Анна Винтур позвонит (9)

У Лукаса была другая. Рыжеволосая француженка, которая звала его Лука. Он позвонил мне спустя несколько часов после того, как я увидела их вместе в холле отеля. Я сразу сказала, что все знаю. Он попросил меня о встрече. Ресторан, в котором мы встретились, светился и ликовал, как будто наступил Новый год. Наступил для всех, кроме меня. Я сидела напротив Лукаса, и его черты лица были непостижимо красивыми: прямые брови, сдвинутые, словно над решением трудной задачи, изгиб губ, настолько выразительный, что приходится прятать его за бородой. У него вообще оказалась очень классическая красота, которую он маскировал, как мог, очками, бородой и капюшоном. У него было лицо античного Давида.

Он сказал, что он поступил ужасно. Сказал, что он вовлек меня в историю, которой никогда не должно было со мной случиться. Их отношения с Мони нельзя назвать нормальными: они то расстаются, то сходятся вновь. Он думал, что на этот раз они порвали навсегда. «Расстояния… — вздыхает он. — Меня никогда нет рядом».

Я говорю, что мне казалось, будто он всегда был рядом. Лукас говорит нет. «Не морочь себе голову, Эми. Все это суррогат». Он делает жест рукой «все это», и мы оба молчим. Потом он говорит, что не обманывал меня, когда говорил о чувствах. «Я влюблен в тебя, Эми, и сейчас влюблен. Но… это же невозможно, се ля ви», — он не находит других слов. «Прости, пожалуйста», — просит он. Как будто он случайно задел меня в метро. Ненароком задел: «Пардон».

Я говорю: «Пожалуйста, удали свои номера, сообщения, фото, удали все», — и протягиваю ему свой телефон. Он возвращает его мне спустя несколько минут. Я встаю из-за стола, он тоже встает. Неловкое движение с обеих сторон. Нет, не нужно обнимать друг друга, как будто мы прощаемся, разъезжаясь на каникулы. Мы расстаемся навсегда. Словно один из нас сейчас умер...

Я медлю, он снимает очки и вытирает глаза. Я делаю шаг, и он ловит мою руку. Всего на две секунды. «Я тебя никогда не забуду», — говорит один из нас. Так от Лукаса ничего не остается в моей жизни.

— Какая красивая сумка, — говорю я Лане, появившись на пороге нашего номера в George V. Изумительная Boy необыкновенного оттенка лаванды покачивается на плече нашего главреда, льнет к ее руке, как кошка. Лана поворачивается ко мне от огромного зеркала в тяжелой раме, консьерж невозмутимо продолжает зажигать свечи в бронзовых канделябрах.

— О, дорогая! — Лана раскрывает объятия, и я безнадежно порчу ее блузку от Lanvin своими слезами и тушью.

Карл Лагерфельд не встретился с Ланой, что, разумеется, абсолютно не стало поводом для тоски: «Он уехал буквально за 10 минут до того, как я пришла. Ассистентка звонила ему, но он сказал, что возвращаться плохая примета. В следующий раз!»

Я прошу у Ланы разрешения ничего не рассказывать про Лукаса: «Просто все кончено». Она кивает с лицом жрицы древнего храма любви и сдерживает себя, чтобы не сказать: «Я знала».

С этого момента начнет выясняться, что «все всё знали». Почему мне никто не сказал? Знали, что ничего не получится, печенкой чувствовали.

«Разные страны и даже культуры разные».

Слишком напряженный график работы у него и «слишком оторванные от реальности представления о жизни у меня».

О том, что у него кто-то есть, все тоже догадывались. «Пропадать вот так странно. Быть симпатичному парню без девушки — тоже странно. Так что-о-о-о, сама понимаешь».

Сама я понимала одно: в руинах лежало все, во что я верила, все, о чем я мечтала.

Следующий день мы с Ланой провели, гуляя по Парижу, заказывая устриц, покупая какие-то нелепые картины, которыми Лана решила декорировать кабинет Армани. Точнее, это Лана гуляла, заказывала и покупала, я просто стояла рядом, засунув руки в карманы.

Прежде чем отправиться в аэропорт, мы поехали в Boucheron на Вандомской площади. Душа Ланы требовала бриллиантов. У входа в бутик мы замешкались на несколько минут, споря о том, как звали кота Бушеронов. Я писала о нем статью и точно знала, что он был Владимир. Лана настаивала на Мишели.

