Анна Винтур позвонит (4)

Награда за победу в номинации «Лучшее печатное издание о моде, стиле, здоровье и красоте с тиражом более 3000 экземпляров» представляла собой странно изогнутую фигуру, похожую на рыбину. В нашем офисе не оказалось ни одного места, предусматривающего размещение столь почетных наград. Поэтому «рыба» сначала высилась на моем столе, угрожающе замахиваясь хвостом, потом я переставила ее к Кити, а та без особого пиетета определила статуэтку на кухню. Армани, прохаживаясь утром с чашечкой кофе, обнаружил награду между микроволновкой и холодильником и сказал: «Ну вы вообще!»

Как вы поняли, мы были признаны лучшим журналом города, победив «Гид шопинга», «Красоту души» и «Бонджорно Стайл». Вот только жизнь наша после такого признания в сущности своей не поменялась: фотографы не дежурили у крыльца нашего офиса, курьеры не доставляли роз и Анна Винтур не позвонила. Пришлось, не почивая на лаврах, заняться фотосессией в новый номер, а это, знаете ли, та еще морока.

Может быть, для съемок в Vogue бренды сами наперебой предлагают одежду, да еще и настаивают, чтобы вы оставили себе то, что вам приглянется. А у нас тут порядок действий другой: сначала нужно обзвонить управляющих нужных бутиков, дойти с ними до высших инстанций в лице директоров и учредителей, согласовать каждую выбранную вещь, подписать кучу бумаг, которые обязывают вас отдать последнее, если с вещами, которые вы вывозите из бутиков, что-то приключится. Затем в каждом из магазинов вас будут встречать скорбные лица консультантов, которые ненавидят вас за то, что им пришлось упаковывать в чехлы и записывать длинным списком все вещи, что вы везете на съемку, заклеивать скотчем подошвы всех туфель и снимать магнитные защиты. Возможно, бутик даже презентует вам одного из консультантов  в самом скверном расположении духа, чтобы тот «блюл» честь вещей и не давал над ними «измываться». Наличие такого кислого консультанта на съемке — это особенный бонус. Он все время смотрит на часы, говорит: «Долго еще?» — и на всякий случай озвучивает цену вещи, когда вы хотя бы протягиваете к ней руки.

Забирать одежду из бутиков мы всегда отправляем Викусю: наш невозмутимый фэшн-ниндзя, она перешагивает пороги самых неприступных корнеров с непоколебимой самоуверенностью: «Доброе утро, мои дорогие. Всем привет, я из «Цвета моды», давайте-ка мне это все: Michael Kors — так, вижу, Balenciaga, Gucci! Красота какая! Где подписать? Никаких переживаний, это будут лучшие кадры, вы будете гордиться! Ариведерчи!»

Пока Викуся выносит из бутиков все самое дорогое, мы ждем ее внутри машины. Все это похоже на гламурное ограбление, и мы, конечно, фантазируем на этот счет:

— Что бы ты сделала, если бы мы украли все эти вещи? — Кити барабанит по рулю и надувает пузырь из розовой жвачки.

— Взяла бы себе то платье от Alaia, цвета серого жемчуга, купила бы билет до Бельгии и свалилась бы на голову Лукасу, — расплываюсь в улыбке я.

— Фуу! Ну как так можно? Из всех возможностей мира выбирать мужика! — Кити разочарована. — Да еще такого, которого ты толком и рассмотреть не успела.

— Зорко одно лишь сердце, — многозначительно изрекаю я, и Кити, конечно же, не медлит сделать вид, что ее тошнит.

Лукас между тем слал мне поцелуи со всех своих фотографий, сочинял для меня смешные прозвища пачками и набирал неприличные нежности, сидя в самолете, готовящемся вылететь то в Шанхай, то в Каир, то в Амстердам. Каждую неделю он по работе отправлялся в новую страну, и я летела туда вместе с ним, помещенная в надежное хранилище его смартфона. И все гостиничные номера, рестораны, лобби-бары и площади городов, где я никогда не была, становились нашими общими. Нам нравилось в Берлине: там был стабильный Интернет, пианист играл в холле отеля, а в номере была огромная ванна. А вот в Будапеште было кошмарно. Надеюсь, мы туда больше не полетим, хани.

— Он вообще собирается сюда еще раз приехать или как? — спрашивает Кити без энтузиазма.

Я как раз собираюсь рассказать ей о том, что Лукас должен приехать в следующем месяце, когда на дне моей сумки принимается трезвонить мобильный.

— Алло. Что, простите? Да, это редактор журнала. Нет, учредитель не может. А что, собственно, случилось? У нас сейчас фотосъемка, мне не очень удобно.

Голос по другую сторону телефона сурово предположил, что не очень удобно будет мне, когда нас вызовут в суд, поэтому сейчас мне стоит без промедления приехать в Роспотребнадзор и ответить на ряд вопросов. Так вместо фотосессии я отправилась в учреждение, в названии которого мне так и мерещился взгляд Сталина, надзирающего за тем, что мы потребляем.

