культуры.
По сути, вопрос культурной апроприации в модной индустрии заводит в тупик и снова заставляет задуматься о вечном споре: мода — это искусство или коммерция? Если искусство, то где границы дозволенного фантазии и источников вдохновения и как политически корректно подать и продать это искусство, если оно вдохновлено чем-то этническим, без четкого указания источника? Единственным выходом из ситуации, по мнению социологов, может стать пересмотр таких национальных категорий, как «африканский» и «восточный», и внимательное обращение с ними не только в среде дизайнеров, но и журналистов. Сейчас под культурной апроприацией понимают все без разбора — от серег-колец до африканских дашики. И пока ситуация не прояснится, обвинения будут сыпаться даже на тех, кто этого не заслуживает, — на радость всем, кому важен трафик в интернете.
Выбор редактора
Подборка Buro 24/7