— Лана, ну раз в жизни ты можешь не спорить? Откуда ты взяла этого Мишеля? — я посторонилась, чтобы дать выйти какой-то мадам. — Иди и спроси консультантов, если не веришь мне! — и тут я увидела, что с Ланой что-то не то. Она буквально окаменела, открыв рот. Я проследила за ее взглядом и увидела, что мадам, только что вышедшей из Boucheron, была Анна Винтур.

Пока мы стояли в замешательстве, схватив друг друга за руки, Анна шагнула в сторону к ожидавшему ее Mercedes. Вопреки всему, что я слышала об Анне, рядом с ней не было никакой свиты, водитель уже ждал ее в машине. На лице у нее были солнечные очки (разумеется, ни единого солнечного луча не упало с небес за всю последнюю неделю). Воротник пальто поднят, в руке — телефон и черная сумка Prada. Анна шагнула на тротуар всего лишь в полуметре от нас, вероятно, увидела меня, но не обратила внимания. Два шага женщины, которая не очень хочет, чтобы ее видели, два шага женщины, от которой зависит больше, чем от Ангелы Меркель и королевы Елизаветы II, два шага — и она скрылась в автомобиле, водитель успел открыть ей дверь.

Лана ворвалась в Boucheron и устремилась к кассе: «Дайте мне то, на что сейчас смотрела Анна Винтур!» Консультант не спеша натянул черные перчатки и в этом жесте стал похож на диву кабаре, промаршировав к витрине, вставил ключик в крошечный замок, в грациозном поклоне замер перед бархатными подушечками, окруженными многотысячным сиянием и вернулся с диадемой в руках: «Мадам Винтур смотрела это».

Тонкая диадема, вся усыпанная бриллиантами, искрилась в его руках так, будто ее подключили к электричеству.

Лана надела ее на голову: «Я беру!»

Подозреваю, что продавец с замашками танцовщицы «Мулен Руж» только что, не моргнув глазом, обманул Лану. Но она уже прижимает к груди элегантную коробочку — футляр, внутри которого настоящая корона. В этот момент в городе N Армани получает смс о том, что с его счета списана космическая сумма. Со спокойствием тибетского монаха он говорит себе: «Это какая-то ошибка».

— Ты подумай, это же знак! — горячо шептала Лана, когда мы вошли в самолет и направлялись к своим местам в суете рассаживающихся путешественников (в основном возвращающихся домой).

— И какой?

— Шоу маст гоу он! — Убежденно сказала она.

Мы вернулись в город N глубокой ночью. Нас встречал водитель Ланы и Армани: такой, знаете, настоящий водитель, который умудряется на рабочей машине отвезти холодильник на дачу и остаться безнаказанным. Лана рассказывала ему и про Анну Винтур, и про Шанель, и про дух либерализма во французской столице. За годы работы в этой семье он уже научился разбираться в моде и светской жизни на таком уровне, что мог бы вести передачу на местном телеканале, поэтому интересовался деталями: «Сколько там градусов-то сейчас? А шампанское как? Русских меньше стало? А Винтур эта, она еврейка? Есть у меня знакомый, у него какая-то похожая фамилия, не могу вспомнить».

На следующий день в редакции меня встречают молча: всем неловко, жалко меня и непонятно, что со мной делать, особенно, когда сдать номер нужно через неделю, а я каждый день занимаюсь тем, что плачу. Ситуации могут быть разными, но если что-то в них напоминает мне о Лукасе, я встаю, выхожу, иду в туалет и там рыдаю.

— Это потрясающий фотограф!

— Бездарность! — буднично препираются Викуся и Костик.

— Сам ты бездарность! Он учился в Королевской академии искусств в Антверпене.

Я встаю и выхожу.

***

— Ты совпал с кем-то в Тиндере?

Я встаю и выхожу.

***

— Предлагаю взять на следующую фотосессию того парня с рыжей бородой.

Я встаю и выхожу.

Кроме того, меня начинает трясти от одного вида английской речи. Поскольку с Лукасом мы общались на английском, любые фразы, написанные на этом языке, кажутся мне посланием от него.

Баночку меда с надписью «Honey» я выкинула, не раздумывая ни минуты.

В офисе устанавливается нечто вроде цензуры: прежде чем сказать что-то вслух, каждый дважды думает, а не найду ли я в невинном вопросе «Кому принести кофе?» напоминание о своей трагедии. Разумеется, найду. В итоге, в основном, все молчат, стучат по клавиатуре: очевидно, предпочитают общаться в «Скайпе». Не удивлюсь, если создали чат, в который меня не пригласили.