«Если я не вернусь, поставьте мою фотку на обложку. Эта идея с нормкором мне никогда особо не нравилась. И не давайте Ванечке снимать моделей лежа, с руками, воздетыми к лицу», — смс’ила я, входя в здание, где меня совершенно точно не ждало ничего хорошего.

Пыльные перила, вьющиеся вдоль лестницы, имели на себе как будто бы отгрызенные места. Я смотрела на них и не могла отделаться от мысли, что какой-то великан когда-то откусил кусок и на этом месте остались отметины его зубов. Изредка из своих кабинетов выглядывали люди, смотрели на меня непонимающе и исчезали за дверьми, где, не исключено, доедали эти самые перила.

— Вы по какому вопросу? — поинтересовался проходящий мимо молодой человек, словно внезапно отойдя от сна.

— Нас вызвали, — сказала я о себе почему-то во множественном числе, видимо, чтобы почувствовать поддержку незримых «нас». — Журнал «Цвет моды». Нам позвонили, сказали явиться.

Молодой человек, склонив голову, рассматривал журнал, который я держала в руках, обнаруживая лысину на макушке.

— У-у… — произнес он и удалился.

В конце коридора я обнаружила стол, увенчанный лампой с абажуром, который и приняла за нечто вроде приемной или даже ресепшна.

— Извините, подскажите, пожалуйста, куда мне следует пройти? Я из редакции журнала, нам позвонили и велели прийти. И вот… — голос мой был до краев переполнен неприятнейшей интонацией с извинениями.

Женщина за столом недавно разгадывала кроссворд, недавно пила чай и принимала корвалол в каплях.

— Кто звонил? — строго спросила она.

— Не знаю, не представились.

— Такого не может быть. Это же надо понимать: мог быть Баранский — тогда одно, а если Полипова, то ее сегодня уже нет, если из отдела контроля — это может быть Николай Эдуардович, а может, и Татьяна — так она ведет прием по четвергам.

— Сегодня не четверг, — пробормотала я.

— Естественно, не четверг, — подытожила женщина за столом и сложила руки, демонстрируя крайнюю невозможность что-либо сделать.

— Но как же быть? Нам сказали, что выявлены нарушения, а мы даже не знаем, какие, мы вот и премию получили недавно.

Услыхав о нарушениях, женщина изобразила на своем лице выражение, с которым смотрят на умалишенных.

— Ну, пройдите в пятнадцатый, спросите там.

И я пошла в пятнадцатый. Это был кабинет. Внутрь я войти не успела: ко мне вышла девушка и даже объяснила, в чем происшествия суть. Оказалось, что фактический тираж последнего номера журнала различался с заявленным в выходных данных на 500 экземпляров. Написано «5000», а отпечатано и распространено — 4500. Суд, штраф, взыскание, выговор, санкции.

— Послушайте, а вот просто ради интереса: как вы узнаете о таких нарушениях? Пересчитываете?

— Обычно нам сообщают.

— Кто сообщает?

— Доброжелатели.

В конце коридора замаячил немолодой уже мужчина в криво застегнутом пиджаке: нижней петелькой на верхнюю пуговицу.

— Что у вас тут? — осведомился он начальственно и взял у меня из рук журнал, прежде чем я успела что-либо ответить.

Это был наш прошлый номер, на обложку которого мы сняли темнокожего парня —зверски красивого мулата, — а темой номера была независимость, что и было напечатано размашисто прямо поверх его лица, словно высеченного  из скалы: «День независимости». Мужчина посмотрел на обложку, моргнул пару раз и сказал:

— А вот это, мадемуазель, прямое нарушение Конституции России. О чем это вы тут пишете?

— О моде, о тенденциях, о культуре.

— Какая же тут культура, если вот это, — он повернул журнал обложкой ко мне, заставив меня взглянуть в чертовски красивые глаза эфиопа, — призыв к экстремизму!

— К чему?

— Экстремизму! Не прикидывайтесь дурочкой. Молодой человек у вас тут, простите, африканец, и написано «День независимости». Вы этим что хотели сказать? Я вижу так: с его стороны это призыв, призыв к революции, смене режима. Печатайте русских парней и если хотите про День независимости рассказать, то так и пишите: «День независимости Российской Федерации 12 июня».

Он кашлянул и протиснулся дальше, в сторону пятнадцатого кабинета.

И пока я смотрела вслед его скособоченной фигуре, до меня вдруг кое-что дошло. В зловещей ясности я вспомнила, как мы спускались со сцены, весело размахивая своей «рыбьей» наградой, и чьи-то аплодисменты из зала куда больше походили на звуки ударов, чем на овации. Доброжелатели.

— Алло, Кити! Черт! Я все поняла!

— Тебя арестовали?

— Нет!

— Я позвоню Армани, он заплатит за тебя любые деньги!

— Кити, алле! Никто меня не арестовал, послушай! Это «Бонджорно Стайл» на нас донес! О несоответствии фактического тиража и заявленного. Из-за премии, ты понимаешь?