Казалось бы, хуже некуда, но потом нам принесли приглашения на Неделю моды в городе N.

— Я не пойду, — сказала я сразу.

— Я за тобой заеду, — невозмутимо ответила Викуся.

Когда мы пробрались сквозь кромешную темноту поближе к подиуму, Викуся устремила взгляд в сторону стульев, расставленных вдоль него: лучшие места занимали, очевидно, родственники моделей — они пришли, вооружившись фотоаппаратами, за памятными кадрами для семейных альбомов.

«А кто рассаживал фронт-роу?» — недоумевала Викуся безответно. Все остальные в основном недоумевали, почему мероприятие, которое длится один день, называется Неделя моды.

Знакомые модели, фотографы и кто-то еще бродили туда-сюда. Одни откровенно насмехались, другие чувствовали свою причастность к чему-то значимому. Кто-то даже вел трансляции в «Перископе». Боже мой, что же они там показывали? Коллекции местных дизайнеров все как одна представляли собой мотки тюля, потраченные не по назначению.

— Сколько занавесок пропало, — вздохнула Викуся, глядя на дефиле с гримасой зубной боли.

— Шик, блеск и тюль! — мы сомкнули бокалы, синхронно закатив глаза.

— А где Ланочка? — клюнула меня в щеку поцелуем владелица свадебного агентства «Ван Лав».

— Не приехала, — не слишком любезно откликнулась я, оттирая со щеки отпечаток бордовой помады.

— Так! А ты у меня замуж не выходишь? Ты же помнишь, что твою свадьбу буду организовывать я?

Викуся ловко оттеснила ее бедром, вручив при этом бокал с шампанским.

— Пардон-пардон, помним-помним, — пропела она и оттащила меня прочь. Я, как всегда, собиралась заплакать, как вдруг в толпе я заметила нашего Армани. Он растерянно стоял недалеко от входа и держал под локоть главного редактора «Бонджорно Стайл»! Она говорила ему что-то на ухо, сотрясая конструкцию из локонов на голове, беспрестанно кивая. Он слушал, не перебивая. Потом подал ей пальто, и они ушли вместе!

Я отказывалась в это верить, но на самом деле, с тех пор как мы вернулись из Парижа, у Ланы и Армани происходило что-то странное.

Однажды мы случайно увидели их за обедом в кафе, куда часто ходили на ланчи. Заметив нас, они тут же попросили счет, хотя им едва подали первое блюдо. Лана прошла мимо нашего столика, спрятавшись за очками Dior, и не сказала ни слова. В другой раз они заперлись с Армани в его кабинете, куда он не наведывался уже лет 100, мы даже начали хранить там старые Викусины шляпы. Спустя час Лана убежала, громко хлопнув дверью. Армани потом не было видно неделю. Когда он появился, первым делом спросил, приедет ли сегодня Лана, и когда мы ответили, что да, собиралась, он тут же уехал, с лицом, перевернутым вверх тормашками.

— Что у них происходит? — не выдержала Кити.

— Я видела, как Лана плакала в машине на парковке у Gucci, — вздохнула Викуся.

— Когда?

— Позавчера.

— Армани выглядит так, будто…

— Будто сделал что-то ужасное, — подключился Костик.

— Ну этого и быть не может.

— Может быть все, — сняла наушники Барбара.

— Нет, не у них.

— Мы своими глазами видели его с мегерой из «Бонджорно»!

Мы сидим вокруг одного стола, с ногами забравшись на стулья, таскаем печенье из общей вазы и шепчемся, как дети, которые узнали, что между родителями что-то произошло.

— Неужели он завел роман? Этого просто не может быть! Кто угодно, только не Армани!

— Это корона от Boucheron его доконала, — закрыла лицо руками я.

— Нет, ерунда! Из-за денег этого бы никогда не случилось.

— Может быть, это Лана сошла с ума и запала на кого-то другого?

Лана приехала в редакцию в обед и не стала смотреть верстку. Хотя мы там приготовили несколько просто сумасшедших разворотов, дизайн которых Барбара подсмотрела в какой-то древней польской книге чуть ли не по черной магии и смешала с версткой американской агитационной полиграфии времен Золотой лихорадки.

— Мне нужно вам кое-что сказать.

Лана села в кресло, которое Костик только что услужливо подкатил ей. («Легко и приятно быть джентльменом, когда у стульев есть колеса!» — хороший слоган для производителя офисной мебели, не так ли?)

Мы поднялись со своих кресел, не в силах усидеть на месте. Лана сделала глубокий вдох.

— Никто не думал, что это случится…